Алексей Тарханов о суровой неизбежности московской зимы
Москва опять оказалась не готова к зиме, прочитали мы в газетах после первого в этом году серьезного снегопада. Как мы издеваемся каждую осень над этими словами — надо же, столицу застали врасплох, как будто бы зима не приходит к нам каждый ноябрь. Небось, надеялись, что в этом году она не придет. Ха-ха-ха!
Но вот если сказать по правде — мы-то с вами были готовы? Я лично — нет. Я вспомнил о зиме не раньше, чем дворники (ранним и еще солнечным утром) смахнули с лобового стекла моей машины ледяную пленку. В этот момент ко мне вернулись тяжелые предчувствия, которые я гнал от себя все лето, я понял, что тепло не вернешь, и вспомнил, как ленивые поросята взялись за работу «только тогда, когда большая лужа у дороги стала по утрам покрываться тоненькой корочкой льда».
Родители мне много раз повторяли, что плохой погоды не бывает, бывает лишь плохая одежда. То же самое я повторяю сейчас своим детям, но верю ли я в это? Конечно же, нет.
Дети учатся во французской школе, и я сразу определяю европейских мальчиков и девочек в толпе школьников у входа. Как же они легко одеты! И как же тепло одеты мы, русские, аборигены, коренные жители этой вечно не готовой к морозам Москвы. Казалось бы, все должно складываться наоборот: мы, привычные к зиме, должны носить косоворотку на голое тело, а они — кутаться, как наполеоновские гренадеры на Старой Смоленской дороге.
«Зима страшна тому, кто к ней не привык и не знает, как приспособиться к жизни на снегу», — говорилось в пособии по выживанию красноармейцев в 1941 году, в начале новой войны. Тогда холод опять добивал европейцев, да и нас — под холодную руку. И «генерал Мороз», на которого жалуются германские военные историки, был-таки настоящим русским генералом — в тулупе нараспашку пышущим водкой и беспощадным к своим и чужим. Зима не раз нас защищала, но это все равно, что каждый день ходить в рыцарских доспехах. Тяжело и надоедает.
Может быть, конечно, мы кутаемся именно потому, что помним, что с генералом этим не шутят и поем в тепле про то, как в степи глухой замерзал ямщик. А для европейцев это чистый фан, недаром фотографии Ниццы в снегу пользуются большим успехом на блошиных рынках. Что им стоит померзнуть у нас годик-другой, а потом вернуться в сладостные южные зимы, напоенные запахом туи и ранних цветов.
То, что у них показывают в кино про полярников, у нас происходит каждый день. Мы — свежезамороженная нация, у которой нет времени оттаять за жалкое лето. Звери забиваются в норы, птицы улетают на юг, а мы остаемся и по утрам поднимаем пинками несчастных детей и, укутанных как пингвинов, везем их на заиндевевших машинах и в дышащем человеческим паром метро сквозь ледяную мглу в школу, где их заставят учить про то, как Мороз-воевода дозором обходит владенья свои, то и дело заходя и в чужие. А владенья его необъятны и заканчиваются лишь на краешке Черного моря. Но и там мы проводим Зимнюю олимпиаду.
Когда после перестройки нам помогали и давали кредиты, я думал все время, что мир может поделиться с нами своими деньгами, но не может поделиться своей погодой. И надо-то немного — добавит градусов двадцать в плюс к нашим зимним минусам и никаких денег бы нам больше не понадобилось, и кончились бы наши зимние депрессии и фобии, которые приходится лечить типично русскими медикаментами.
Из всех зимних радостей я признаю одну — это рюмка водки, принятая непосредственно с мороза. Зима разбивает, как ледышку, все надежды вегетарианцев, трезвенников и сторонников раздельного питания, потому что она мощно требует шмат сала с черным хлебом, огненного борща и водки, водки, водки. Водка — вот метафора нашего характера — холодная наощупь, как лед, горячая на вкус, как жидкое пламя, и могучая и коварная, как Змей-Горыныч.
У нас ледяное сердце, холод у нас внутри. Как поцеловала нас однажды Снежная Королева, так и стараемся мы все время в государственном масштабе сложить из льдинок слово «вечность», да все не сделаем никак.
И никак не приготовимся к русской зиме, потому что приготовиться к ней нельзя, ее можно только пережить, оцепенев. Мы должны, закусив губу отвечать на вопрос «Тепло ли тебе, девица?». Тепло, дедушка Мороз? Садист, проклятый. И не пытайся под Новый год откупиться от нас украшенной елкой за свое лютовство.