Будущее института семьи — вопрос, который никогда не перестаёт волновать ни политиков, ни религиозных деятелей, ни обычных людей. Каждый раз, когда в условный брачный возраст входит новое поколение, он начинает обсуждаться с новой силой: «А сейчас-то как будет? Устоят ли скрепы, воспрянет ли демография, не восторжествуют ли какие-то новые формы отношений, непонятные и пугающие?» В полной мере всё это беспокойство — социологи называют его моральной паникой — присутствует и в сегодняшней повестке дня, когда в центре внимания оказались новые молодые, так называемое поколение z, к которому уже прилепился ироничный ярлык «снежинки». «Снежинки», не без некоторых оснований, считаются созданиями весьма трепетными, самолюбивыми и не терпящими никаких неудобств. Особую ценность для них представляет сохранение личных границ, которые они готовы охранять не просто стойко, но местами даже страстно. Главным доверенным лицом «снежинки» обычно считается не бой- или гёрлфренд и уж тем более не родители, которым они готовы предъявить серьёзный счёт за многочисленные детские моральные травмы, а психотерапевт, который помогает им выстраивать вдоль личных границ предупредительные знаки, нейтральную полосу, а иногда даже и настоящие укрепсооружения.
Возникает резонный вопрос, насколько столь хрупким существам вообще нужен брак — дело тяжелое, рутинное и уж точно неблагоприятное для охраны личного пространства? Тем более когда многие гендерные запросы могут быть запросто удовлетворены с помощью Tinder’а и подобных удобных сервисов, гражданский брак не смущает уже даже поколение их родителей, а среди поисковых запросов на высокие позиции выходит востребованный термин «полиамория». Конечно, многие любят детей, но опыт последних нескольких десятилетий показывает, что брак и дети — это могут быть совершенно разные истории, пересекающиеся лишь частично, а то и вообще никак. И тогда, собственно, зачем, если даже не только совместный быт в горе и радости, но и просто постоянные отношения воспринимаются как своего рода бремя?
Однако современные исследования семьи говорят нам, что не всё так просто. Как пишет социолог Жанна Чернова, в развитых западных странах потребность в брачно-семейных отношениях описала своеобразную параболу (это такая кривая в виде буквы u, если кто-то вдруг случайно не помнит): если в середине ХХ века брак был ещё очень влиятельным институтом, подразумевавшим относительно чётко прописанные гендерные роли (мужчина — кормилец семьи, женщина — мать и «хранительница очага»), то во второй его половине, после «сексуальной революции» и последовавших за ней мощных гендерных и культурных изменений, наступил определённый кризис: многих женщин (и мужчин тоже, но прежде всего женщин) вся эта история перестала устраивать. В первую очередь эти изменения относились к образованным женщинам среднего класса, которые увидели для себя множество других форм самореализации и поняли, что вполне способны сами о себе позаботиться, в результате снизилась и реальная брачность, и востребованность «семейных ценностей», в которые оказались встроено неравенство, много никем не вознаграждаемой домашней работы и куча других несправедливостей. Многим казалось тогда, что брак — действительно отживающая форма отношений, востребованная только консерваторами и бедными людьми, которым просто чисто экономически не выжить поодиночке и тем более не вырастить детишек.
Но в первые десятилетия ХХI века всё неожиданно изменилось: кривая востребованности брачных отношений снова поползла вверх! Оказалось, что семья — это не только про фрустрацию и эксплуатацию, что существует множество очень важных эмоциональных потребностей, которые удобнее всего удовлетворять именно в такой форме — в близости, в поддержке, в романтике, наконец… Английский социолог Саймон Данкен пишет, что ещё в 1980-е годы произошло переизобретение «большой викторианской белой свадьбы» со множеством гостей, букетов, голубей, тортов и прочими атрибутами. «Культура «Инстаграма» дала всем этим затеям новый мощный импульс.
Однако означают ли эти новые тенденции некий возврат к традиционным, консервативным ценностям? Социальные учёные утверждают, что вовсе нет, как ни странно. Дело в том, что эти новые желанные семьи уже не имеют такого строго прописанного распределения ролей, как семьи традиционные: если раньше обязанности мужа и жены были культурно предписаны, и те, кто с ними не справлялся или им сопротивлялся, подвергались значительному моральному давлению, то теперь любой семейный союз является в значительной степени индивидуальным творчеством: каждый его участник имеет гораздо большую степень свободы в определении того, что она или он от него хотели бы получить. А если что-то пойдёт не так, то из этой ячейки общества не очень-то сложно выйти… Важный момент: мы говорим сейчас, конечно, не о всех современных людях, а об образованной молодёжи среднего класса из развитых стран, где женщины, как правило, имеют уже достаточно социальных ресурсов, чтобы прожить свою жизнь и самостоятельно, даже с детьми. Более того, такая парабола пока выстраивается именно и только для этой успешной социальной группы: в группах низкоресурсных институт семьи по-прежнему пребывает в состоянии серьёзного кризиса.
В этой ситуации желаемый брак становится уже не единственно возможным сценарием жизни, а своего рода удовольствием, проектом, который в случае чего всегда можно и закрыть. И вот с таких позиций можно уже договариваться, как и что в этой семье будет, в том числе и о распределении власти и обязанностей. Таким образом, на втором конце буквы u мы опять имеем семью, но это совсем уже другая семья, с другими правилами жизни, в которые может входить и пресловутое уважение личных границ и прочих потребностей личности, и взаимное согласование гендерных сценариев.
Правда, есть один существенный нюанс: все эти тренды мы пока наблюдаем на примере развитых западных стран, в которых за последние десятилетия произошли значительные изменения не только в женских, но и в мужских гендерных сценариях, т. е. для мужчин все эти последствия женской эмансипации ХХ века стали уже привычными. В России же, судя по всему, этого пока ещё не произошло: мужчины ещё плохо понимают, в чём заключается теперь их роль и как должна выражаться современная маскулинность. Поэтому разводимость такая высокая и браки непрочные: в 2018 году на 1000 браков в России приходилось 778 разводов, причём самих браков заключается очень мало — всего 6,2 на 1000 жителей, и это самый низкий уровень брачности с начала века. Мужские и женские гендерные модели плохо между собой сочетаются и при соприкосновении буквально искрят, множество примеров чему мы можем наблюдать в любых общественных дискуссиях на гендерную тему. По-прежнему большой разрыв между мужской и женской продолжительностью жизни (10,2 года, причём в прошлом году он снова начал расти) тоже в какой-то степени является следствием накопившихся гендерных проблем и семейных противоречий, из-за которых многие мужчины предпочитают «жить без башни — весело и страшно».
Вопрос о том, станет ли в новых поколениях нормой эта новая модель семьи, где все права и обязанности участников будут обговариваться и соблюдаться, а домашние дела распределяться справедливо или по крайней мере к взаимному удовлетворению, остаётся пока открытым.
Так что вся надежда все-таки на «снежинок»: может быть, они уже не будут так давить друг на друга — они ведь такие хрупкие…