«Вся жизнь накрылась к чертям, потому что кто-то съел летучую мышь». Ася Казанцева об исследовании COVID-19 и перспективах второй волны
Насколько я знаю, вы принимаете активное участие в борьбе с коронавирусом в России. В чем именно ваш вклад, чем вы занимаетесь сейчас и как это началось?
В мирной жизни я занимаюсь научной журналистикой, читаю научно-популярные лекции. В связи с коронавирусом делать это стало невозможно, и у меня образовался избыток свободного времени. Я много зависала в фейсбуке и увидела там объявление Фазли Атауллаханова — это российский академик, специалист по свертыванию крови — о том, что они ищут добровольцев для участия в исследовании, посвященном образованию тромбов у людей, больных COVID-19.
Волонтеры должны были дежурить в лаборатории и анализировать поступающие образцы крови. Тому, как именно измерять свертывание, обещали научить с нуля. Набирали людей, у которых уже есть биологическое образование (или какое-нибудь смежное, например химическое или медицинское) и при этом нет никаких факторов риска относительно коронавирусной инфекции: возраст до 35 лет, отсутствие лишнего веса и хронических заболеваний.
Я сразу им написала, и они подтвердили, что я могу пригодиться. В этот момент я жила в Петербурге (когда происходит апокалипсис, лучше жить в городе, где дешевле аренда), но была рада тому, что у меня появилась уважительная причина переехать в Москву. Все завертелось очень быстро, прошло несколько дней от того момента, когда я о них узнала, — и вот я уже нашла жилье, прошла обучение и оказалась в больнице РАН в Троицке, в красной зоне, в защитном костюме на ночном дежурстве измеряю скорость свертывания крови.
Как это происходит?
Мы используем прибор, который называется «Тромбодинамика», он был разработан в лаборатории Фазли Атауллаханова несколько лет назад и применяется в клинической практике и в лабораториях. Он моделирует в пробирке тот же процесс свертывания крови, который должен происходить в кровеносном сосуде.
Если человек поранился, стенка кровеносного сосуда оказалась повреждена, плазма крови контактирует с окружающими тканями — мышцами, кожей, подкожной жировой клетчаткой. Их клетки производят белок (ну на самом деле комплекс белка с фосфолипидами), который называется тканевой фактор. В крови его не бывает. Если кровь с ним все-таки встретилась, это означает, что произошло повреждение. И он запускает структурные перестройки многочисленных белков, растворенных в плазме, что в конечном счете приводит к образованию тромба. В лаборатории моделируется точно такой же процесс. В плазму крови опускают чип, на который нанесен тканевой фактор. В результате плазма начинает сворачиваться. Задача прибора в том, чтобы просвечивать и фотографировать кювету с плазмой и рассчитывать скорость роста сгустка, его размер, оптическую плотность и другие параметры.
Моя задача сугубо техническая: центрифугировать кровь, смешивать плазму с реагентами, заливать в кювету, опускать чип, запускать прибор. Немножко помогать анализировать данные. Это звучит просто, и это на самом деле просто, когда пробирка одна, но обычно их сразу тридцать, и требуется много внимания и сосредоточенности, чтобы быстро все обрабатывать и ничего не перепутать.
Что должно показать исследование свертывания крови? Какую задачу перед собой ставит проект?
Гипотеза заключается в том, что коронавирусная инфекция протекает тяжелее у людей с повышенной склонностью к свертыванию крови, к тромбообразованию.
Еще в начале весны Фазли Атауллаханов и ряд других экспертов по свертыванию крови предположили, что такой эффект может существовать, на основании косвенных данных. Это бы хорошо объясняло некоторые странности SARS-CoV-2. Например, то, что пожилые люди болеют гораздо тяжелее. А мы знаем, что у пожилых повышенная склонность к тромбообразованию. И легкие при болезни повреждаются довольно интересным образом: там на томограмме такая картина, которая называется «матовое стекло». Она может указывать не просто на воспаление, а на нарушение кровоснабжения в каком-то участке легких. Это здорово бы объяснялось, если предположить, что во время болезни образуются тромбы, которые забивают капилляры. Были и другие соображения: в самом начале пандемии стало понятно, что тяжелее болеют люди с заболеваниями почек, с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Это тоже может хорошо объясняться тем, что маленькие тромбы забивают кровеносные сосуды не только в легких, но и в почках, а также сосуды, снабжающие сердце. Кроме того, тяжелее болеют люди с диабетом и лишним весом, а мы знаем, что и диабет, и лишний вес тоже способствуют тромбообразованию.
Сейчас уже июнь, и накопилось много прямых данных, эту гипотезу подтверждающих. Было показано в экспериментах, что да, действительно, короноравирус способен размножаться не только в клетках легких, но и в клетках кровеносных сосудов. Это вызывает воспаление стенки сосуда и способствует образованию тромбов. Кроме того, если люди умирают от коронавируса, то на вскрытии часто обнаруживают много тромбов. Смерть может быть связана не только с повреждением легких, ее могут вызывать и проблемы со свертыванием. У некоторых пациентов развивается ДВС-синдром — образование тромбов повсюду, с многочисленными нарушениями в работе внутренних органов. Так что сегодня это уже общепризнанная вещь, что коронавирусная инфекция связана с усиленным свертыванием крови.
Как на практике это знание помогает бороться с коронавирусом? И почему нужно продолжать исследование, если сама гипотеза, по сути, уже доказана?
Врачи сегодня уже назначают антикоагулянты — лекарства, предотвращающие свертывание крови. Это вошло в клинические рекомендации многих стран, включая Россию. Но проблема в том, что врачи пока точно не знают, в каких дозах следует применять антикоагулянты при коронавирусе. Сначала всем назначают стандартную дозу, и она, с одной стороны, может быть недостаточной, если у пациента и до заражения склонность к свертыванию крови была повышена. А с другой стороны, бывают люди, у которых кровь сворачивается, наоборот, слишком медленно, и для них даже эта маленькая доза может оказаться опасной, вызвать внутреннее кровотечение. Такие случаи уже наблюдались в клинической практике, хоть они и редки.
На первом этапе исследования надо было просто подтвердить, что есть связь между коронавирусом и образованием тромбов, и убедиться, что применяемые методы достаточно точны, чтобы эту связь исследовать. На втором этапе предстоит измерять скорость свертывания крови у каждого отдельного пациента и предоставлять эту информацию врачам, чтобы они могли в режиме онлайн корректировать дозы антикоагулянтов. А исследовательская задача — собрать данные о том, какие лучше назначать антикоагулянты, в каких дозировках. Понять, какая в принципе оптимальная стратегия лечения.
Это позволит корректировать дозу антикоагулянтов не по клиническим симптомам, когда уже врачи видят, что начались проблемы, а заранее, до того, как они начались. Есть надежда, что это позволит предотвратить переход к тяжелому течению болезни, предотвратить попадание пациента в реанимацию, на ИВЛ, и смертельный исход. Позволит сделать так, чтобы у людей просто не развивались осложнения, потому что многие из этих осложнений, по-видимому, связаны именно с нездоровой реакцией системы свертывания крови.
Сейчас кровь пациентов исследуется только в больницах, подключенных к исследованию, верно? Возможно ли распространить этот метод тестирования на все больницы, где лечат пациентов с коронавирусом? С точки зрения оснащенности, наличия специалистов.
Когда началась эпидемия, нигде не было ничего. Промышленность не производила достаточно нужных лекарств, аппаратов искусственной вентиляции легких, защитных костюмов. Но за прошедшие месяцы промышленность адаптировалась. Точно так же будет и с оборудованием и реагентами для тестов на свертывание крови, если выяснится, что есть практическая необходимость в проведении нашего анализа во всех больницах.
Этот анализ должен проводиться на территории больницы, со свежей кровью из вены. То есть его в принципе будут делать только тем пациентам, у которых были показания для госпитализации. Но другой вопрос, что коронавирусные пациенты в больницах лежат неделями, и в течение этого времени их состояние может как улучшаться, так и ухудшаться. И медицина пока не всегда может предотвратить прогрессирующее ухудшение, особенно когда у человека есть сопутствующие заболевания. Мы надеемся, что тест позволит более эффективно предотвращать переход в более тяжелые клинические сценарии. И в результате, в том числе, сократит время пребывания в больнице.
На первом этапе исследования в нем участвовали 11 больниц в Москве и Московской области. За месяц в них была протестирована тысяча пациентов, причем не один раз: за каждым пациентом наблюдали в динамике и тестировали раз в два-три дня. Это могло продолжаться много недель. То есть самих тестов мы сделали много-много тысяч совокупно. На втором этапе требуется более плотное взаимодействие с каждым пациентом, его нужно тестировать раз в день или даже чаще. Поэтому две трети больниц постепенно из эксперимента выводятся. Исследование будет в первую очередь проводиться на базе трех больниц: 51-й, 52-й и Коммунарки. Там ведется круглосуточное дежурство. Нам важно, чтобы кто-то был в лаборатории всю ночь на случай, если придет скорая. А сейчас их будет приходить все больше и больше.
Второй этап будет продолжаться несколько месяцев, и за это время, мы надеемся, будет накоплен достаточный клинический опыт для того, чтобы выработать практические рекомендации.
Далее их можно будет интегрировать в схемы лечения и в других больницах?
Да, если окажется, что технология эффективна, что она действительно помогает людям болеть менее тяжело, и при этом коронавирус все еще будет бушевать, потому что к тому моменту не появится ни вакцины, ни эффективных лекарств, воздействующих на какие-то другие звенья патогенеза болезни. Понимаете, мы надеемся, что наша работа не понадобится. Мы надеемся, что через четыре месяца коронавирус уже и так победят, и нам можно будет с чистой совестью понять, что мы работали совершенно зря и пойти по домам. Мы будем просто счастливы, если такое произойдет. Но наука так устроена, что никогда заранее не знаешь, что именно выстрелит. Поэтому логично делать сто разных исследований параллельно. Потому что мы не знаем заранее, насколько быстро наши коллеги достигнут каких-то результатов. Может быть, окажется так, что наши результаты еще понадобятся. В такой же ситуации сегодня находятся абсолютно все исследовательские группы по всему миру. Ни одна из них не надеется, что лично она победит коронавирус, но все понимают, что именно совокупные усилия сотен и тысяч ученых приведут к тому, что коронавирус станет совместим с нормальной жизнью человечества, может быть, еще до того момента, как появится вакцина. Но и про вакцину мы тоже не знаем, насколько она будет безопасна, эффективна и надежна. Поэтому нужно атаковать эту гадость с разных сторон.
Мы надеемся, что наша работа не понадобится. Мы надеемся, что через четыре месяца коронавирус и так победят, и нам можно будет с чистой совестью понять, что мы работали совершенно зря
Вы участвуете в исследовании уже несколько месяцев, дежурите по ночам. Насколько это тяжело?
На самом деле я получаю большое удовольствие, потому что обычно у меня работа более интеллектуальная, чем сейчас. И это огромная радость, когда у вас раньше была интеллектуальная работа, а потом стала механическая, потому что во время механической работы остается время, чтобы думать о каких-то своих глобальных философских вопросах, о том, как вы будете жить дальше, когда коронавирус поломал вашу жизнь. И главное, что у меня первый раз в жизни такая ситуация, когда я за пределами рабочего времени совершенно свободна. Когда у вас интеллектуальная работа и тем более фриланс, то у вас нет никакого разграничения между работой и не работой, вы постоянно кругом всем должны. Вы должны работать круглые сутки, потому что ваша работа завязана ну разве что на ноутбук, а ноутбук всегда везде с собой. А тут пока я с нуля до 8 часов утра в лаборатории, я там все должна. Но когда я из лаборатории выхожу, то я больше ничего никому не должна. 15 лет у меня ничего подобного не было.
Сколько человек в общем участвуют в проекте, работают в лаборатории?
Помимо Фазли Атауллаханова и Александра Румянцева, двоих академиков, которые все это организовали, есть все сотрудники лаборатории Фазли, которые были перекинуты на этот проект, это 20 человек. И еще есть волонтеры, которых, по разным подсчетам, от 50 до 70, в зависимости от того, считать ли вообще всех, кто как-то участвовал на всех этапах, или только лаборантов. Но сейчас волонтеров, по-видимому, будет становиться меньше, потому что для второго этапа будут сокращать количество больниц, которые участвуют в исследовании. По-видимому, останется около 25-30 волонтеров, которые по трем больницам будут распределены на лабораторные исследования и на обработку данных.
На какие средства финансируется работа исследовательской группы?
На первый этап исследования нам дали средства «Роснано» и фонд НАЭПИД. Также исследование поддерживает компания «ГемаКор», которая производит сами тесты «Тромбодинамика», — она предоставила бесплатно оборудование и расходники. Мы надеемся, что «Роснано» сможет поддержать и второй этап исследования тоже. Но проблема в том, что, поскольку это большая государственная организация, там не очень быстро все происходит. От момента подачи заявки на финансирование до получения финансирования проходит в лучшем случае несколько недель, даже несмотря на то, что они стараются все делать очень оперативно в связи с эпидемией. И сейчас мы просто оказались в ситуации, когда деньги от первого транша кончаются, а деньги от второго транша еще не поступили и будут через месяц или даже позже. При этом прерывать работу было бы совершенно неправильно, невозможно и немыслимо. К тому же надо снимать волонтерам квартиры: они живут в пешей доступности от больниц, чтобы не пользоваться общественным транспортом и никого не подвергать риску. Нужно продолжать закупать реагенты, расходники, средства индивидуальной защиты. Поэтому мы решили обратиться к помощи общественности, для того чтобы подстраховаться в паузе между двумя этапами финансирования. Мы пытаемся собрать 3,5 млн рублей. Это большая сумма, но она гораздо меньше, чем нужно на обеспечение всего огромного проекта. В этом проекте речь идет о десятках миллионов.
Вообще наша краудфандинговая кампания, которую мы открыли на Planeta.ru, несет не только задачу сбора денег, но и задачу информирования общественности. Потому что когда вы работаете для общества, то неплохо бы, чтобы общество было в курсе того, что вы вообще делаете и зачем все это надо. Неплохо бы, чтобы общество было в курсе, что все биологи, медики и химики сейчас бросили все и объединились — не только мы, а вообще все десятки тысяч исследователей в мире — объединились ради того, чтобы победить эту пандемию.
Почему на столь важные и актуальные не выделяются средства Минздрава? Почему это финансово не поддерживается государством?
Я думаю, что это может быть поддержано и Минздравом тоже. Просто проблема в том, что государственные организации неповоротливы. На решение о гранте им нужно несколько недель, а чаще несколько месяцев, чтобы провести конкурсы, тендеры. К тому же в коронавирусное время, я думаю, у них просто еще и многократно возрос поток заявок. Потому что все биологи бросили свои текущие фундаментальные исследования и сосредоточились на исследованиях коронавируса. Поэтому я думаю, что государственное финансирование здесь тоже возможно, просто оно неповоротливо по природе своей. Это они только голосование могут быстро организовать.
Вам что-то известно об аналогичных исследованиях, которые проводятся в других странах? Возможно, вы обмениваетесь опытом с зарубежными коллегами?
Естественно, история про то, что свертывание крови связано с коронавирусной инфекцией, — это история, которую не только Фазли придумал. Он был одним из первых, кто об этом догадался, но параллельно об этом стали догадываться и многие другие исследователи во многих странах. Понятно, что данные накапливаются постепенно. Понятно, что много кто и много где исследует, какие антикоагулянты назначать. Просто у нашего исследования есть два преимущества: первое преимущество в том, что оно действительно очень масштабное. Работа ведется с начала апреля, и до сих пор ни одной статьи не опубликовано. Это не потому, что мы такие медленные, это потому что, зато потом статьи будут о-го-го какие достоверные, потому что они будут на данных по огромному количеству пациентов. Второе преимущество в том, что тест-система «Тромбодинамика», конечно, не единственный способ оценки свертывания крови, но именно у нее очень хорошая чувствительность к гиперкоагуляции, поэтому мы думаем, что она может оказаться очень полезной в этой клинической ситуации.
Сейчас в разных странах мира ведутся разные исследования. Кто-то смотрит на коронавирус в тканях кровеносных сосудов, кто-то занимается исследованием мертвых людей, аутопсией, и изучает, как тромбы забивают внутренние органы, кто-то занимается эпидемиологией, смотрит, при каких факторах инфекция протекает тяжелее. И все сотрудничают.
Вы рассказывали про отдельные квартиры, защитные костюмы. Какие еще меры безопасности принимаются для волонтеров, работающих в проекте?
Меры безопасности отчасти зависят от конкретной больницы. Первый месяц я работала в Троицке, там лаборатория находилась в красной зоне просто в силу архитектуры самой больницы, расположения комнат, и у нее был полноценный пропускной шлюз. То есть вы сначала заходите, надеваете СИЗ, потом работаете в красной зоне. А потом вы выходите, у вас есть одна комната для того, чтобы уничтожить защитный костюм, другая комната для того, чтобы принять душ и оставить больничную одежду, и третья для того, чтобы надеть новую чистую одежду. Там прямо полная стерильность. Вы не можете при всем желании из этой красной зоны на себе вынести никакого коронавируса.
Сейчас я работаю в 51-й больнице, там немножко попроще все устроено. Вы заходите в лабораторию в собственной одежде, но она сверху закрывается халатом, бахилами, человек надевает респиратор, очки и перчатки. Для самого исследователя тут никакой опасности нет. Исследования показывают, что в плазме не так много вирусных частиц. От плазмы, наверное, можно было бы заразиться, если бы я ее пила или в глаза закапывала. Но я работаю с ней, никак к ней не прикасаясь. При этом теоретически есть какой-то шанс на то, что я, условно, пролью плазму на свои бахилы, какие-то вирусные частицы потом загрязнят обувь, и я их вынесу из лаборатории у себя на шнурках. Но вряд ли, честно говоря, кто-то будет дальше облизывать мои шнурки. Скорее всего, вирус просто умрет за те полчаса, что я иду пешком домой.
Но, тем не менее, для того чтобы даже такую опасность предотвратить, нас всех поселили в съемных квартирах на расстоянии пешей доступности от больницы. Мы живем здесь либо поодиночке, либо по двое с коллегой, который работает в той же самой больнице. Мы категорически не должны пользоваться транспортом. В самом крайнем случае мы можем воспользоваться такси, но в респираторе, в перчатках, сидя на заднем сиденье. Мы можем это сделать, если на улице какая-то совсем адская погода. С людьми мы не общаемся. Еду по возможности заказываем домой. То есть главные меры не в том, чтобы защитить нас, а в том, чтобы защитить от нас мирных жителей.
Сейчас многие говорят о том, что в связи с таким досрочным выходом из самоизоляции к концу лета мы столкнемся со второй волной коронавируса в России. Готовятся ли к этому как-то больницы? Насколько оправданы эти опасения?
У нас действительно все довольно плохо. Отмена карантина была безумием. Благодаря тому, что все сидели дома в апреле и мае, было некоторое затишье, к середине мая все пошло немножко на спад. Это можно было косвенно наблюдать по количеству скорых. Если в начале мая приходили десятки скорых каждый день в любую из больниц, где мы работали, то в середине и во второй половине мая было спокойно. Но сейчас все, наоборот, идет уже на подъем. Ни о каком конце лета речь уже не идет, вторая волна будет гораздо раньше. Скорее всего, это приведет к тому, что после парада и обнуления снова будут экстренно введены пропуски, штрафы и все остальные меры, чтобы запереть всех по домам.
Самое забавное, что эту эпидемию можно было бы остановить, если бы все человечество каким-то образом могло договориться просидеть дома три недели. Но просидеть дома три недели по-честному и в полном составе, всем миром. Тогда вирус бы за это время постепенно умер, и у нас бы сейчас никакой эпидемии не было. Но это было, видимо, технически невозможно. Может, нужно вот сейчас всему человечеству договориться и попробовать достичь такой всеобщей изоляции. Запасти много еды, оставить сотрудников электростанций жить на работе. Это могло бы оказаться дешевле, чем весь вот этот медленный коллапс. Но, видимо, так не получается. Все это, конечно, очень печально. Вся жизнь накрылась к чертям собачьим, потому что кто-то где-то съел летучую мышь.
Хорошая новость в том, что за прошедшие с начала эпидемии четыре месяца все-таки была уже проведена огромная исследовательская работа. И цифры выживаемости сейчас выше, чем были в марте. Скорее всего, это не фальсификация, скорее всего, смертность в процентном отношении сейчас на самом деле ниже, чем она была в Испании или Италии в начале пандемии. Просто потому, что намного больше стало про эту пандемию понятно. Уже есть намного более эффективные схемы применения лекарств, чем были в марте, когда вообще никто не понимал, что происходит. Мы можем надеяться, что вторая волна будет менее губительна, чем первая, в пересчете на процент смертей среди заболевших.
Но все равно больницы захлебнутся, это неизбежно. Больницы будут переполнены так же чудовищно, как они были переполнены в апреле. Даже несмотря на то, что развернули больше коек: людей, заболевших, в том числе тяжело заболевших, будет больше. Поэтому каждому конкретному человеку было бы разумно сидеть дома и не слушать ничего про то, что можно выходить на улицу. Особенно это важно для тех, кто живет с пожилыми родственниками или с людьми с другими факторами риска. Потому что, правда, все будет плохо: вирус никуда не исчез и в обозримые месяцы никуда не исчезнет.
Ни о каком конце лета речь уже не идет, вторая волна будет гораздо раньше. Скорее всего, это приведет к тому, что после парада и обнуления снова будут экстренно введены пропуски и штрафы
Я так понимаю, что и на вашу жизнь коронавирус повлиял достаточно серьезно. Как вы справляетесь со стрессом?
Когда я увидела объявление о наборе добровольцев для исследования, для меня это означало, что, во-первых, я буду несколько месяцев тяжело работать и проедать накопления, во-вторых, для меня это означало переезд в другой город, в-третьих, у меня был университет в тот момент. Мне удалось договориться об академическом отпуске, но это произошло позже, а первый месяц у меня было дистанционное обучение параллельно. Но, тем не менее, когда я увидела это объявление, я думала примерно две минуты до того, как написать. Для меня большое счастье, что я могу что-то делать против этой гадости. Я безумно сочувствую тем, кто просто сидит дома и не может сделать ничего, потому что это психологически невероятно тяжело. Знать, что происходит всемирная катастрофа, а ты ничего не можешь с ней сделать. А так хотя бы есть возможность делать что-то.
Я это называю «грызть палочку». У меня была в первой книжке история про японского ученого Масатоши Танака, который изучал реакцию крыс на стресс и то, насколько стресс портит крысиное здоровье. Танака показал, что если бить крыс током, то у них от этого портится здоровье, потому что они испытывают стресс: у них, например, начинается язва желудка. Но он показал, что если дать крысам деревянную палочку, чтобы они могли ее грызть, и одновременно бить их током, то здоровье нарушается гораздо меньше. Потому что у крыс есть эта палочка, на которой они вымещают свою агрессию. И, вероятно, думают, что они сделали все, что могли, чтобы ток прекратился и спасение пришло. Потом, когда ток прекращается, они убеждаются, что это было как-то связано с их усилиями. И похоже, что такая вещь работает и для людей. Переживать стресс плохо, особенно когда вы переживаете беспомощность. Когда вы чувствуете беспомощность, вам очень важно делать хоть что-то, придумывать какой-то способ считать, что вы прикладываете усилия. Вы сделаете свой стресс субъективно контролируемым. Может быть, это история с нашим исследованием свертывания крови не сыграет критической роли в победе над коронавирусом. Хотя вообще-то может и сыграть, мы на это всерьез рассчитываем. Но даже если так, по крайней мере, я грызу палочку и не чувствую себя беспомощной — и это лучшее, на что можно было надеяться в эти трудные времена.
Переживать стресс плохо, особенно когда вы переживаете беспомощность
Как вы считаете, достаточная ли ведется работа по информированию людей о мерах безопасности? На входе в магазины, в парки висят таблички, призывающие носить маски, но далеко не все их носят или носят, например, под носом. Дело в недостаточной информированности или это просто человеческая природа, и как ни объясняй, люди не будут слушать?
С одной стороны, конечно, очень странно действует сейчас наше правительство, которое взяло и все отменило. И заявило о том, что эпидемия вышла на плато, и все это понимают так, что она пошла на спад. То есть у нас проблемы в большой степени с государством, оно как бы говорит людям, что бояться нечего. И странно было бы ждать, что все люди будут проявлять сознательность, когда государство не требует от них, чтобы они ее проявляли.
Тут вообще было бы интересно поговорить со специалистами по теории игр, с теми, кто с научной точки зрения изучает альтруизм. Это известная и универсальная проблема, она называется «эффект безбилетника» — очень выгодно ездить зайцем, когда все остальные граждане скинулись на топливо для автобуса. Когда общество альтруистическое, то в этом обществе все получают выгоду от того, что все накладывают на себя какие-то ограничения ради общего блага. Но в таком обществе получает большее преимущество тот человек, который эти ограничения не соблюдает. Если все носят маски и вообще стараются сидеть дома, то, значит, отдельному человеку можно вроде как маску и не носить (на самом деле нет: эффективная защита достигается, когда в масках все) и ходить гулять спокойно. То же самое происходит, например, с вакцинацией. Если в обществе все люди вакцинируются, то каждый вакцинируемый берет на себя маленький риск осложнений от прививки, но зато избавляет себя и все общество вокруг себя от большого риска осложнений от болезни. И в этом обществе антипрививочник получает выгоду, потому что он одновременно защищен от больших рисков болезни тем, что все вокруг вакцинированы, а с другой стороны, избавляется даже от маленьких рисков вакцинации тем, что вот он сам такой хитрый эгоист.
В общем и целом, людям сложно договориться, люди не рациональны. Если бы люди были рациональны, эпидемия распространялась бы гораздо медленнее. Проблема с теми, кто отказывается от вакцинации, в том, что они не видели тяжелых заболеваний. В принципе, главная проблема с вакцинацией в том, что она слишком эффективна. Человечество, например, практически победило полиомиелит. И ни у кого нет знакомого, который переболел бы полиомиелитом. Поэтому людям не понятно, зачем вообще нужно от него вакцинироваться. Но дело в том, что мы не видели людей с полиомиелитом именно потому, что все вакцинированы. Такая же история и с коронавирусом. Чем лучше мы соблюдаем меры профилактики, тем менее очевидно для нормального человека, который не биолог, не медик, не эпидемиолог и так далее, что эти меры нужны. Чем больше мы эти меры игнорируем, тем выше рост заболеваемости. Тогда у человека появляются знакомые, которые заболели коронавирусом или которые умерли от коронавируса. Тогда он начинает думать, что, может быть, меры предосторожности соблюдать имеет смысл. Но может оказаться уже поздно.
Антипрививочник получает выгоду, потому что он одновременно защищен от больших рисков болезни тем, что все вокруг вакцинированы, а с другой стороны, избавляется даже от маленьких рисков вакцинации тем, что вот он сам такой хитрый эгоист
Сейчас появилась возможность сдавать тесты на антитела, которые можно просто заказать домой. Люди полагают, что если по результатам теста антитела есть, то заразиться уже нельзя и можно больше не соблюдать меры безопасности и жить обычной жизнью. Это правильная логика или тут есть подвох?
Во-первых, эти тесты пока еще не очень надежны. И никогда не будут надежны на сто процентов, здесь возможны ошибки. Может быть ложноположительный результат. Во-вторых, поскольку коронавирусная инфекция новая, мы еще точно не знаем, насколько она дает устойчивый иммунитет и насколько наличие антител действительно гарантирует, что вы этим вирусом больше не заразитесь. Потому что может оказаться, что вы можете заразиться второй раз, просто вы, например, перенесете болезнь легче, потому что антитела уже есть. Может быть, вы все равно остаетесь заразным, просто при этом сами чувствуете себя более или менее хорошо. И тогда получается, что ситуация еще хуже, чем когда вы болели первый раз. Потому что вы думаете, что не опасны, ходите по барам и там везде разговариваете, чихаете и кашляете. И оказываетесь таким суперраспространителем, заражающим 50 человек за день.
Кроме того, мы не знаем, насколько этот иммунитет стойкий. Потому что про другие коронавирусы известно, что иммунитет от них может быть не пожизненным. Это одновременно создает потенциальную проблему и с вакцинацией. Разработка вакцин подразумевает, что иммунитет должен быть надежным. Если окажется, что он ненадежный и нестойкий, то это сделает вакцинацию бессмысленной, или по крайней мере очень сложной и дорогой. То есть, может быть, вакцину понадобится постоянно обновлять, делать ее каждые три месяца, а без нее вас не будут пускать ни в один самолет и ни на одно массовое мероприятие. Пока мы этого не знаем. Сейчас мы понимаем коронавирус гораздо лучше, чем понимали его четыре месяца назад. Еще через четыре месяца мы будем понимать его еще гораздо лучше. Через год, надеемся, мы будем понимать его достаточно, чтобы вся эта история ушла в прошлое. Но сейчас эта история пока не в прошлом и еще довольно долго, к сожалению, там не будет.