Рестораторы: Андрей Деллос

«Пушкинъ»

Про легендарный ресторан Деллоса говорили, что он исполнен в псевдоисторическом духе. Но, открытый в 1999 году, сам он уже вошел в историю

Давайте начнем с разговора про ваш новый парижский «Пушкинъ», который вы только что открыли. Какой он?

Андрей Деллос: Начнем с того, что интерьер французского ресторана для меня случай беспрецедентный. Я рисовал его 3,5 года.

Сами?

А. Д:. Я все сам рисую. Основные эскизы идут от меня. Это касается большинства моих ресторанов. И так было всегда. В конце концов, я профи в этой области, я понимаю, что каждый раз даже те, кто, в общем, знает о моей рабочей карьере, все равно спрашивают: сами? Сами-сами. Ну как, это моя профессия, я декоратор-профессионал. Гигабайтами измеряется количество эскизов, которые были сделаны. Первое кафе-кондитерская, открытое нами в Париже четыре года назад, было нашей визитной карточкой, и там стояла задача довести стиль до немыслимого предела богачества, не перейдя некую грань. Вроде бы не перешел. Интерьер нового ресторана, открытого на Saint-Germain, гораздо более скромный. Когда меня спрашивают, какой «Пушкинъ» в Париже, я говорю: безусловно современный. Но абстрагироваться, уйти от классических кирпичиков я не мог. Изабель Аджани с момента открытия, великая Изабель Аджани, там сидит почти каждый день — значит, что-то сработало.

Вы открыли недавно «Фаренгейт». Дизайн «Фаренгейта» обсуждается бесконечно, потому что это непривычный для вас ресторан. Не шикарный, а демократичный.

А. Д.: Вся критика, которую можно высказать по этому поводу, меня категорически не интересует. Наверное, впервые за всю мою жизнь. Меня очень интересовала критика в адрес, например «Кафе Пушкинъ», когда один из мнениеобразующих персонажей стоял и говорил: «Андрюха, что это ты за кичуху какую-то развел?» Я отнесся с большим интересом к его словам. Меня всегда очень интересовала критика. Наверное, «Фаренгейт» — это единственное, по поводу чего я не готов ее слушать. Я не считаю, что этот интерьер вообще подлежит какому-либо анализу.

То есть он безупречен?

А. Д.: Хороший вопрос, который меня даже ошарашил. Это вообще не интерьер. Это набор неких современных сигналов, которые я знаю очень хорошо, потому что постоянно изучаю современный дизайн. Здесь создана некая среда, которая может нравиться, может не нравиться. Создана она быстренько, я развлекался, потому что мне было интересно что-то сделать в этой области. Если меня спросите, доволен ли я результатом, я вам сразу скажу про все свои рестораны, за исключением только «Турандот»: я не доволен ничем — ни «Пушкиным», ни «Шинком», даже «Кафе Пушкинъ» в Париже. Я ничем не доволен. И, поверьте мне, абсолютно искренне. Именно из-за этого, когда я сижу с друзьями в своих ресторанах, я каждый раз дергаюсь, они это уже знают. Потому что я ошибки считаю: раз-два-три, десять, сорок, пятьдесят. Я считаю ошибки. Ведь я очень многое переделываю. Я всегда привожу пример, когда я погорел на большие деньги: построив часть «Турандот», огромную часть, я ее просто снес. Я делаю интерьер, как пишу картины. Несчастный декоратор, в шкуру которого мне легко влезть, работает на заказчика. Когда он понимает, что его понесло не туда, он не имеет права сказать заказчику: «Извините, но ваши €2,5 млн я потратил просто так, сейчас мы это все снесем и наконец-то сделаем красиво». А я могу.

А что было тогда? Почему вы снесли почти готовый «Турандот»?

А. Д.: Да плохо получилось, вот и все. Не понравилось мне. Люди до сих пор не понимают, как я мог закрыть «Кафе Пушкинъ» в Нью-Йорке. Да он мне не понравился, вот и закрыл.

Это не связано с финансовыми показателями?

А. Д.: Как может быть связан с финансовыми показателями ресторан, работающий три месяца, в котором сидит много народу? Я всегда говорил журналистам, что моя главная задача — не заскучать. И вторая задача — никогда не делать то, что мне не нравится. На то, чтобы выполнить эти две задачи, я положил всю свою жизнь. В результате мне очень сильно повезло, я сумел добиться такой ситуации, что могу себе это позволить. Потому что бизнес в итоге оказался прибыльным. По сути дела, я за всю свою жизнь не сделал ни одного обычного проекта. Повезло!

А бывает невкусный декор?

А. Д.: Я вам отвечу, что таких интерьеров в мире большинство. Скажу почему: потому что мое счастье заключается в том, что я и декоратор, и ресторатор в одном флаконе. Я делаю ресторан, вооруженный знаниями о том, как сделать так, чтобы в нем хорошо елось. А в обычной схеме это лебедь, рак и щука. Декоратор делает все только с одной-единственной целью, и других нет.

Чтобы было красиво?

А. Д.: Отнюдь, не переоценивайте декоратора, он делает все, чтобы выпендриться. Вам привести пример? Ресторан Gilt в Нью-Йорке. О, дорогая моя, Gilt — это эстетический взрыв. Когда он был создан-то, господи? Его открыли, по-моему, еще в первые годы этого тысячелетия, и прогорел он где-то за год. Но до сих пор на протяжении многих лет он путеводная звезда во многих эстетических приемах оформления интерьеров. Там было столько мулек придумано, что они до сих пор цитируются. Есть интерьерное дело до Gilt и после Gilt. Это набор классного выпендрежа, гениального выпендрежа, но есть там не хочется, зайти посмотреть — да. Это такой вау-эффект: зашел, сказал «вау!», развернулся и ушел. Между тем в интерьере должно просто хорошо сидеться. Интерьер удался — это когда гостей выгнать невозможно.

А сколько времени они должны провести в ресторане?

А. Д.: Теоретически существует норма, обед или ужин должен длиться порядка максимум двух часов. Существуют интерьеры (еще раз повторю, это не связано с кухней), где люди поели — ну, сколько занимает трапеза — 40 минут — и не уходят. Попались, сидят в ловушке.

Бывает ли, что интерьеры устаревают?

А. Д.: Конечно, еще как. Это не просто бывает, это происходит с 99% интерьеров. Особенно если они модные. Моя мама, певица, была невероятной модницей, поэтому смотреть на ее молодежные фотографии дико смешно. Потому что в 1980-х годах это должны были быть обязательно «бананы», например. Поэтому смотришь и улыбаешься. А отец всегда одевался в классическом стиле. Абсолютно консервативный костюм, и смотрится это, как если бы фотография была сделана вчера. Поэтому с этой точки зрения вряд ли устареет «Пушкинъ», вряд ли устареет «Турандот». А вот то место, где мы с вами сидим, устареет очень быстро, несомненно.

Если вас послушать, соответственно, нужно строить рестораны, которые будут апеллировать к вечным ценностям и к такой очевидной красоте, как «Пушкинъ» и «Турандот».

А. Д.: Вы представляете себе мир, где полно «Турандотов» и «Пушкиных»? Это смешно, это невозможно. Ответить вам почему? Это, во-первых, невозможно физически. Ручная работа в мире сейчас стоит немыслимых денег. И в России на сегодняшний день ее стоимость возросла до такой степени, что «Турандот» стоил бы сотни и сотни миллионов долларов. Его бы просто тупо никто не потянул, так что забудьте про вашу провокационную мечту настроить по миру «Турандотов». Не сможет мир себе сегодня позволить «Турандот». Поэтому легче всего делать ободранный кирпич. Так что мы будем в ближайшие годы жить в ободранном кирпиче.

Это значит, что вы ничего нового открывать не будете?

А. Д.: Нет, буду.

А зачем, если в России такая тяжелая ситуация?

А. Д.: Пока меня Бог миловал, и все хулиганства мне не только сходили с рук, но и приносили какую-то прибыль. Так что я и дальше буду развлекаться. И, поверьте, для меня это самое главное. Единственное, на что у меня надежда, что развлекусь не только я, но и люди, которые ко мне придут.

А есть московские рестораны, которые вам нравятся, кроме тех, которые вы открываете?

А. Д.: Я не могу этого сказать, в этом вся проблема. Я не хожу в московские рестораны. Главное, что мне дает возможность выжить, — это ирония. Я отношусь иронично ко всему, что делаю, пожалуй, за исключением ресторана «Турандот». Меня в ноябре месяце приняли в почетные члены Академии художеств, что было очень лестно. Вот тут шутки в сторону, тут стеб сразу прекращается моментально. Я туда шел и конкретно волновался. На меня надели шапочку, мантию, повесили медаль, нагрудный знак золотой — весь джентльменский набор, счастье было невероятное. Я, как школьник, весь дрожал. И всех этих седовласых мастеров, среди которых великие — я учился на их работах, приглашаю к себе в «Турандот». Надо же выставиться, святое дело. А дальше я проживаю, наверное, самые главные три часа своей жизни. Они разобрали мой интерьер по косточкам. Они знали все про это.

Про что про это?

А. Д.: Про барокко. Они просто специалисты в области истории декоративного искусства. Я, наверное, впервые в своей жизни еле сдерживал слезы. Внутри у меня все разрывалось. Сколько лет я ждал этого момента? Шесть, семь, восемь? Просто эти Великие знатоки сказали мне, что я сделал. Что я 6,5 лет своей жизни, уже будучи не юношей, потратил не зря. И это был для меня момент истины. Я приехал домой, три таблетки мелатонина — заснуть не удалось. Вот здесь весь пафос циничного, маститого бизнесмена спал разом, я был обнаженный мальчик, который выслушал этот текст. Я просто не буду вам сейчас цитировать, что они говорили. Они сказали мне очень много очень приятных вещей. Главный вопрос, который они мне задали: «Как?» Вот это был главный вопрос, и это, конечно, было круто. Уже уходя, они мне задали последний вопрос: «А вообще кто-то понимает, что вы сделали?» «Не-а», — радостно сказал я. Но это нормально, это не страшно.