Социальное — это для всех: почему соцсектор не должен оставаться женской сферой
29 сентября в Москве прошел первый саммит о гендерном равенстве в бизнесе, политике и обществе Forbes Woman Day. Одна из сессий форума называлась «Женское значит социальное». Ее участницы обсудили, почему в социальном секторе преимущественно работают женщины, причем тут гендерная социализация и что нужно сделать, чтобы привлечь к некоммерческой деятельности больше мужчин. Также на сессии поднимались вопросы социальной ответственности бизнеса и государства и программы помощи, которые могут предложить цифровые компании и промышленный сектор. Модерировала дискуссию София Азизян — партнер, руководитель практики аудиторских услуг в странах Центральной, Восточной, Юго-Восточной Европы и Центральной Азии компании Ernst & Young. Участницы дискуссии:
Александра Бабкина — директор социальных проектов Mail.ru Group.
Елена Мякотникова — представительница России в женской двадцатке W20 при G20, член совета корпорации
«Синергия», советник руководителя ФАДМ (Росмолодежь).
Наталья Родикова — главный редактор журнала «Домашний очаг», волонтер Благотворительного фонда «Жизненный путь».
Екатерина Рыбакова — президент «Рыбаков Фонда».
Марина Седых — член совета директоров «ИНК-Капитал».
Анна Рудакова — основательница и директор форума и премии Woman Who Matters, партнер компании «Социальные проекты и программы».
Наталья Поппель — советник генерального директора по устойчивому развитию, «Северсталь».
Правда ли «женское — социальное»?
Наталья Родикова: «Домашний очаг» — первый из глянцевых журналов, который начал делать премию для «обычных» женщин, а на самом деле для женщин явно выдающихся, меняющих свою жизнь и жизнь окружающих к лучшему. Очень быстро стало понятно, что многие их истории носят социальный оттенок, в каких-то случаях даже меняют социальный ландшафт во всем городе. Так, например, происходит с мамами, которые начинают бороться за своих детей с особенностями, создавая какие-то движения. Эти героини появляются у нас на обложках. И как феминистку меня цепляет эта тема. Почему женское — это социальное? Я понимаю, почему так сложилось. И хочется об этом поговорить.
Наталья Поппель: Если мы проанализируем историю цивилизации, то на плечи женщин очень часто выпадала доля, которая объединяла женскую социальную и предприимчивую стороны. Потому что им надо было выполнять такие функции, которые позволяли бы выжить целым поколениям, не только семьям. Этот наш ресурс, то, как мы его будем использовать, и даст результат. В одиночку никто ничего сделать не может. Ни государство, ни общество, ни бизнес не решат социальные вопросы.
Екатерина Рыбакова: Я не считаю, что это только женская тема. Меня окружает огромное количество мужчин, которым социальная тематика небезразлична, они искренне хотят что-то менять в обществе. Действительно, есть роль государства, есть роль бизнеса — и очень важно, чтобы в виде общественных организаций проявилась роль общества, которая бы не делала за государство или за бизнес их работу, а занимала третью сторону. Третий сектор — сектор некоммерческих организаций. У него действительно есть потенциал стать равным партнером бизнеса и государства и добиться решения острых социальных проблем.
Почему в некоммерческом секторе больше женщин?
Александра Бабкина: В некоммерческих организациях так много женщин, потому что мужчины считают, что они не могут себе позволить зарабатывать такие деньги, какие зарабатывают в НКО. Это история про зарплатные ожидания и распределение ролей в обществе. Это и проблема недофинансированности сектора. Конечно, зарплаты в некоммерческом секторе должны быть гораздо выше. Женщины работают в НКО не потому, что их вирус добра атаковал. Было бы круто, если бы в некоммерческих организациях было больше мужчин.
Анна Рудакова: Когда женщина приходит на собеседование, она говорит про то, что может сделать. А мужчина говорит про то, что он уже сделал, какой он крутой. Когда мы говорим про уровень зарплаты на собеседовании, женщины сразу называют в три раза меньше. Для многих женщин, как показывают исследования, очень важно самореализоваться. Женщина часто соглашается с тем, что она не будет много зарабатывать, но будет самореализована. Мне кажется, отсюда в социальной сфере так много женщин.
Когда мальчикам с детства запрещают эмоции, это приводит к тому, что мальчики вырастают мужчинами, которые не умеют чувствовать
Женщины и правда более эмпатичны?
Наталья Родикова: Хорошо ли, что в социалке много женщин? Да. Хорошо ли, что там мало мужчин? Нет. Потому ли это, что женщины более чуткие и в них генетически заложен «ген добра»? Первая половина вопроса — да. Вторая — нет. Все дело в мужской гендерной социализации. Когда мальчикам с детства запрещают эмоции, запрещают ролевые игры, в которых ты можешь отработать социальные и эмпатические модели поведения, это приводит к тому, что мальчики вырастают мужчинами, которые не умеют чувствовать. Они, может быть, хотели бы чувствовать и пойти в социалку, но они не понимают, что происходит с другим человеком, и не всегда видят беду. Дело не в том, что это от природы им не свойственно, — им просто не дали такую возможность.
Екатерина Рыбакова: Мужчины ищут высокий уровень доходов и зарплат, потому что те женщины, которые их выбирают, ожидают, что они будут состоятельными. И мальчиков, которые такое воспитание получают, тоже женщины воспитывают. Ведь мы живем, по словам Екатерины Шульман, в стране бытового матриархата, где именно женщины вытесняют мужчин из поля воспитания детей и говорят: «Отойди, ты неправильно делаешь, я сама его буду воспитывать». Я думаю, что мы, женщины, можем очень многое сделать в своей ежедневной бытовой жизни — в том числе в том, как мы воспитываем и учим детей.
Нужно ли социальной сфере diversity?
Анна Рудакова: Решение социальных проблем — это возможность граждан участвовать в жизни общества. Это должны быть мужчины, женщины, взрослые, молодые, люди с ограниченными возможностями — кто угодно. Этот принцип diversity — на самом деле очень простая идея. Когда двое мужчин создавали голосового помощника Apple, он говорил мужским голосом. Когда собралась большая команда, то все поменялось.
Екатерина Рыбакова: У нас в сообщество «PRO женщин» приходят женщины, которые нуждаются в поддержке. Они становятся частью той среды, где принято оказывать друг другу поддержку, проявлять свою активную позицию и заявлять о своем лидерстве. Таким образом женщины помогают себе и помогают тем, кто их окружают. И вовлекают все новых участниц в эти практики. Мы в сообществе продвигаем тот тип лидерства, который связан именно с проявлением заботы о той группе людей, которых ты ведешь за собой. Сегодня все больше мужчин тоже склонны к такому типу лидерства. Это не значит, что они перенимают у нас. Это значит, что это экологично. Это практика, которая ведет к развитию всего нашего общества.
Есть ли «запретные темы» в соцсекторе?
Александра Бабкина: Если говорить про социальные проекты, здесь наша задача — используя наши технологии, реально вовлекать людей в решение социальных проблем. Я приведу пример работы с темой, которая традиционно считается очень женской и при этом очень мало обсуждается. Прошлой весной мы запустили информационную кампанию с хештегом #надо_поговорить. И мы будем использовать этот хештег не раз, потому что тем, на которые наше общество разговаривать не совершенно не умеет, к сожалению, много. Первой темой, которую мы взяли, стала тема перинатальных потерь. Люди, которые сталкиваются с этой проблемой, оказываются в диком информационном вакууме и одиночестве. Нам важно было, чтобы об этой «женской штуке» разговаривали и женщины, и мужчины в равной степени. Потому что социальное не всегда значит женское. Социальное — это общественное.
Елена Мякотникова: Я верю в равенство. Но на прошлой неделе меня позвали участвовать в отборе женских стартапов, и я оказалась одной из двух женщин в жюри, остальные — мужчины. Одна из предпринимательниц представляла прибор, который снимает менструальные боли. Она показала статистику, что 66% нерожавших девушек испытывают менструальные боли, при этом 30% — сильные. Члены жюри переглядываются, спрашивают у меня: «Лена, в каком смысле испытывают боли? Просто настроение плохое или что? Это что она имеет в виду?» У нас огромное количество табуированных тем, которые нужно обсуждать на локальном уровне и внедрять лучшие глобальные практики по поддержке материнства, детства. Социальное — это не только когда ты отдаешь, но и когда получаешь обратно. И получаешь непропорционально много.
Как промышленные компании используют социальные программы?
Марина Седых: «Иркутская нефтяная компания» образована в 2000 году, но прибыль мы стали получать где-то только с 2006 года. До этого гасили долг по налогам, которые были у тех компаний, которые мы купили, и выплачивали задолженность по заработной плате. И когда появилась прибыль, мы не побежали сразу ее делить на дивиденды, а стали вкладывать в свои проекты, в том числе в социальные. На сегодняшний день мы посчитали, что в социальные проекты мы вложили 1,5 млрд рублей. Помимо этого, у фонда есть различные программы: «Школьный портфель», помощь ветеранам, многодетным и малообеспеченным семьям. Все они работают на территории города Усть-Кут. Это территория на севере Иркутской области, по которой катком прокатился БАМ. БАМ ушел, а люди остались заложниками территории и ситуации. И просто-напросто выживали.
Наталья Поппель: У нас есть фонд «Дорога к дому», который является ресурсным центром не только для городов присутствия «Северстали», но и для десятков городов страны. В Череповце из 88 детских домов в первые же годы работы этого фонда были закрыты 87, остался только один. В Вологодской области, которая занимает приблизительно территорию пяти европейских государств, 18 закрыты и еще 18 перепрофилированы под центры подготовки к семейному устройству. Как вы понимаете, это работа, конечно, не «Северстали», потому что мы должны, честно говоря, добывать железную руду и уголь, варить сталь. Мы не должны решать проблемы государства. Но там, где государство и общество не справляются, мы будем помогать. Мы помогаем высокой экспертизой, ресурсными центрами, мы обучаем. Это намного эффективнее, чем самим все делать. В программе профилактики сиротства всего 14 человек, но они работают почти с 70 социальными организациями и с огромным количеством психологов. Мы делимся экспертизой.
Как определить ответственность бизнеса в соцсфере?
Марина Седых: Что такое социальные проекты для «Иркутской нефтяной компании»? Это конкретная помощь либо людям, либо территориям, на которых мы работаем. Мне всегда казалось, что делать то, что можно сделать за бюджетные деньги, неправильно. Мы платим налоги. Пожалуйста, берите, распоряжайтесь этими налогами так, как необходимо. Поэтому то, что можно сделать за бюджетные деньги, мы стараемся не делать. Мы помогаем людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию, — тем, кому просто некуда обратиться.
Александра Бабкина: В 2015 году мы поняли, что в российской благотворительности есть большая проблема — у нас все помогают детям и никто не помогает взрослым. Меньше 1% россиян готовы помогать тяжелобольным взрослым людям. А от взрослых зависят дети, животные, пожилые люди. И если взрослому помочь, сделать его снова экономически активной единицей, дети не попадут в детский дом, а пожилые люди не попадут в дом престарелых. Многое из того, что мы любим потом «чинить» пожертвованиями, просто не случится. И наша миссия — делать так, чтобы все пожертвования, которые собираются на «Добро.Майл.ру», собирались в том числе и для взрослых. Помогая взрослым, мы помогаем себе самим. И теперь у нас сборы на взрослых на втором месте. Социальные компании, которые используют технологии и медиаинструменты, правда могут менять общество.