Казус Орешкина. Почему ВВП резко вырос, а россияне не стали жить лучше

Дмитрий Скрыпник Автор

Зафиксированный Росстатом рост ВВП на 2,3% за 2018 год удивил многих экономистов — ведь он как минимум не согласуется со статистикой потребления

О неожиданном пересмотре Росстатом данных по росту строительства c 0,5% до 5,3% и темпам роста ВВП с 1,8% до 2,3% уже высказались многие независимые эксперты. Существенная переоценка показателя строительства выглядит довольно необычно. Интересно и то, что ей не сопутствовало согласованное изменение других макроэкономических показателей в прогнозе Минэкономразвития. В первую очередь это касается частного потребления.

Сберегать или тратить

Как известно, для российской экономики характерна довольно распространенная модель роста, когда потребление растет темпами, существенно опережающими динамику ВВП. В 2007-2016 годы такое опережение в среднем составляло 2,1 процентных пункта, но в некоторые годы достигало 4-5 п.п.

Потребление традиционно выступало важным источником роста экономики — предприниматели не инвестируют в сжимающиеся рынки. Кроме того, разница в темпах роста потребления и ВВП обусловлена структурными характеристиками российской экономики, в числе которых межвременные предпочтения потребителей, а также соотношение между гражданами, у которых есть возможность долгосрочно планировать, и теми, у которых такой возможности нет в силу низких доходов и отсутствия значимых сбережений. Эти параметры обычно стабильны во времени и достаточно инертны.

Тем не менее в прогнозе Минэкономразвития (МЭР) на одном из этапов в 2017 году появилось иное соотношение между двумя показателями: ожидаемые темпы роста частного потребления стали отличаться от темпов роста ВВП лишь на 0,3 п.п., то есть стали в 7 раз меньше, чем ранее. Это соотношение сохранилось и в последующих версиях прогнозах министерства.

Такой структурный сдвиг не может произойти за одно мгновение, несмотря на то что после 2016 года действительно возникли предпосылки к нему в виде существенного снижения инфляции и перемещения реальных ставок в область положительных значений. Одним из распространенных объяснений был переход россиян от потребительской модели поведения к сберегательной.

Однако в соответствии с современными макроэкономическими теориями, население переходит к сберегательной модели, когда текущие доходы превышают долгосрочный (равновесный) уровень. В последние годы роста текущих доходов не наблюдалось, следовательно переход к сберегательному поведению возможен лишь в условиях ожидаемого сильного падения долгосрочных доходов россиян.

Другим объяснением был рост ожиданий: экономические агенты стали видеть перспективы будущего роста экономики и, соответственно, доходов. В результате увеличился спрос на капитал и его стоимость. А ответной реакцией стал рост «предложения инвестиций» и сбережений.

Нечего копить

Как бы то ни было, для реализации всех этих сценариев необходимо, чтобы в структуре населения имелась достаточная доля домохозяйств, обладающих возможностью делать сбережения. В случае, когда сберегать особо нечего (доля населения с низкими доходами является значительной в России), динамика потребления практически совпадает с динамикой доходов.

Даже при незначительном восстановлении роста доходов, потребление возвращается к прежним темпам, поскольку население вынуждено покрывать в первую очередь насущные потребности. Проведенные в ЦЭМИ РАН расчеты показали, что доля потребителей, не имеющих возможности делать серьезные сбережения, составляет около 70% россиян. Фактический рост потребления в 2017 году составил 3,4 п.п. против 2,3 п.п., ожидаемых Минэкономразвития.

При этом прогноз ЦЭМИ по структурной модели потребления предполагал рост на 3,2 п.п., что практически совпадает с фактическим показателем. Для 2018 года прогноз ЦЭМИ по структурной модели составлял от 2,7 до 3,7 п.п. По факту потребление выросло на 2,2 п.п., но тогда темпы роста ВВП должны быть ниже объявленного Росстатом результата в 2,3%.

При анализе данных Росстата возникает и другой закономерный вопрос о роли макроэкономического прогноза в государственном управлении. Несмотря на запуск «Ямал-СПГ», Минэкономразвития пересматривало прогноз роста ВВП в 2018 году с 2,2% в начале года до 1,8% на конец года. Получается, министерство в тот момент либо не знало о выходе ямальского проекта на финальную стадию и не заложило его в оценки, либо оно в принципе не оценивает социально-экономические эффекты от реализации крупных проектов.

Но это выглядит странно в условиях, когда значительная доля экономических ресурсов перераспределяется через госбюджет, а одним из главных источников стимулирования роста экономики являются госпрограммы и национальные проекты. Отсутствие инструмента оценки макроэкономических эффектов от реализации проектов может не только приводить к принятию ошибочных решений, но и стать препятствием для экономического развития.

Кстати, сейчас Минэкономразвития указывает в качестве макроэкономического эффекта ямальского проекта лишь стоимость введенных объектов, без учета межотраслевых и других эффектов. Таким образом, официальный макропрогноз так и не стал полноценным инструментом планирования экономического развития, позволяющим повысить прозрачность и эффективность принимаемых решений, а продолжает оставаться упражнением по угадыванию трендов, что в условиях инерционной экономической политики не такая уж и нужная задача.