«До 14 лет я не имела документов»: Манижа о бегстве от войны и работе послом ООН

В 2021 году премию Нансена получила Ассоциация гуманитарного развития «Джиил Албена» в лице ее основателя Амина Джубрана. Его организация спасла десятки тысяч людей, которые были вынуждены покинуть свои дома в результате военного конфликта в Йемене. «Награда, присужденная гуманитарной организации «Джиил Албена», призвана привлечь внимание к людям, перемещенным в результате войны в Йемене, стране, столкнувшейся с одним из самых серьезных гуманитарных кризисов в мире. Уже четыре миллиона йеменцев вынужденно покинули свои дома и теперь остро нуждаются в защите и помощи. Тем не менее этот конфликт и человеческие страдания часто игнорируются», — говорится на сайте Агентства ООН по делам беженцев. О том, почему важно интересоваться подобными темами, мы поговорили с певицей Манижей.

— Как вы стали послом доброй воли Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН)? В чем заключается ваша работа и какой вы видите свою миссию?

— Я давно занимаюсь проблемами беженцев. Мы с УВКБ ООН долго работали в одном и том же «поле». В декабре 2020 года мне предложили стать послом доброй воли по делам беженцев, и я очень счастлива, что наши усилия наконец объединились. Теперь у меня есть возможность взаимодействовать со специалистами по работе с беженцами, глубже понять процессы и точнее приложить свои усилия.

Я не понаслышке знакома с проблемой — мы с семьей сами были вынуждены бежать. Таких, как я, очень много — тех, кто не по своей воле оказывается в других странах, становится беженцами. Это вынужденно перемещенные лица, лица без гражданства, без статуса, лица, которые бегут от преследования. Это люди, которые ищут счастье и свободу в тяжелейших обстоятельствах.

Если можно так выразиться, я могу быть «примером» для многих беженцев: я смогла обрести дом и себя, найти дело, которое люблю, смогла получить образование и реализоваться как личность, оказавшись в чужой стране. Я стараюсь обращать внимание моих подписчиков на проблемы беженцев, а также налаживаю мосты между помогающими организациями и теми, кто нуждается в их помощи.

— Ваш интерес к проблемам беженцев и это желание помогать связаны в первую очередь с вашим личным опытом?

— Да, безусловно. В Таджикистане в 1990-х была развязана страшнейшая гражданская война, о которой, кстати, мало информации в сети. Очень мало рассказывают, почему этот конфликт возник, почему люди так жестоко сражались за власть и почему все, кто мог, бежали из страны. Такого рода конфликты, к сожалению, повторяются в других регионах, в других странах.

Мы бежали из Таджикистана в Россию. В гуще вооруженного конфликта мама несла меня на руках до аэропорта, рискуя в любой момент получить пулю. Был комендантский час — никаких автобусов, никакого транспорта. Прижав меня к себе, она шла до аэропорта, чтобы улететь. 

Я помню это смутное время: речи о том, что кто-то может тебе помочь, вообще не шло

Это был очень трудный путь для моей семьи. До переезда моя мама была преподавателем, имела собственные разработки в области физики, занималась искусством и жила полной жизнью. Отец был анестезиологом в реанимации и каждый день спасал жизни людей, а в свободное время занимался фотографией и слушал Pink Floyd. Эти молодые, тридцатилетние люди в одночасье все потеряли, были вынуждены бежать. Мы и тысячи подобных нам людей были вынуждены строить жизнь с нуля. Мы стали лицами без статуса, де-факто беженцами, у нас не было при себе документов, чтобы иметь хоть какие-то права. Я не имела документов до 14 лет. 

— В тот период вам помогали какие-то профильные организации?  

— Честно говоря, нет. Глядя на эту проблему сейчас, могу с уверенностью сказать, что тогда не существовало отлаженных механизмов информирования беженцев о том, где и как они могут получить помощь. Мы в тех условиях даже не знали, что есть такие организации, и я более чем уверена, эти организации ничего не знали о нас. Я помню это смутное время: речи о том, что кто-то может тебе помочь, вообще не шло. Было сплошное недоверие, каждый выживал как мог. Вот это я помню хорошо.

Сегодня благодаря развитию интернета организации помощи и сами беженцы информированы куда лучше.

— Как отсутствие документов и легального статуса сказались на ваших условиях жизни? Например, на возможности поступить в школу?

— Мне крупно повезло, потому что моя мама очень сильная, пробивная женщина, для нее нет никаких преград. У нас в семье всегда было и остается в приоритете образование, поэтому мама была нацелена отправить меня в школу, несмотря на отсутствие документов. Ей пришлось заплатить практически последние деньги за то, чтобы меня взяли в садик, а потом в школу.

Реальность в то время была такова, что, пытаясь устроить ребенка в школу, можно было получить ответ в духе:  «Ой, нет, мы не можем. Но если вы купите газонокосилку и шторы, то, возможно, сможем». И моя мама, начиная с детского сада, покупала какие-то вещи, чтобы я имела возможность учиться. 

— Кроме документов, с точки зрения вашего личного опыта и опыта работы послом доброй воли УВКБ ООН, с какими наиболее острыми проблемами сталкиваются беженцы в принимающей стране?  

— Есть проблемы технического характера. Есть проблемы ментального характера — ксенофобия, неприятие, нетерпимость, проявляющиеся, к сожалению, даже в самых современных обществах. Причины тут разные, начиная от примитивных страхов перед всем неизвестным и чужим и заканчивая набирающими популярность правыми или ультраправыми политическими взглядами.

Другая важная проблема — то, что не существует бесплатных государственных курсов русского языка, которые очень помогли бы в первую очередь взрослым. Чтобы они могли быстрее адаптироваться, чтобы их интеграция, ассимиляция прошла успешнее. Язык — это серьезный барьер. Когда тебе 40 лет и ты бежал из Афганистана в Россию, чтобы просто выжить, тебе, конечно, тяжело работать и прокормить свою семью, если ты не знаешь язык. 

Подкупы ведут к страшным последствиям: школа никогда не будет в ответственности за твоего ребенка, если его, по сути, не существует

Третья проблема — доступ к образованию для детей. Сложности с этим существуют до сих пор. Огромное количество организаций нацелены на то, чтобы в том числе и с помощью УВКБ ООН и их юристов помочь родителям все-таки устроить своих детей в школу не подкупами, а легально. Потому что подкупы ведут к самым страшным последствиям: школа никогда не будет в ответственности за твоего ребенка, если его, по сути, в школе не существует. 

— Вы говорили про ментальную сторону, про неприятие: вам приходилось сталкиваться с этим в детстве, после эмиграции?

— Конечно, я до сих пор я с этим сталкиваюсь. И неважно, есть у тебя паспорт или нет: если ты темненькая, если у тебя азиатские глаза, если имя у тебя немножко другое, это, конечно, большая проблема.

— Как вы научились с этим справляться?

— Мне помогла семья. В школе мама не оставляла такие оскорбления без внимания учителей, проводила беседы с родителями оскорбившего ребенка. Я чувствовала защиту, а те, кто оскорблял, часто признавали свою вину. Конечно, иногда кто-то оскорбит на улице, поведет себя некрасиво, но это на их совести.

Хочу, чтобы они видели: «Она же смогла, она же не остановилась, она же все равно поехала на Евровидение»

Я не реагирую агрессивно, всегда в этом плане дипломатична и не хочу быть как те люди, которые меня оскорбляют. Потому что на самом деле главная проблема в невежестве: они просто не знают меня, не знают мою страну, не знают мою культуру по-настоящему. Они только слышали «таджики, наркотики, гастарбайтеры» — это все, что им известно о Таджикистане. И моя задача через творчество, через почти все, что я делаю в общественном и личном пространстве, сообщить, что есть и другая сторона. Изменит ли это людей, склонных к нетерпимости? Не знаю, это уже внутренняя работа другого человека.

Если возвращаться к моей миссии, то я бы хотела быть опорой для тех людей, которые в своей жизни много сталкиваются с ксенофобией. Хочу, чтобы они видели: «Она же смогла, она же не остановилась, она же все равно поехала на Евровидение, она же вышла на сцену, она продолжает свою деятельность, несмотря ни на что».

— Как премия Нансена помогает защищать права беженцев?

— Фритьоф Нансен первым начал разговор о том, что важно поддерживать беженцев и необходимо создавать условия, чтобы они могли развиваться. Премия его имени вручается в первую очередь тем, кто помогает беженцам, вынужденно перемещенным лицам и лицам без гражданства.

Эта премия совсем не про регалии и статус. Перед лауреатом открываются многие двери, ему вручаются гранты, денежные вознаграждения. Поскольку мы работаем в благотворительной области, это позволяет расширить свою деятельность и помочь еще большему количеству людей.

Эту премию вручали многим крупных активистам, таким, как, например, Элеонора Рузвельт, но из России, кажется, единственным лауреатом премии за всю ее историю был правозащитный центр «Мемориал» (организация включена Минюстом в перечень НКО, выполняющих функцию «иностранного агента». — Forbes Woman). Приз тогда [в 2004 году] вручили Светлане Ганнушкиной. Это невероятная женщина, которая меня очень вдохновляет. Несмотря на многие годы борьбы, она не теряет энтузиазма и не перестает помогать людям.

— Расскажите подробнее о человеке, который получил премию в этом году. 

— Победитель этого года — Ассоциация гуманитарного развития «Джиил Албена», ее основатель — Амин Джубран. У него на самом деле очень интересная судьба, и я даже представить не могу, насколько его работа опасна. Он каждый день находится между жизнью и смертью. Он помогает людям в Йемене, где многие остались без одежды, без крыши, без еды. Он сам вышел из среды беженцев и решил, что хочет и помогать тем, кто тоже оказался в этой ситуации. Однажды он чуть не погиб от авиаудара, но продолжил свою деятельность. Этот человек с большой смелостью, он помог огромному количеству людей и, надеюсь, премия вдохновит его делать больше, а финансовый приз поможет технически осуществить эти планы. 

— Кроме основного победителя у премии есть региональные лауреаты. Кого из них вы могли бы отметить в этом году?

— Мне очень понравился лауреат из американского региона Хорхе Сантьяго Авило Кораллес, который живет в Гондурасе и занимается поддержкой подростков-беженцев, борется за то, чтобы в их жизни не было насилия. Он работает с самыми уязвимыми группами. Подросткам сложно защитить себя и рассказать, что в их жизни присутствует насилие: они не могут обратиться в полицию или в органы опеки, потому что это может быть чревато для их дальнейшей жизни, грозить им депортацией и так далее. 

— За время вашего сотрудничества с УВКБ ООН какие истории лауреатов вас больше всего впечатлили, вдохновили?

— Лауреатов огромное количество, но один из близких мне примеров — Лучано Паваротти. Известно, что он собрал с помощью благотворительных концертов $1,5 млн для помощи беженцам. И это здорово, что можно так совмещать искусство, музыку, свое любимое дело с тем, чтобы действительно помогать.

— Вы сами планируете участвовать в подобных акциях, организовывать сборы или каким-то еще образом соединять свое творчество с помощью беженцам?

— Мы в целом этим и занимаемся, просто мне кажется, что это не нужно афишировать. Я также поддерживаю сборы других моих соратников. Также мне очень нравится ежегодный сбор УВКБ ООН школьникам, когда мы собираем им портфели и наборы в школу. 

Здоровое общество — это интересующееся общество, это общество, которое задает вопросы и ищет на них ответы

Но основная моя мечта — это поехать по лагерям и увидеть больше, погрузиться в проблему глубже. К сожалению, пока в связи с затянувшейся пандемией это невозможно. Но я надеюсь, что в скором будущем мне это удастся. Потому что необходимо развиваться, необходимо смотреть на опыт других, видеть то, через что они проходят, как они с этим справляются, и рассказывать об этом в своем регионе. Мы немного вакуумизированы. С одной стороны, хорошо, что мы окружены только своими проблемами и решаем их. Но мне кажется, что здоровое общество — это интересующееся общество, это общество, которое задает вопросы и ищет на них ответы.

— Вы упомянули сложности, возникшие в связи с пандемией. А как пандемия сказалась на положении беженцев?

— Пандемия усложнила ситуацию в первую очередь для тех людей, которые находились в ожидании статуса беженцев. Первое время было все сложно с документами, все приостановилось в мире. Насколько я знаю, например, если раньше в США можно было получить паспорт за месяц, то сейчас минимальное время ожидания составляет полгода. 

Второй фактор — это работа. Прошли сокращения [работников], а значит,  все сложнее оплачивать жилье. Многим стало просто негде жить. Это бытовые вопросы, но мы часто забываем, что все это в итоге нарушает и безопасность людей, увеличивает их риск заболеть ковидом. А ведь беженцам сложнее всего получить медицинскую помощь. 

К счастью, есть неравнодушные организации. Есть истории, когда  известные бренды помогали средствами защиты, различными боксами помощи. Я лично наблюдала, как во время пандемии случилась сильная сплоченность в активистском сообществе: люди не перекладывали на других работу, не закрывались только в своей деятельности — все стали работать на 360 градусов. И это было здорово.