«Нет прецедентов, чтобы женщина-режиссер сняла блокбастер в России»: Нигина Сайфуллаева о «Верности», ревности и феминизме
Премьера «Верности» — фильме о кризисе в семейной паре с удивительным для российского кино количеством откровенных эротических сцен — состоялась на этой неделе на главной площадке страны, в кинотеатре «Октябрь». Размах проката по стране — более 800 копий — беспрецедентный для авторского кино. Фильм, поднимающий вечные вопросы — об изменах, ревности, женской сексуальности и отношениям в семье — ожидаемо вызвал общественную дискуссию и даже агрессию со стороны консервативно настроенных зрителей. Специально для Forbes Woman Юлия Шампорова встретилась с автором и режиссером картины Нигиной Сайфуллаевой.
Трансформация из «Ревности» в «Верность», конечно, парадоксальна. Что должно было произойти, чтобы вы начали снимать кино на одну тему, а закончили — совершенно другой?
Я стараюсь отталкиваться от собственных эмоций, неоднозначных переживаний (не событийных, а эмоциональных). Этот навык я вынесла из работы с психотерапевтом как методологию работы в кино. И если с первым фильмом («Как меня зовут») это было чисто интуитивно, то со вторым — уже осознанно. Ведь психотерапия предполагает проработку твоих чувств, которые вызывали неудовлетворение, и твоя задача — их по-новому прожить. Я подумала, это отличный способ выбирать темы для своих фильмов.
Фильм «Верность», который изначально был «Ревностью», появилась потому, что я счастливый — нет, точнее, несчастный — обладатель этого качества. Я подумала, это «отличная» болезненная тема, которая мне совершенно осточертела. Так началась работа над картиной. К счастью, эта тема отозвалась и у моих продюсеров, и у моего сценариста, Любы Мульменко. Она включается в проект, только если ей действительно интересна тема, не по заказу. Это было года четыре назад. Параллельно я пошла к психотерапевту, сказала ей, что меня замучило это чувство — и я хочу с ним что-то сделать. Терапия оказалась настолько эффективной, что вскоре это чувство перестало быть проблемой. Меня отпустило, ушло параноидальное состояние. Некоторая острота ревности мне нравится в отношениях, но когда она не имеет никакого отношения к реальности, это становится больше похоже на паранойю. По сути, ревность и есть паранойя, которая ни на чем не основана, а если тебе изменили, и ты об этом узнаешь, имеет место уже нормальная реакция на происходящее.
В результате исцеления про ревность стало уже не очень интересно снимать. В какой-то момент все это даже показалось глупым, потому что ты абстрагируешься от важной для тебя темы и смотришь на нее со стороны. В итоге, нас полностью унесло в сексуальную идентификацию нашей героини, и мы стали делать, по сути, другой фильм. Начало фильма и завязка сохранились — они связаны с ревностью, но ревность больше не является самой темой, она скорее стала триггером для развития дальнейших событий. Мы никак не могли придумать название для фильма, и только, когда картина была уже смонтирована, Люба и наш режиссер монтажа Вадик Красницкий предложили «Верность», причем все похихикали, потому что слишком рядом оно оказалось с «Ревностью», но настолько парадоксально работает с содержанием фильма, увеличивает его в объеме. Понятие «верность» работает в самых разнообразных интерпретациях. Мы говорим и про суть верности, возможна она или нет, какие чувства испытывают партнеры от ее присутствия в отношениях, и в то же время, к финалу речь идет о верности героини самой себе. Так и получился фильм.
С вашей первой картиной вы участвовали в питчинге «Кинотавра», что и помогло найти деньги на съемки. Как обстояло дело с «Верностью»? Насколько вообще сложно найти деньги на авторское кино в России?
В этот раз у нас не было питчинга в строгом смысле этого слова, поскольку появились друзья, я вошла в профессиональное сообщество, мне не пришлось искать деньги таким образом. У меня есть бессменный продюсер и очень хороший друг, Сергей Корнихин, мы вместе начинали — работали над короткометражным фильмом «Шиповник», в который он вкладывал свои личные деньги. Сергей — лучший друг моего мужа (режиссер Михаил Местецкий, кинорежиссер — прим. авт.), на съемочной площадке у которого мы и познакомились.
Для съемок в «Верности» мы планировали привлечь несколько продюсеров, потому что снимать картину на частные деньги одного инвестора было бы убыточно. Но в какой-то момент выяснилось, что я беременна, и сроки выпуска фильма несколько сместились, и они не совпали со сроками продюсеров, которые планировали поддержать фильм. Но к этому моменту Сергей Корнихин уже выпустил фильм «Я худею» и стал самостоятельным крупным продюсером, так что разговор уже пошел в том русле, что нам больше никто и не нужен, так и получилось: Корнихин сам подал заявку в Минкульт, и мы получили финансирование.
У меня был и другой друг-продюсер, с которым мы сотрудничали по сериалу «Детки», Валерий Федорович — он прочитал сценарий, и сказал, что тоже хочет участвовать в создании фильма. Таким образом, два моих любимых продюсера объединились, вложив туда дополнительные деньги, поскольку снять фильм только на государственные средства невозможно.
Они верят в финансовый потенциал фильма. Поэтому сейчас так активно занимаются промоушеном «Верности». У меня не было опыта такого крутого продюсирования раньше. При запуске проекта мы обсуждали, что у фильма будет очень мало копий, возможно, их вообще не будет, в зависимости от того, как я сниму, если все будет совсем смело, — то копий может и не быть. При этом они не ограничивали меня ни на секунду творчески, скорее рисовали мне перспективу того, что, скорее всего, это увидит очень мало людей, но «ты делай так, как тебе хочется». Я сказала, конечно, «ок», для меня ценнее сделать фильм от сердца, чем пытаться спрогнозировать финансовый успех.
По сравнению с тем, что мы планировали, то, что происходит с фильмом сейчас, — совершенно невероятно: премьера фильма проходит в кинотеатре «Октябрь», у картины более восьмисот копий (я сама не могла поверить, когда об этом услышала), и то, что нас поддержала такая компания, как Sony Pictures, — это просто потрясающе. Это огромная заслуга моих продюсеров, я к этому точно не имею отношения. Мы все знаем примеры фильмов, снятых замечательными, талантливыми режиссерами, у которых такого не было, то есть дело, конечно, не в фильме, а в продюсерском мастерстве. Мы сейчас создаем прецедент, когда авторское кино, драма, да еще и с ограничением 18+ попытается успешно пройти в прокате стараниями продюсеров (телевизионная реклама, большая премьера, широкий прокат). Я очень надеюсь, что вложенные ими деньги вернутся, — это мое минимальное желание.
В прессе много обсуждалась формулировка диплома, который вам вручили на «Кинотавре»: «За безграничную веру актеров в режиссера». Как вы к этому отнеслись?
Кино — это очень индивидуальное искусство, у каждого смотрящего может сформироваться свое мнение. Я не думаю, что жюри намеренно хотело оскорбить. Наверняка искали поддерживающую формулировку. Все в этом увидели симптоматику времени, скрепы, мускулинность, было много противоречивых сплетен о том, кто из членов жюри поругал, кто похвалил (причем, полярно противоположных), поэтому я не хочу это принимать близко к сердцу. Тонкий момент, я надеюсь, что мне предстоит поработать с Хабенским, он блестящий актер, поэтому удерживать в голове обиду совершенно бессмысленно, и главное — на судьбу фильма формулировка не влияет и да, фильм может просто не понравиться. По сути, то же самое произошло и с «Как меня зовут», там тоже был диплом (но с милой формулировкой), при этом у нас не было кассового успеха, но фильм прошел замечательно, я после него чувствовала себя уверенно.
Что касается «Кинотавра», помог ли он в продвижении фильма, и какую роль фестиваль играет в карьере молодого режиссера?
Я абсолютно уверена, что для дебютантов, а особенно для режиссеров короткометражного кино — это просто необходимость, чуть ли не условие для продолжения работы. «Кинотавр» остается центром отечественной индустрии и главным смотром страны. Мне сложно судить, сложно или легко туда попасть, потому что первый же короткий метр, который я сняла, взяли на фестиваль. Следующий короткометражный фильм они тоже взяли, так что никаких особых усилий, кроме съемки фильмов, я не прикладывала.
«Кинотавр» любит вести своих героев, Ситора Алиева (программный директор фестиваля) следит за карьерой участников, по возможности, помогает. Насколько я понимаю, это одна из основных функций этого киносмотра: давать возможности роста молодым. Игорь Толстунов поверил в заявку на фильм «Как меня зовут» благодаря моей короткометражке «Шиповник», которая ранее была представлена на фестивале. Он сказал: «Я видел фильм, я увидел там автора, я понимаю, как это совпадает с идеей вашего следующего фильма». А после «Шиповника» мне пришло предложение стать режиссером сериала «Деффчонки» на ТНТ, предполагавшим прайм-тайм, а я до этого не снимала ничего, кроме двух коротких метров, поэтому для меня это был супер-скачок и удача.
Как вы считаете, оказалась ли аудитория готова к вашему новому фильму? Не мешают ли «скрепы» воспринимать эротику на экране?
Я не знаю! Мои ожидания, что фильм вряд ли понравится мужчинам и, скорее всего, понравится женщинам, не оправдались, когда его поддержали только мужчины. Возможно, это связано с тем, что в верхушке российской киноиндустрии, — одни мужчины. Глава «Sony», глава «ТВ-3», глава «Газпром-Медиа» — все это мужчины, и мои продюсеры — мужчины, и все они поддерживали фильм достаточно лично, то есть они участвовали в проекте потому, что их трогает содержание.
Поэтому сейчас, когда мне кажется, что прокат пройдет под грифом «Ах вы, шлюхи!», в глубине души у меня есть надежда «а вдруг нет?», потому что пока в личном общении зритель реагирует классно, эмоционально, и даже если не все нравится, он инициирует разговор об отношениях, чувственности, женской измене — то, о чем не принято говорить. У нас по сути отсутствует вокабуляр, чтобы обсуждать эти темы. И то, что обсуждение было таким бурным (на том же «Кинотавре») — это главный успех фильма. Поэтому, говоря о прокате, меня интересует не то, что все похвалят или поругают, а скорее то, как о нем будут говорить после просмотра. Ведь одна из задач фильма — инициировать дискуссию на непростую тему.
Слоган проекта — «В этом фильме люди курят, пьют и занимаются беспорядочным сексом, вместо того, чтобы просто поговорить». Получается, что поговорить — намного сложнее, чем изменить?
Да, мне кажется, невозможность нормально коммуницировать — актуальная проблема нашего общества. Это одна из главных тем фильма. Если фильм спровоцирует глубокую интересную коммуникацию, а не измену — это будет его главная терапевтическая победа.
А если фильм спровоцирует конфронтацию? Вы говорили, что боитесь восприятия фильма а-ля «ах, вы шлюхи!», ведь в нашем обществе женщину, которая открыто интересуется сексом, могут обвинить в легкомысленном поведении. А как воспринимают женщину, которая делает это на большом экране в порядке самовыражения? Столкнулись ли вы с агрессией или критикой?
Мне редко лично пишут гадости. В комментариях бывает, но я отношу их к фильму, не к себе. И эта обезличенная ругань в сети — она не так ранит. Чаще всего агрессию провоцируют сексуальные сцены. Люди будто видят из всего фильма несколько сцен, без контекста, без сюжета — и делают выводы. Жаль, когда все сводится к обсуждению постельной сцены. Как будто этот секс выносится на обсуждение отдельно, хотя он является частью комплекса больших семейных отношений между мужчиной и женщиной. И и здесь есть огромный психологический, эмоциональный аспект. Поэтому вытаскивать секс и обсуждать его отдельно — это тупо, это действительно становится смешно, потому что его не корректно воспринимать отдельно от контекста. В этом случае мы просто можем посмотреть порнографию и разобрать, что там происходит. Знаете, я со своим фильмом уже много времени вместе, и он в любом своем проявлении кажется мне нормальным, но спустя время это восприятие может измениться. Я недавно пересмотрела фрагменты из своих работ и подумала: «Оу, лихо!». Сейчас, когда мы говорим о «Верности», мне все кажется обычным, о какой смелости мы говорим, о какой дерзости? Но, возможно, потом я его увижу совсем другими глазами.
Сложно ли было настолько открыться, чтобы в основу фильма поставить сексуальную жизнь героев?
Ну мне интересна сама тема, поэтому нет, не сложно. Мне не пришлось открываться больше, чем обычно, чтобы снять «Верность». Если говорить о съемках, для меня важно, чтобы они не начинались через десять дней после знакомства с актерами, иначе мы должны будем проговаривать огромное количество вещей на площадке, и это мешает, появляется нервозность. Когда мы с актерами уже прожили сценарий несколько раз (на репетициях, на обсуждениях), на съемках не остается места сомнениям, мы уже пережили и эротические, и драматические сцены, и на площадке мы их просто фиксировали, не было той остроты, которая бывает, когда ты первый раз читаешь сценарий или смотришь фильм.
Если развивать идею об искусстве как психотерапии, и через эту призму анализировать ваши фильмы, то «Как меня зовут» рассматривает взаимоотношения девочки-подростка с ее отцом, «Верность» — отношения в паре более зрелых людей. Здесь прослеживается эволюция вас как автора и смена интересующих вас проблем. Какая тема будет актуальна в следующей картине?
Я тоже об этом думала. По сути это одно и то же, ведь в «Как меня зовут» я ищу психологические корни формирования сексуальности главной героини: она не может взаимодействовать с мужчинами никак, кроме как через секс, потому что у нее отсутствовал опыт общения с отцом. В общем, это одна территория на разных этапах. Я знаю, что вы хотите спросить, будет ли следующий фильм о материнстве, ведь я в период работы над «Верностью» родила ребенка? Возможно, но пока у меня зреет фильм опять про девчонок-подростков. У меня есть тема про столкновение разных культур, русской и таджикской, поскольку это меня заботит, ведь я полностью русифицированная таджичка. Материнство меня, безусловно, волнует, но я настолько внутри процесса, что не смогу на тему посмотреть отвлеченно, у меня еще гормональная наполненность. Мне кажется, я обрыдаюсь, пока буду писать про это.
А вы могли бы снять фильм, где не будет секса вообще?
Скажем так, могу, но не хочу. Это рационально тоже ничем не объяснить, я сейчас буду делать короткометражку благотворительную, и даже там… Вот я села придумывать — и меня все равно в эти женские психологические зоны уводит.
В одном из интервью вы назвали себя «антифеминисткой», придерживаетесь ли вы этой позиции до сих пор?
Сейчас мне хватает ума, чтобы не бросаться такими формулировками. Это было пять лет назад, когда и осведомленность, и понимание термина «феминизм» у меня были не очень высокие. Для меня это было что-то общее, и на тот момент негативно окрашенное, так что я для красного словца это сказала, хотя речь шла исключительно про быт: про то, что мне хотелось, чтобы мужчина всегда был рядом, что я не хочу избавляться от него. При этом феминизм не предполагает избавления от мужчин. Сказала глупость, что называется. Сейчас я прекрасно отношусь к феминизму, благодаря ему я могу заниматься своей профессией, жить той свободной жизнью, которой я живу с мужем.
А что значит свободная жизнь?
У меня нет ограничений по функциональности, мы дошли до такого состояния, что в мои обязанности не входит готовить, это наша общая обязанность: кто может, тот и готовит. В мои обязанности не входит исключительно заниматься ребенком. Мы делаем это вместе. Мой муж не контролирует, где я и что делаю, и мы созваниваемся, потому что нам хочется услышать друг друга, а не для осуществления контроля.
Переход на равноправные финансовые обязанности для меня был сложным. А это же как раз феминистские идеалы независимости. Долгое время не хотела расставаться с идеей, что муж является «главным кормильцем семьи». А он говорил: «Нигина, ты все можешь сама, у тебя полностью самостоятельная жизнь, у тебя профессия точно такая же, как у меня, и ты в ней преуспеваешь, о чем мы говорим?». В общем, это новая норма для меня, и я в процессе перестройки.
И мужу это тоже нравится, мы очень многие вещи проговорили для себя после рождения ребенка. Мы 11 лет вместе, брак требует постоянно каких-то апдейтов, и не все они безболезненные. Я считаю, что оба родителя должны брать равную ответственность и обязательства перед ребенком, что это не только ребенок мамы, а папа принимает участие, когда может. Мы его оба хотели, оба родили и в равной степени должны ухаживать за ним. Это повлекло за собой распределение обязанностей и в других областях: финансы, наши отношения, наше личное пространство.
Вы могли бы себя представить в открытых отношениях?
Нет. Ну и с моей ревностью это было очевидно невозможно. Мой муж — не ревнивый человек и слишком самоуверенный для этих страданий.
Мне кажется, в групповом сексе все равно есть соревновательный дух, кто-нибудь один будет ранен. У меня был однажды секс втроем, я была одинокая, не была связана никакими обязательствами, а со мной была пара. И я видела, как тяжело было девушке, ей было больно. Это был единственный опыт в моей жизни, после которого я поняла, что это абсолютно не моя территория.
Соревновательный дух, он же не только в сексе, но и в профессии, вы с Михаилом — оба режиссеры, лидеры, как вам удается отключить в себе профессиональные качества, когда вы приходите домой?
Когда возвращаешься с длинных съемок, ты впадаешь в это состояние — лидерское. И начинается: «Так, масло надо положить сюда, холодильник надо закрыть, пол подмести» — потому что ты к этому привыкла, ровно так ты действуешь на площадке. И мы друг другу в такие моменты говорим «нет, можешь выйти и еще раз войти нормально, никто масло не подает!». Мы это проговаривали на ранних этапах, сейчас уже априори: если пришла домой — ты мама и жена, а не режиссер.
Сталкивались ли вы с сексизмом в своей работе?
Нет еще, но я пока и не просила очень много денег на фильмы. Поскольку пока нет прецедентов, чтобы женщина-режиссер сняла блокбастер в России или какой-то высокобюджетный фильм, нет и соответствующего дискурса. Я пока не проверяла.