Инвестиции в законе. Как несовершенство российских судов вредит экономике

От иностранных партнеров мы часто слышим жалобы на непредсказуемость российских судов. В этой связи многие из них стараются избегать российской юрисдикции. Но, по моим субъективным оценкам, непредсказуемость отечественных судов не более чем миф. В подавляющем большинстве случаев их решения весьма последовательны и предсказуемы. И именно это позволяет нам активно инвестировать в судебные разбирательства на территории России.

Проблема в том, что в российской правовой действительности зачастую речь идет о высокой предсказуемости негативного исхода судебного разбирательства, отрицательно влияющего и на добросовестных участников гражданского оборота, и на свободу договора, и, как следствие, на инвестклимат и отечественную экономику в целом. Именно такие ситуации в первую очередь формируют имидж российской судебной системы внутри страны и за рубежом.

Мы проигрываем международную конкуренцию правовых систем прежде всего в тех сферах, которые отвечают на запросы быстроразвивающейся экономики, которая требует быстрых, профессиональных и экономически обоснованных ответов со стороны судов. Вот несколько ярких примеров.

Слабые места правосудия

Текущая судебная практика по делам о распоряжении имуществом, находящимся в совместной собственности супругов, создает системный риск для огромного количества сделок с долями в компаниях и с недвижимостью.

В реальности ни один покупатель не обладает достаточно эффективными средствами проверки семейного статуса контрагентов. Однако суды перекладывают на него риски, связанные с недостоверностью письменного заверения продавца о том, что тот не состоит в браке. То есть приобретатель вынужден нести бремя чужого недобросовестного поведения, не имея реальной возможности на него повлиять.

Простой пример: истец оспаривает продажу доли 25% в обществе с ограниченной ответственностью. Долю продал супруг, но нотариального согласия от жены на сделку не было. Муж лишь предоставил покупателю нотариально удостоверенное заверение, что не состоит в браке. Нижестоящие суды в удовлетворении требований отказали, однако Верховный суд отправил дело на новое рассмотрение.

Еще одна болевая точка — существующий уже десять лет фактический запрет на гонорары успеха для юристов. Это своего рода лакмусовая бумажка всей нашей правоприменительной практики. Никто из известных мне юристов до сих пор не может понять, в чем экономический и практический смыслы приравнивания условий договора, ставящих выплату вознаграждения в зависимость от результата рассмотрения дела в суде, к обязательствам из игр и пари, и, как следствие, лишения их судебной защиты?

При этом в большинстве развитых правовых систем уже многие годы используется американский подход к contingency fee, легализующий практику условного вознаграждения судебных юристов и способствующий развитию рынка юридических услуг.

Другой минус правосудия — сложившаяся практика сокращения взыскиваемых с ответчика судебных расходов. В реалиях это только потворствует сутяжничеству. Ведь даже в случае предъявления необоснованного требования риски недобросовестного истца минимальны — он защищен от взыскания расходов, которые понесет добросовестный ответчик для судебной защиты своих прав. А это перекладывает на последнего бремя судебного разбирательства.

Это опять-таки крайне негативно влияет на объем рынка юридических услуг — ведь даже в случае победы в суде стороны вынуждены нести затраты на юристов и иные судебные расходы самостоятельно и не могут переложить их в полном объеме на виновного.

Одним из самых громких случаев многократного снижения суммы судебных расходов является дело «Шелл Нефть» — российского подразделения голландско-британской Royal Dutch Shell, в рамках которого из заявленных компанией судебных расходов в размере 2,8 млн рублей суд первоначально взыскал с проигравшей стороны лишь 70 000 рублей, а затем увеличил сумму до 300 000 рублей.

Наконец, как показали попытки ряда потребителей подать иски к Apple по поводу намеренного «замедления» работы старых моделей iPhone, суды общей юрисдикции делают все, чтобы такие иски не рассматривались, многократно возвращая исковые заявления.

Это показывает, что уровень текущей загрузки, квалификации и правосознания многих судей делает неработающим огромное количество важных и правильных законодательных норм (в случае с Apple — норм законодательства о защите прав потребителей). И в очередной раз законность приносится в жертву целесообразности.

По нашим наблюдениям, очень часто роль суда сводится к механическому поиску подходящей к конкретным обстоятельствам нормы по «ключевым словам». При этом отсутствие такой нормы в большинстве случаев ведет к автоматическому отказу в защите права, несмотря на то, что сами правоотношения, из которых вытекает спор, лежат в рамках правового поля. В развитых странах именно суд в таких случаях и должен стать той первой инстанцией, в которой на основе общих принципов права вырабатываются новые подходы для последующей нормативной регламентации.

Отечественные же суды, за редкими исключениями (которые, справедливости ради, действительно бывают), не любят выходить за пределы прямого толкования правовых норм и обращаться к фундаментальным принципам права и экономическому базису гражданско-правовых сделок. И одна из причин тому — несовершенство механизма дисциплинарной ответственности.

Позиция Конституционного суда, выраженная в Постановлении от 28 февраля 2008 года, так и не получила развития: понятие дисциплинарного проступка судьи четко не определено, соответствующие положения Закона «О статусе судей» по-прежнему противоречивы, судебная ошибка и дисциплинарный проступок не дифференцируются.

В результате сам факт отмены судебного акта судом вышестоящей инстанции может привести к привлечению судьи к дисциплинарной ответственности. А грубое нарушение или неправильное применение принципов и норм материального и процессуального права, явно несовместимые с занимаемой должностью, остается безнаказанным.

Вот поэтому мы и читаем новости о том, как судьи своими решениями устанавливают нарушение Банком России своих конституционных обязанностей по поддержанию курса рубля. Или, например, как суды объявляют вне закона сделки с будущей вещью, назначают компенсации морального вреда в размере 4500 рублей за шестимесячное нахождение в камере СИЗО, обязывают исполнить обязательство по созданию аудиовизуального произведения в натуре и так далее.

Как изменить ситуацию

Без серьезной реформы судов, рассматривающих гражданско-правовые и экономические споры, мы, к сожалению, не сможем решить эти проблемы и на равных конкурировать с ведущими мировыми юрисдикциями. Что нужно сделать в рамках этой реформы?

Во-первых, стоит изменить принципы формирования судейского корпуса. Должность судьи должна стать вершиной юридической и научной карьеры, а не естественным продолжением многолетней работы помощника судьи или сотрудника правоохранительных органов. Затем необходимо четко урегулировать вопрос об ответственности судей за вынесение решений, явно несовместимых с квалификационными требованиями, предъявляемыми к представителям судейского сообщества.

Для снижения трудоемкости судебного разбирательства надо увеличить уровень автоматизации и технологизации процессов подготовки и сопровождения судебного разбирательства.

Российский и мировой рынки legal tech переживают настоящий бум, и многие частные компании внедряют специализированные юридические ERP-системы и иной инструментарий, снижающий на порядки время совершения рутинных операций и подготовки стандартизированных документов.

Будет полезно, если Верховный суд, отвечающий за соблюдение единообразия судебной практики, смог бы в полной мере реализовать свое предназначение, а не ссылался в своем запросе в Конституционный суд РФ на «отсутствие единообразия в правоприменительной практике нижестоящих арбитражных судов», которое он де-юре и должен обеспечивать.

Крайне важно, чтобы Верховный суд, в чьих правомочиях находится направление судебной практики, в полной мере учитывал бы передовой международный опыт в сфере правоприменения. Ведь именно с таких простых вещей начинается формирование того самого инвестиционного климата, о котором так много сказано в нашей стране в последние годы.

Наконец, надо помнить, что хорошее дешевым не бывает. А сейчас мы имеем сравнительно быстрые (что здорово) и очень дешевые с точки зрения формальных расходов суды (это на самом деле плохо), что создает экономические предпосылки для их «заваливания» малозначительными исками и снижает качество практики на низовых уровнях.

Поэтому радикальное повышение качества правосудия невозможно без значительного повышения его стоимости для участников имущественных споров. Во многом именно дороговизна правосудия в англосаксонских странах позволила им сформировать развитый и качественный рынок юридических услуг, а также породила не менее качественный и развитый рынок мер по внесудебному разрешению споров (alternative dispute resolution).

Последний, кстати, до сих пор находится в России в младенческом состоянии, прежде всего из-за отсутствия экономических стимулов для поиска альтернативных способов разрешения имущественных споров в условиях экономически необоснованной доступности судов. В результате участники спора перекладывают на государство, а по факту на обычных налогоплательщиков, бремя финансирования своего правового конфликта.

Уверен, у нас есть все шансы создать действительно передовую и конкурентоспособную правовую систему и по-настоящему благоприятный инвестиционный климат в России. Но это потребует времени, а также серьезных и последовательных усилий как от государства, так и от общества.