Наши дети все время заняты, и времени у них нет ни на что. Судите сами. В понедельник теннис. Как же без него? Это спорт, с одной стороны, популярный, c другой — элитарный, с третьей — социальный.
Английский. Язык международного общения. Приходится учить, поскольку Петр Первый, наш царь-реформатор, упустил шанс заставить нас говорить по-английски (какая ему, реформатору, была разница), а мы, в свою очередь, в 1945-м упустили шанс заставить всех говорить по-русски. Это, стало быть, вторник и четверг.
Китайский, потому что это язык будущего. Он в среду. Русский — хотя бы как иностранный — по пятницам. История искусств — для головы и правильной ориентации в мире. Суббота. Карате и пулевая стрельба — небось, не в Швейцарии живем, в любой момент пригодится. Воскресенье.
Дети воем воют и просят дать им хотя бы полдня ничего не делать. Но как же это возможно? Безделье — путь к распаду и деградации личности. Долог день до вечера, коли делать нечего, без труда не вынешь и рыбку из пруда, терпение и труд все перетрут.
И все же иногда я опускаю руки. Может, не надо ждать, пока терпение и труд перетрут тонкие косточки моих детей. Может быть, рыбку из пруда им вынет специально натренированный человек, так называемый рыбак, а они проведут долгий-долгий и сладкий-сладкий день до самого вечера, наполненный, как тягучим медом, ничем?
Никогда я не был так счастлив в детстве, как в те часы, когда оставался один и мог думать, о чем хотел, да хоть и не думать вовсе. Нам всем знакомо это счастье, когда отменяется неминучее дело, скажем, ты заболел и остаешься дома. В этот момент понимаешь, что тебе ничего не предстоит и никакая торчащая в расписании тренировка не испортит тебе счастливое температурное утро.
Нет, я, как и все, иногда жалею, что родители в свое время не заставили меня выучить какой-нибудь дополнительный прекрасный и сложный язык, например немецкий. Но успокаиваюсь тем, что было бы гораздо хуже, если бы они-то научили, да мне нечего было на этом языке сказать.
У меня сейчас очень мало времени, с каждым годом все меньше, со всех сторон на меня наваливаются всевозможные обязательства и дедлайны, я то и дело впадаю от этого в тоску и ярость, но почему-то все устраиваю так, чтобы такое же собачье существование было и у моих детей. Иногда мне кажется, что я порчу им жизнь из чистой вредности, чтобы не одному страдать.
Мне говорят иногда в тоскливых шеренгах родителей и бабушек, которые ждут своих мальчиков и девочек под дверями кружков: «Им же потом будет легче, они в жизни пойдут дальше, они еще спасибо нам скажут». Мне кажется, что это большое заблуждение. Хвалили ли вы когда-нибудь своих родителей за то, что они заставляли вас московской зимой ходить в бассейн? Нет, не поблагодарят они нас, это, во-первых, а во-вторых, того еще не хватало, чтобы ребенок сам благодарил тебя за мучения.
Самое неприятное, когда ты не знаешь, что нужно твоему ребенку. У нас в головах бродят какие- то фантастические примеры гениальных детей, одержимых музыкой или математикой. Мы боимся расточить данный им богом дар и тревожно в них всматриваемся, как будто хотим выведать их главную тайну: чего же они в жизни хотят, что они больше всего на свете любят. И страшно обижаемся, когда они честно отвечают «мороженое».
Мы ищем малейшие признаки таланта. Найти бы их — а дальше мы уж навалимся, вооруженные афоризмом Эдисона про то, что гений это «one percent inspiration ninety-nine percent perspiration». Они у нас попотеют за этот свой единственный процент. Мы склонны забывать о том, что людей, болезненно одаренных, очень мало и при наличии такого мучительного желания, они найдут путь в танцевальный кружок и без нашего участия, даже ему вопреки.
«Time you enjoy wasting is not wasted time», — сказал дедушка Джон Леннон. Если бы его таскали когда-то с тенниса на французский, возможно, совесть его родителей была бы чиста. Жизнь их была бы поспокойнее. И мы бы его не услышали.