Евгения Альбац — Forbes: «Журналистика — безумно сексуальное занятие»
О дискриминации
«Я сталкивалась прежде всего с антисемитизмом. Я с третьего курса писала для газеты «Комсомольская правда», меня три отдела хотели взять на работу, но главный редактор Ганичев сказал, что люди с моей фамилией ему в журналистике не нужны. А когда я пришла в «Неделю», воскресное приложение к газете «Известия», мне главный редактор Валентин Архангельский объяснял, что писать я, конечно, могу (хорошо бы под псевдонимом), но взять он меня может разве что секретарем отдела писем. Ниже не было должности и зарплаты.
Конечно, мне был 21 год, я была хорошенькая, а редакция «Известий» была очень мужской, две трети вообще из разведки. Они делали ставки, кто первый меня уложит. Пришлось дать им понять, что никто.
Случалось, кто-нибудь говорил: «Ну, Жень, это не бабское дело». Я спрашивала: «Из-за того, что у меня как-то по-другому между ногами, я хуже справлюсь?» В этом смысле, как во всякой стране третьего мира, в России хотя декларировалось равноправие и женщины работали на асфальтоукладчиках, считалось, что у мужчины прав больше. Убей бог, не понимаю, почему».
О главных редакторах
«Таня Лысова (экс-главред газеты «Ведомости». — Forbes) была просто гениальный, мой любимый главный редактор. Прямо так и напишите: «Таня Лысова — любимый главный редактор Альбац». Она блистательно делала газету. За очерк о Сечине им сразу два Пулитцера надо было дать.
Лиза Осетинская (бывший главный редактор РБК, создатель проекта The Bell. — Forbes) была и репортером, и главным редактором, и спецкором. А сейчас она издатель The Bell.
Галя Тимченко (бывший главный редактор издания «Медуза» (признано иностранным агентом). — Forbes) исключительный менеджер. То, как она сумела раскрутить с нуля «Медузу» и сделать ее массовым изданием, со всеми этими карточками и шапито… Все мои студенты в Мичиганском университете читали новости в англоязычной «Медузе». Я даже близко не понимаю, как ей это все удается.
Если бы у меня была возможность, я бы вообще не занималась организационной и бизнес-стороной. Мне значительно интереснее писать, редактировать материалы. Особым удовольствием было собирать бумажный журнал (до июня 2017 года The New Times выходил на бумаге. — Forbes). Мне нравилось сочетание фотографий, новостей, длинных форм — и все это надо было собрать, как пазл, чтобы каждую неделю журнал читали от начала до конца, все 64 страницы».
О жизни женщины в Советском Союзе
«Уже вполне зрелым журналистом, работая в «Московских новостях», куда я ушла из «Недели», я написала серию репортажей под заголовком «Репортер получил задание: родить». Все, что касалось персональной и личной жизни, в Советском Союзе было чудовищно. Советская легкая промышленность не хотела знать, что у беременных женщин растет в двух местах — живот и грудь — и на эти места надо что-то натянуть. В специальном магазине «Аист» мне выдали бюстгальтер (я первая ввела это слово в советскую газетную журналистику) 11-го размера и трусы-шаровары со словами «Ничего, подшейте, потом и этого не будет».
В этом были свои плюсы. Я делала расследование про одного следователя НКВД и читала дела в архиве Главной военной прокуратуры. Многое было недоступно. Но когда я приходила со своим животом, эти полковники и генералы так пугались, что я рожу прямо сейчас (они же не знали, как это происходит, для них баба просто уезжает в роддом, а потом приходит с ребенком), что давали мне все, что я просила. Я очень много всего достала тогда из закрытых материалов.
Вы ракеты в космос запускать умеете, а сделать так, чтобы бабы рожали в нормальных условиях с душем, не можете!
Второй материал из той серии назывался «Репортер задание выполнил». Муж привез меня рожать, а сам уехал в баню, потому что была пятница, а по пятницам они всегда ходили в баню. Я в роддоме, пятница, никого нет. На койке прорезиненная подстилка и какая-то зеленая не простынка даже, а пеленка. Никакого наркоза: «Бабы веками рожали, и ты родишь». Одна акушерка другой говорит: «Надо врачей позвать». — «Да нет, они уже все пьяные». Потом палата. Дети где-то отдельно лежат, орут, и ты к ним туда бегаешь. Во всей больнице ни одного душа, биде сломано и закрыто тряпкой. Можно было только в баночку насыпать марганцовки, развести и так мыться. Никаких одноразовых шприцев (они были только в Четвертом управлении Минздрава СССР, где лечилась номенклатура), а ведь уже шла эпидемия ВИЧ.
Муж мой был от репортажа в ужасе, умолял меня его не публиковать, так там было все натуралистично. Я сказала: «Нет. Давайте хоть один раз вы, ребята, представите себе, что такое в вашей ****** [чертовой] стране рожать детей. Вы ракеты в космос запускать умеете, а сделать так, чтобы бабы рожали в нормальных условиях с душем, не можете. Надо отдать должное [главному редактору «Московских новостей»] Егору Яковлеву, он опубликовал этот мой репортаж. Я получила более 15 000 писем. Мужики, узнав, в каких условиях рождаются их наследники, были совершенно потрясены. О таком тогда никто не писал, это была запретная тема. Как будто мы не детей рожали, а бомбу делали».
О женщинах в политике
«В постсоветской российской политике были очень сильные фигуры. Людмила Алексеева (одна из основательниц Московской Хельсинкской группы. — Forbes), Светлана Ганнушкина (российская правозащитница. — Forbes), Галина Старовойтова (народный депутат СССР, народный депутат России, депутат Госдумы. — Forbes), Ирина Хакамада (кандидат в президенты России. — Forbes). Те, кого мы наблюдаем сейчас, выглядят просто жалко. Неважно, это мужик Жириновский (лидер партии ЛДПР Владимир Жириновский. — Forbes) или баба Яровая (депутат Госдумы Ирина Яровая. — Forbes). Продавшиеся люди не имеют пола. Они все на одно лицо.
Конечно, когда у власти находятся выходцы из КГБ, в политику приходит мачо-культура. Потому что это всегда была очень сексистская организация. С культом силы, мускулов. Они — ребята, занятые серьезными делами, а место женщины — на кухне и в постели. Из-за этого возникло в том числе такое явление, как девочки из эскорта.
Какой-то специальной политики в отношении женщин, мне кажется, быть не должно. В отношении детей — да, конечно. А по женщинам — это какой-то зоопарк. Здесь у нас жирафы, здесь бегемоты, а здесь женщины. Есть некоторое количество специфических женских проблем, но их не так много. Важно, чтобы женщины были в сфере принятия решений на равных с мужчинами. В том числе потому, что женщина, в силу того, что она рожает детей, вносит и некоторую гуманистическую струю.
Но я не думаю, что женщины-политики какие-то принципиально другие. Есть хорошие политики, есть плохие политики. Есть честные политики, есть продажные политики. Есть эффективные политики, есть неэффективные политики».
О новом времени
«Это точно не Советский Союз. Это не тоталитарный режим. Нет у нас репрессий. Нет даже той цензуры, которая была в Советском Союзе.
Атака на все независимые средства массовой информации говорит о крайней слабости режима (сильный на СМИ не обращает внимания: собака лает, караван идет), болезненном состояние президента, истерики, связанной с низким рейтингом «Единой России». Они пытаются зачистить всех, кто только может сказать людям, что есть альтернатива.
Власть в стране находится у корпорации выходцев из КГБ. Только свои допущены ко всяким вкусным местам. Но при этом они не готовы закрывать страну и не готовы вводить репрессии, потому что отлично понимают, что тогда кто-то из них тоже попадет под этот молот. Они хотят жить в большом мире, держать свои деньги в европейских банках.
Такое это время — 2021 год».
Об иностранных агентах и журналистике
«Facebook просто заполнен стенаниями о том, как журналистам тяжело жить. Мое путешествие по российской провинции показывает, что есть много людей в нашей стране, которым жить значительно тяжелее, чем московским журналистам. Вы много слышали о самарском портале «Парк Горького»? А их объявили иностранным агентом. В Пензе объявили иностранным агентом НКО «Гражданский союз», которая помогает маленьким локальным общинам. При этом в той же Самаре средняя зарплата такая, за которую вы задницу не поднимете, — 15 000 – 20 000 рублей.
Поэтому фокусировка журналистов на собственных бедах вызывает у меня, мягко говоря, раздражение. Быть журналистом везде тяжелое, трудное и опасное занятие. Наши коллеги сейчас освещают ситуацию в Афганистане и в любую секунду могут быть убиты. Наши коллеги работают в Ираке и Иране. Наши коллеги работают в странах Азии и Африки — в зонах, где идут гражданские войны. Наша профессия — это людская боль.
Притом сейчас есть выбор. Это при «совке» ты мог впасть в немилость и быть лишен работы. Как замечательный математический биолог Сергей Адамович Ковалев (советский диссидент, участник правозащитного движения, один из авторов Конституции 1993 года. — Forbes), который должен был руководить лабораторией в МГУ, но единственная работа, которая для него находилась, — кочегаром. Я вот думаю: если будет совсем плохо с деньгами, поставлю Uber, буду бомбить.
99% работы журналиста — тяжелый труд. Но и такое удовольствие! Когда под утро заканчиваешь очерк, просто летаешь, такой кайф, никакого допинга не нужно. Это очень сексуально. Журналистика — безумно сексуальное занятие».