Вид сверху лучше

Наверное, никто об этом не знает, но иногда я становлюсь папарацци. Тайком фотографирую людей, не подозревающих, что на них нацелен внушительный телеобъектив. Иногда меня замечают. И тогда приходится действовать вопреки здравому смыслу, охотясь на тех, кто чувствует во мне реальную угрозу. Все это провоцирует дополнительный выброс адреналина, и в конечном счете получаются прекрасные кадры.

А иногда я снимаю героев за вознаграждение. Но результат в этом случае значительно хуже. Те, кто развращен деньгами, не могут быть искренними. Натянутые улыбки не вызывают эмоций. Во всяком случае у меня. Результат напоминает протокольные съемки.

Я говорю не только о политике. Но и о фотографии. Именно будучи замглавы администрации президента, я организовал свою первую выставку «Крыши Кремля». Работая в администрации президента, я, как принято говорить, «использовал служебное положение». Лазил по крышам домов (доступ туда простым смертным закрыт) и «выцеливал» Кремль с тех ракурсов, с которых его мало кто мог видеть.

Сейчас я часто снимаю с вертолета. Не Москву. А все больше Европу и Африку. Фотографирую людей, лачуги бедняков, неблагополучных детей. В этих снимках меня интересует прежде всего человек. Что до социальных конфликтов и политических разногласий, то пусть их освещают новостные агентства. Уйдя из политики, я не хочу заниматься ею как фотограф.

Меня действительно вдохновляют панорамные виды Земли с высоты птичьего полета. Снимая с воздуха ЮАР, я стараюсь делать работы, похожие на полотна советских авангардистов. Друзья говорят, получается очень неплохо. Свои фотографии я показывал Борису Ельцину и Владимиру Путину и услышал положительные отклики.

Кстати, именно Ельцин, пусть и невольно, «заразил» меня Африкой. Впервые я оказался в Намибии в июне 1998 года по его поручению. Побывал там и сразу влюбился. Прикипел и теперь езжу туда регулярно. Этот континент обладает внутренней магией, которая действует на меня через подсознание. Если какое-то время туда не возвращаешься, начинаешь ощущать пустоту в своей жизни.

В Африке поражает, насколько малым обходятся местные жители по сравнению с жителями отутюженной Европы. Никакие Bentley и Maserati не дадут настоящего ощущения счастья. И, лежа под москитной сеткой в брезентовой палатке среди непролазных джунглей, понимаешь, насколько ты обременен грузом лишних вещей. Пигмеи же, будучи исключительно бедными и отверженными современной цивилизацией, живут в абсолютной гармонии. С собой. С окружающим миром.

Местные жители — удивительные люди. Они не представляют нашу жизнь ни в каком измерении. Я как-то спросил одного охотника, какие страны он знает. Мой собеседник назвал Камерун, Францию и Китай. Остальное для него не существует. Лишь недавно местные освоили значение денег. Освоили лишь частично, поскольку не понимают, как они котируются на международном рынке. Да и про него они тоже ничего не знают.

Во время путешествий чувство гармонии передается и мне. В моей прежней жизни во время работы в Кремле, находясь во власти, я был застегнутым на все пуговицы. В Африке же, находясь среди проводников и отдав предпочтение рубашке поло, сандалиям и шортам, я чувствую себя абсолютно свободным человеком.

Поэтому и провожу треть года в путешествиях. Это связано как с фотографией, так и с охотой. И хотя я не делаю зарубок на своем карабине, я помню каждое животное, которое мне удалось «взять». Самым ярким в моей жизни было путешествие в Танзанию, когда я впервые оказался на настоящем африканском сафари, в замечательном месте недалеко от реки Руфиджи, в заповеднике Селус.

Там, на юге страны, окруженный первозданной африканской природой, я, возможно, впервые почувствовал, что такое настоящее счастье. В первый же день мне повезло: удалось взять одного из самых выдающихся представителей «большой пятерки» — африканского буйвола. C тех пор я побывал уже на 16 сафари, острота эмоций не та. Чувства, лишь только стерся эффект новизны, притупились. Но когда я начинаю рассказывать об африканской охоте друзьям, передо мной снова встают волнующие образы дикой саванны.

Чем дольше я занимаюсь охотой, тем больше испытываю сожалений по поводу животных, которых убиваю. Правда, подобные эмоции приходят всегда после выстрела. До тех пор пока пуля не сразит жертву, в моей голове нет места для сожалений. Охотясь, я думаю лишь о том, как подойти к зверю, как скрасть его, как перехитрить, как выбрать позицию, как выстрелить. И только когда трофей уже в руках, я начинаю искренне переживать. Поэтому теперь я все больше фотографирую. Природу, панорамные виды, людей…

Так в какой же момент я все-таки становлюсь папарацци? Тайком я снимаю в Арабских Эмиратах, где люди очень негативно относятся к тому, что ты их фотографируешь. А в ЮАР, где туристы настолько развратили местных жителей, что невозможно никого щелкнуть, не заплатив денег, мне приходится раскошеливаться. Но, как я уже сказал, в таких съемках не хватает эмоций. Поэтому я предпочитаю не привлекать внимания…