«Жить в неопределенности очень тяжело». Лауреат Пулитцеровской премии Элизабет Страут о карантине и одиночестве
Десять лет назад романом в рассказах «Оливия Киттеридж» Элизабет Страут буквально перевернула литературный мир. Главной героиней Страут сделала ворчливую, не слишком обаятельную учительницу математики средних лет из городка Кросби в штате Мэн, которая всюду сует свой нос. И оказалось, что читателям хорошо знакома и очень понятна эта жесткая, непримиримая, на первый взгляд не слишком тактичная Оливия с ее жизненной стойкостью и неравнодушием.
В 2009 году за сборник «Оливия Киттеридж» Страут получила Пулитцеровскую премию, а через год еще и итальянскую премию Remio Bancarell — до нее из американских писателей этой награды удостаивался только Эрнест Хемингуэй. Истории об Оливии были экранизированы HBO в 2014 году — в мини-сериале Лизы Холоденко «Что знает Оливия» главную героиню блестяще сыграла Фрэнсис Макдорманд. (На русском языке «Оливия Киттеридж» выйдет в начале лета в новом переводе Евгении Канищевой.)
Проза Элизабет Страут напоминает романы американского классика Энн Тайлер и новеллы канадского нобелиата Элис Манро. Страут пишет об обычной жизни, где на первый взгляд ничего особенного не происходит, но вместе с тем каждый эпизод напоминает, что «не бывает простых истин о человеческом существовании, только удивительная, мучительная сложность». С неизменным сочувствием и мягкой иронией Элизабет Страут пишет о сложностях брака и материнства, о неумолимом ходе времени, об умении прощать и помнить, о ценности жизни и красоте природы.
Зимой 2019 года в США (и практически одновременно в России в издательстве «Фантом-Пресс») вышел новый сборник рассказов «И снова Оливия» про безжалостно честную миссис Киттеридж. Это все та же жесткая, саркастичная, сочувствующая Оливия, которая всю жизнь наблюдает за людьми и пытается понять не только себя, свои поступки и чувства, но и все, что происходит вокруг нее. Как написал редактор романа Игорь Алюков, «всепонимающий взгляд Оливии на маленькую жизнь, творящуюся с ней самой и вокруг нее, поднимает существование неприметных людей до античной трагедии».
Литературный обозреватель Forbes Woman Наталья Ломыкина поговорила с Элизабет Страут об одиночестве, человеческих границах, художественном творчестве и пандемии.
Элизабет, давайте начнем с книг об Оливии Киттеридж. Вы рискнули и сделали главной героиней истории совершенно обычную, не слишком обаятельную женщину, с которой не происходит ничего особенного. Не помните, как отреагировали ваши редакторы?
Мой издатель полюбил Оливию Киттеридж с первого взгляда, так что в этом смысле мне очень повезло. Никто не пытался ничего изменить. Оливия получилась такой, как я задумала.
Оливия всюду сует свой нос, и это порой раздражает. Но часто именно ее неравнодушие и спасает другого человека. Нас сейчас настойчиво учат отстаивать свое личное пространство и уважать границы других людей. Вокруг очень мало «Оливий». Но не обернется ли это тем, что люди окажутся заперты в своих границах и останутся в тотальном одиночестве?
Вопрос интересный. Пусть нас и учат не нарушать границы, разделяющие личные пространства, думаю, люди все равно остаются людьми, то есть сохраняют свою неоднозначность и свою противоречивость. Люди, вероятно, в принципе не способны не вторгаться на чужую личную территорию. Мы нуждаемся в простом человеческом общении — это лучший способ избежать одиночества, — и я думаю (и надеюсь!), что люди не утратят этой потребности в общении.
Когда читаешь ваши книги, видишь, что люди, даже самые близкие, все равно остаются друг для друга незнакомцами. Неужели с этим ничего нельзя поделать?
Полагаю, что по-настоящему узнать другого человека, разобраться в нем досконально почти невозможно — очень трудно понять, каково быть этим другим. Если нам такое и удается, то крайне редко. Однако мы стараемся как можем найти какие-то точки соприкосновения с другими людьми. Но я думаю, каждому из нас изначальна свойственна некая обособленность, поскольку на мир мы смотрим исключительно своими глазами. А у другого человека (других людей) свой ракурс, своя точка зрения, и это мешает нам понимать друг друга.
Если бы психотерапевты взялись анализировать отношения Оливии с сыном Кристофером, обоим персонажам бы досталось. В то же время любое вмешательство извне нарушило бы тот странный баланс, который установился между матерью и сыном. Сейчас психотерапия становится чуть ли не панацеей — при любых сложностях люди начинают искать причины в конфликтах с родителями, детских травмах, разбираться с внутренним ребенком и внутренним взрослым и так далее. Что бы сказала Оливия?
Думаю, Оливия Киттеридж сочла бы психотерапию чем-то ужасным — приняла бы ее в штыки. Но ее сын, человек другого поколения, относится к этому иначе. Тут все дело в поколенческих различиях и в окружающей среде. Ее сын живет в Нью-Йорке, где многие ходят к психотерапевтам, а Оливия живет в Кросби, штат Мэн, где это не настолько распространено. По-моему, оба стараются бережно относиться друг к другу, но каждый на свой лад. Такими я их вижу. Как я уже говорила, люди чрезвычайно сложны и многогранны. И конечно, Оливия и даже ее сын не являются исключением. Они просто делают, что могут.
Нравится ли вам сериал «Что знает Оливия» с Фрэнсис Макдорманд? Участвовали ли вы в работе над сценарием?
Мне очень нравится этот сериал, но я ни в коей мере не участвовала ни в написании сценария, ни в создании фильма.
Читатели в отзывах чаще всего пишут, что ваши рассказы приносят облегчение и утешение: жизнь нелегка для всех, не все идет гладко, но это нормально. А в каких историях вы сами находите утешение?
Я рада, что люди находят облегчение и утешение в моих историях. Я стараюсь изображать людей такими, какие они есть, не приукрашивая и не искажая. И я всегда хочу показать, что большинство честно старается делать все, что в их силах. Поэтому я надеюсь, что мои книги помогут читателям глубже понять, как устроен человек. Мои персонажи прилагают усилия и терпят неудачу, страдают, но им удается не озлобиться. Надеюсь, мои книги помогают читателям почувствовать себя менее одинокими, и это для меня главное.
Ваша писательская карьера с самого начала была успешной. Продолжили бы вы писать, если бы получили от издателей десяток отказов? Какое место в вашей жизни занимает творчество?
На самом деле, хотя писать я начала рано, минуло двадцать лет, прежде чем опубликовали мою первую книгу. Так что долгие годы я получала отказ за отказом. Постепенно начали публиковать мои рассказы, но мой первый роман издали, когда мне было уже 43 года. Вот сколько времени у меня ушло, чтобы научиться строить фразы в моей собственной стилистике. Причина, по которой я не сдавалась, заключалась в том, что я верила, что настанет день, когда у меня получится сочинять по-настоящему хорошие предложения. Я знала, что это в моих силах, поэтому не бросила сочинительство. Писать — это мой способ общения с миром. Мой способ собрать воедино различные и многолетние наблюдения и попробовать поделиться этими чувствами и мыслями с другими людьми. Как я уже сказала, я пишу, чтобы люди смогли почувствовать себя не такими одинокими.
Когда вы росли, у вас были рядом взрослые, которым вы доверяли?
Я росла в довольно изолированной среде, и знакомых у нас было мало, так уж было заведено у моих родителей. Но у меня была потрясающая тетя и потрясающий дядя, которые меня искренне любили; летом они обычно жили неподалеку от нас, и думаю, что во многих отношениях они спасли меня. Просто потому, что любили меня. Однажды, когда мне было лет семь, я вошла в их крошечный домик, и дядя воскликнул: «Лиззи! Я как раз думал о тебе. По-моему, мне, старику, ты послана Богом в ответ на мои молитвы». Я запомнила это на всю жизнь. Кажется, до того момента я не ощущала себя личностью — хотя, конечно, тогда я была слишком маленькой и обалдевшей, чтобы понять, что его слова значат для меня. Но я их не забыла: они значили для меня невероятно много.
Как изменилось ваше восприятие жизни сейчас, когда вы известная писательница с богатым опытом, по сравнению с юностью?
В детстве моим первым другом стал окружающий меня мир, ребенком я была достаточно одиноким. Но я так радовалась, когда выходила из дома, радовалась солнечному свету, падавшему на деревья, и всем эти дикорастущим цветам и травам, что попадались мне по пути. По правде говоря, не думаю, что с тех пор я во многом изменилась. Я всегда желала людям самого лучшего и до сих пор желаю. И то, что я стала известной писательницей, по сути меня совсем не изменило.
Что для вас важнее: быть хорошей женой или хорошим писателем?
Вряд ли бы я могла быть хорошей женой, если бы не писала настолько хорошо, насколько могу. И вряд ли я смогла бы стать хорошим писателем, если бы постоянно беспокоилась, а хорошая ли из меня жена получается. Эти мои две роли крепко переплетены друг с другом.
Мир сейчас охвачен пандемией. Как коронавирус изменил вашу жизнь?
Мир невероятно изменился из-за пандемии. У коронавируса такой размах, и мы понятия не имеем, чем это все для нас закончится. Мы с мужем уехали из Нью-Йорка и сейчас живем в штате Мэн, и мы соблюдаем социальную дистанцию, носим маски вне дома, и очень важно, чтобы мы все позаботились о себе. Это абсолютно необходимо, по-моему. Моя жизнь менялась столько раз, начиная с моего детства, что сейчас уже трудно вспомнить, сколько у меня было «жизней» и в качестве частного лица, и в качестве публичной персоны. Мне в это даже трудно поверить, но в глубине души я всегда оставалась самой собой. Однако если говорить о пандемии, то да, моя жизнь совершенно изменилась. Я не знаю никого, чья жизнь не изменилась бы существенно из-за того, с чем мы и весь мир сейчас столкнулись.
Что вы делаете, чтобы сохранять спокойствие и не поддаваться панике?
Поначалу сохранять спокойствие было нелегко. Но в Мэне я подолгу гуляю по утрам и ближе к вечеру, и меня переполняет чувство благодарности; мои друзья в Нью-Йорке не могут совершать такие прекрасные прогулки, которые мне доступны каждый день. Жить в неопределенности очень, очень тяжело, но именно в ней мы сейчас и живем.
Благодарим за помощь в переводе интервью Елену Полецкую, переводчика книги Элизабет Страут «И снова Оливия»