В ответ на вопрос о ситуации с арестом Владимира Евтушенкова и отношении к этому инвесторов ничего интересного сказать нельзя: в сущности, ничего нового не происходит. Само отношение формируется вовсе не новым фактом ареста (в любой стране мира, а в США чаще, чем где бы то ни было, случаются аресты бизнесменов самого разного уровня, и это воспринимается как неприятная, но естественная часть жизни в мире, где преступления еще совершаются), а старым фактом тотального недоверия к системе российского правосудия. В сущности, факт ареста воспринимается как противозаконный, как сигнал к началу передела собственности, как еще одно проявление непредсказуемости власти, отсутствия закона и справедливости. Какие у нас основания так думать, кроме традиционной веры в неправедность, ангажированность и коррупционность правосудия в России? Никаких. Но эти основания ни в коем случае не являются новостью, а значит, на рынки и инвесторов влиять не могут.
С другой стороны, в голове нашей власти публичный фондовый рынок и экономика России не пересекаются. Для нее публичный фондовый рынок — это отдельное предприятие, которое живет хорошо или плохо, существует или нет, но к экономике отношения не имеет. И если мы опустим сентенцию о том, что именно эта власть сделала фондовый рынок таким, а в других странах фондовые рынки оказывают огромное позитивное влияние на экономику, то нам останется признать, что власть права в своей оценке: сегодня занять на рынке денег, привлечь инвесторов, поднять капитал уже невозможно.
Поэтому, сколько будет стоит «Башнефть» и другие компании на публичном рынке, власть уже, кажется, не волнует в принципе, так же, впрочем, как и сам факт — есть этот рынок или нет. Большинство инвесторов это давно понимают, сегодняшние события ничего для них не меняют (ну разве что дешевеют компании, принадлежащие Евтушенкову, но это происходило бы в любой стране мира).
Парадоксально, но факт: на арест Евтушенкова рынки реагируют так же, как на арест крупного инвестора в США, — падением акций принадлежащих ему компаний и относительным спокойствием по всему остальному фронту.
Только там это происходит из-за традиции доверия власти, а у нас — из-за традиции недоверия. Традиция — ключевое слово.
Мы не можем сегодня судить о правомерности претензий к Евтушенкову. Понятно только, что эта история отличается от истории Михаила Ходорковского. Если дело 2003 года было сугубо политическим, то в 2014 году политики в стране больше не существует, и речь может идти только об интересах экономических, возможно — клептократических. В целом история развития собственности в России (я не имею в виду конкретно «Башнефть», это не мое дело — выносить такие суждения, я говорю о тенденциях) строилась на транзакциях так или иначе незаконных, не однозначно определяемых законом и, наконец, транзакциях, которые при желании можно незаконными объявить. Поэтому единственным шансом в какой-то момент снизить риски и стабилизировать ситуацию с собственностью был мораторий на расследование прошлых транзакций. В течение многих лет казалось, что такой мораторий негласно существует, и даже рейдерские атаки, который иногда шли снизу, а иногда и сверху, били не в источники собственности, а в надуманные или реальные нарушения в текущей деятельности. В этом смысле ситуация Евтушенкова действительно относительно нова (по крайней мере, на таком уровне капитала), и сложно предположить (хотя мы опять оперируем мнением, а не фактами), что подобный метод не может быть с успехом применен к другим крупным состояниям.
Мы можем только предполагать, что означает такое изменение, при этом не надо забывать, что наши предположения основываются на в общем-то бездоказательном тезисе об обслуживании правоохранительными органами интересов власти (но мы уже привыкли так думать на основании множества предыдущих прецедентов). Возможно, в стране действительно начинается новый передел, в рамках которого активы «нейтральных» олигархов (не близких друзей власти, а тех, на ком нет существенной задачи по обслуживанию интересов власти, и тех, кто не обладает возможностями для конфронтации с властью) будут передаваться «близким» олигархам — либо в личное владение, либо в периметры подконтрольных государственных синекур, в качестве награды за лояльность и ущерб, который их бизнес и личные интересы понесли и понесут в процессе автаркизации страны.
Может быть, атака на Евтушенкова — это частный бизнес кого-то очень крупного, но все же не центральной власти (каждый легко назовет имя сам), а власть просто не хочет вмешиваться, или вмешается, когда поймет, какие выгоды она извлечет из ситуации…
Возможно, наконец, что дело «Башнефти» — это как белый КамАЗ, отвлекающий маневр, а на самом деле цель — МТС, и атаку ведет или конкурент (надо ли называть имена и комментировать возможности?), или власть, решившая, что нельзя оставлять провайдера связи и интернета в такой независимости в эпоху информационной войны со всем миром.
В любом случае очень грустно, что состояние правовой системы страны заставляет нас искать ответ где угодно, кроме как в официальных заявлениях следственных органов, но и в этом нет никакой новости. На рынках все спокойно.