Что стоит за китайским экономическим чудом? Одно из распространенных объяснений сводится к дальновидности лидеров Компартии Китая (КПК), вовремя отказавшихся от бесперспективного эксперимента с построением коммунистического общества. Бывший руководитель пекинского бюро Financial Times Ричард Макгрегор подвергает этот миф критическому анализу. В России его книгу под названием «Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая» выпускает издательство «Эксмо». Forbes публикует журнальный вариант одной из глав книги.
В сентябре 2008 года бывший вице-мэр Пекина Лю Чжихуа, отвечавший за строительство олимпийских объектов, был осужден за получение взяток на сумму около $1 млн. В китайском интернет-сообществе эту новость восприняли с иронией. «Ну разве это деньги?! — написал один блогер. — Да его вообще можно считать безгрешным. И не надо никаких судилищ. Отпустите бедного чиновника!»
Выгодные должности
Китайские вожди давно твердят, что коррупция — это главная угроза господству Коммунистической партии Китая. В 2006 году, выступая перед комиссией по борьбе с коррупцией, председатель КНР Ху Цзиньтао прямо сказал, что произвол партийных бюрократов влечет за собой рост социальной напряженности и общественные протесты. «Эта мина, заложенная под наши социальные устои, может привести к цепной реакции взрывов, которые посеют хаос и парализуют работу госаппарата», — заявил он. При всем драматизме высказывание Ху мало отличалось от столь же мрачных пророчеств его предшественника Цзян Цзэминя. Детали, всплывающие при каждом новом скандале, вызывают бурю возмущения в официальных СМИ и сопровождаются суровыми заверениями партийного руководства в том, что партия ведет «смертельный бой» с коррупцией. После этого жизнь течет своим чередом, потому что система борьбы с коррупцией, позволяющая высшим чиновникам контролировать самих себя, остается прежней. Впрочем, одно изменение за последние годы все-таки произошло: размер взятки стал исчисляться миллионами долларов даже на низших этажах госаппарата.
В конце 1990-х и рядовые граждане, и центральное правительство были потрясены знаменитым сямыньским делом. Один малообразованный, но весьма пробивной бизнесмен подкупил целый муниципалитет, а заодно и пограничников и ввез контрабанды на $6 млрд. Нынче о коррупционных историях во всех — даже самых бедных — уголках страны так часто сообщается в печати, что их и не замечают, как привычный шумовой фон.
За несколько месяцев 2009 года, пока я писал эту главу, начальник железнодорожного узла города Урумчи (западный Синьцзян) был осужден за хищение из бюджета $3,6 млн; в Шанхае чиновник среднего звена, отвечавший за муниципальную собственность, проворовался на $1 млн и по решению суда лишился заодно и недвижимости стоимостью $6 млн; в небольшом уездном городке в провинции Сычуань секретарь горкома и глава местной риелторской компании были казнены за взятки на $2,5 млн; во время обыска в доме начальника милиции беднейшего города провинции Гуандун обнаружили $4,4 млн наличными... Когда речь идет о таких суммах, не удивляешься тому, что пекинский вице-мэр, державший под контролем многомиллиардный строительный бюджет, подвергся насмешкам за слишком скромные «достижения».
В стране, где ежегодно появляются десятки тысяч новых миллионеров, непреодолим соблазн использовать должность в целях личного обогащения. Китайский бюрократ имеет высокий статус, полномочия и все льготы, присущие административной системе с тысячелетними традициями. Однако конкуренция за обладание должностью в госаппарате обусловлена не только тягой к престижу и власти. Многие хотят получить такую работу именно оттого, что она поддается «монетизации». Аппаратчик из провинции Хунань Ван Мингао, руководивший группой по изучению так называемого синдрома честного бюрократа, утверждает, что «идея стать чиновником подразумевает стремление к обогащению». Если бы должности не обладали денежным потенциалом, не было бы и черного рынка, где продаются и покупаются места в органах госуправления.
Скудная официальная зарплата чиновника — еще один стимул взяточничества. Сведения об окладах в высшем государственном и партийном аппарате не публикуются, но они точно невелики. Даже министры не стесняются публично жаловаться на маленькую зарплату. Когда на конференции в 2007 году один университетский профессор посетовал, что зарабатывает менее $13 000 в год, министр культуры Чэнь Чжили спросила у своего коллеги, министра по науке и технике Сюй Гуаньхуа, сколько зарабатывает он. Около $1350 в месяц, ответил Сюй. От себя Чэнь Чжили добавила, что ее зарплата примерно такая же, $1450 в месяц. Даже с учетом соцпакета и льгот (государственная квартира, служебная машина и гарантированная пенсия) официальный заработок высших управленцев попросту жалок, и его неизменно подкрепляют незаконными доходами. «Каждый чиновник ведет тройную жизнь, — разоткровенничался один предприимчивый бюрократ, угодивший в тюрьму за взятки. — Публичная жизнь, личная и, наконец, тайная».
Автор одного популярного блога назвал коррумпированных чиновников «новым классом черных воротничков». «Они разъезжают на машинах представительского класса. Ходят по дорогим барам. Спят на самых мягких постелях в самых фешенебельных гостиницах. Вся их мебель из резного красного дерева. За окнами их домов самые красивые виды в самых тихих местах. Они играют в гольф, путешествуют за общественный счет и вообще ведут роскошную жизнь, — писал блогер в июле 2009 года. — Это и есть новый класс черных воротничков. Почему «черных»? Потому что у них черные машины. Черные доходы. Жизнь в тени. И все их дела теневые. Ни зги не видно, словно они стоят, закутавшись в черный плащ, в непроглядном ночном мраке».
Коррупция процветает в сферах с высокой долей государственного участия и значительным потенциалом для административного произвола: таможенная служба, налоговая, продажа земли, развитие инфраструктуры, госзакупки. В 2008 году наиболее привлекательными должностями в органах власти были отнюдь не элитные позиции типа МИДа или столичного аппарата Минфина. Судя по числу заявлений о приеме на работу, десятку наиболее популярных ведомств страны возглавили территориальные налоговые управления в наиболее экономически развитых приморских регионах, еще две позиции заняли таможенные службы в Шанхае и Шэньчжэне. Наименее привлекательными оказались посты в провинциальных статистических управлениях.
Главный антикоррупционер
Главный антикоррупционный орган КНР, Центральная дисциплинарная комиссия (ЦДК), расположен в неброском современном комплексе в Пекине и обладает сравнительно небольшим штатом: 800 человек. Работа ЦДК децентрализована и охватывает все государственные ведомства. Во всех провинциальных, муниципальных и уездных органах власти, включая любые подведомственные им госорганизации, сформировали свои антикоррупционные комиссии, надзирающие за поведением членов партии. Аналогичные комиссии созданы и на крупных госпредприятиях. На первый взгляд, столь широкий охват предоставляет дознавателям доступ к любой проблемной точке. Увы, действительность не столь радужна.
Дисциплинарная комиссия, сформированная еще в конце 1970-х, была рассчитана на реалии давно минувших дней, когда чиновники и горожане сосуществовали в рамках единых трудовых коммун, когда отсутствовали развитые рынки рабочей силы, товаров и капитала и когда коррупция была уделом одиночек или небольших групп. По словам Флоры Сапио, эксперта по вопросам работы ЦДК, типичный штатный сотрудник комиссии — это, так сказать, «коммунист общего профиля». У него не самое хорошее образование, поверхностная (в лучшем случае) юридическая подготовка, почти нет навыков, необходимых для проведения расследований.
В 2005 году широкий отклик в местных СМИ получило интервью с Ли Юсином, старшим антикоррупционным работником провинции Чжэцзян. Ли жаловался, что на протяжении восьми лет у него не было ни одного выходного. Все это время он жил в ветхом деревянном домишке в Тайчжоу, довольно богатом городе. Вся обстановка — залатанный диван, ржавый холодильник и сломанный телевизор. Ему постоянно угрожали, его жена то и дело просыпалась и кричала от страха. Но Ли твердо стоял на своем. «Когда личные потребности кадрового работника вступают в конфликт с нуждами организации, он обязан подчиниться интересам организации, — говорил он. — Если кто-то боится погибнуть или потерять свою должность, такому человеку противопоказано работать начальником дисциплинарной комиссии».
Чтобы уравнять шансы сторон, партия позволяет ЦДК работать весьма жестко. Право проводить административные аресты — самое серьезное оружие в арсенале борцов с коррупцией. Следуя процедуре, именуемой шуангуй («двойной регламент»), комиссия, по сути, похищает подозреваемое должностное лицо и держит его под стражей до тех пор, пока не будет вынесен вердикт: передавать дело в прокуратуру или нет. Задержанный не может ни сообщить об этом семье, ни нанять адвоката. Задержание может длиться до шести месяцев.
Впрочем, забота о благополучии задержанного все-таки проявляется. Такие внеправовые ограничения свободы, напоминающие домашний арест, дозволяется осуществлять где угодно — на работе, в общежитии, да хоть в больничной палате, — но лишь при одном условии. Задержанный должен находиться в одноэтажном здании (или, по крайней мере, на первом этаже). В конце 1990-х слишком многие свели счеты с жизнью, выбросившись из окон своих квартир в многоэтажных домах. Флора Сапио говорит, что слежка за задержанными ведется даже в туалете. Лишение сна, круглосуточные допросы и умелое сочетание грубого нажима и уговоров давно входят в арсенал китайских следователей, если речь идет о подозреваемых, задержанных решением партии. Крайне редко и только если чиновники активно сотрудничали со следствием, им дозволяется вернуться на прежнюю должность. Но таких, чья карьера после шуангуй шла в гору, очень мало.
Если комиссия приходит к обвинительному заключению, следует объявление об исключении виновного из партии. После этого дело передается в прокуратуру. Исключение из партии в связи с коррупцией равносильно обвинительному судебному приговору, хотя до начала суда может оставаться еще несколько месяцев. После того как чиновника передадут в руки правосудия, его судьба предрешена. «Во время шуангуй человек еще пытается обрести личную свободу или хотя бы отделаться понижением по службе, — рассказывает пекинский адвокат Цянь Леян, работающий госзащитником обвиненных чиновников. — Когда дела попадают к судьям, спор идет уже не о виновности или невиновности, а о длительности тюремного срока. Попасть под суд — значит распрощаться с надеждой на карьеру в партии. Когда такое дело попадает в мои руки, клиент, как правило, находится в состоянии глубочайшей депрессии».
Донос как основа успеха
Партия — или по крайней мере те ее подразделения, которые контролируют антикоррупционный орган, — наслаждается страхом, который вызывает ЦДК. Своих шпионов КПК именует песчинками, которые рассеяны по любому ведомству, попавшему на карандаш. Редактор одной из шанхайских газет признался мне, что совершенно точно знает: в редакции есть один такой шпион, но вот кто именно... «Может, это уборщик. А может, мой заместитель», — вздохнул он.
Работа комиссии окутана тайной и опирается на укорененную в китайской культуре практику доносительства. Ежедневно в ее офисы поступают кипы анонимок и петиций. По оценкам Ван Мингао, от 60% до 70% всех дел начинаются с доноса. Главная газета КПК «Жэньминь жибао» сообщает, что в отдельных провинциях эта цифра достигает 90%. «Глаза рядовых граждан — самый зоркий инструмент, — говорит Ван. — Толчком для расследования чаще всего становятся сигналы от населения».
Конечно, зачастую информант только выдает себя за «рядового гражданина». В действительности такие доносы могут быть продиктованы конкурентной борьбой. В ходе политических баталий на очень высоком уровне анонимный компромат обязательно просачивается в китайскоязычную прессу Гонконга, западные СМИ, а в последние годы — и на китайскоязычные веб-сайты, размещенные за пределами КНР. Утечка преследует одну цель: информация должна быть донесена до официальных кругов в самом Китае.
Другой способ замазать соперника грязью — это вывести его под вымышленным именем в политическом детективе. В Китае этот жанр очень популярен: рядовые граждане очень не любят разложившихся кадровых работников, их алчных родственников и содержанок и с удовольствием читают про их похождения. Иногда такие детективы могут рассказывать о реальных случаях мздоимства, подавая их в беллетризованной, приключенческой форме. К примеру, «Гнев небес», наиболее известное произведение в этом жанре, повествует о низвержении в 1995 году Чэнь Ситуна, тогдашнего мэра Пекина. В книге множество пикантных подробностей, которые невозможно найти в сухих сообщениях официальных СМИ.
Среди прочего в «Гневе небес» рассказывается о распущенном сынке секретаря пекинского горкома, который обкрадывает казну, чтобы купить роскошный особняк. Он устраивает гнездо разврата в пятизвездной гостинице, отец и сын делят между собой любовницу, заодно снимая весь процесс на видео, и т. д. Цзян Цзэминь, лично инициировавший расследование против своего заклятого врага Чэнь Ситуна, поначалу высоко отозвался о книге, но после того как власти решили, что грязное белье уже достаточно проветрилось, «Гнев небес» был запрещен к продаже на территории КНР.
Чиновники боятся анонимных доносов и очень тщательно скрывают любую информацию о себе, которая может навести на подозрение. Когда в 2002 году Чжан Эньчжао, президент и председатель правления Стройбанка Китая, входящего в тройку крупнейших кредиторов страны, получил от одного американского финансиста приглашение сыграть в гольф в знаменитом калифорнийском клубе Pebble Beach, он попросил приглашающую сторону купить ему комплект клюшек.
Свою просьбу он мотивировал тем, что не хочет привлекать излишнее внимание, садясь в самолет с объемистым спортинвентарем.
Осмотрительность не спасла Чжана от наказания. Дисциплинарная комиссия задержала банкира в марте 2005-го, основанием послужил зарегистрированный в США судебный иск, в котором Чжана обвинили в получении взятки на $1 млн от фирмы, которая развлекала его в клубе Pebble Beach. Через полтора года он наконец предстал перед судом и получил 15 лет за взяточничество.
Эксперты, работающие по заказу партийного аппарата, выпустили немало критических докладов, в которых доказывается неэффективность антикоррупционной системы, существующей в стране. Однако в этих докладах нет решающего вывода — о том, что системная коррупция будет процветать до тех пор, пока КПК и ее руководители контролируют сами себя. «Если бы партия последовала этим рекомендациям, — писал один тайваньский эксперт, — то получилось бы «разделение властей» в духе Монтескье, а этот принцип КПК давно забраковала как декадентский и буржуазный».
Условие, что комиссия должна заручиться разрешением на открытие расследования, особенно на руку высшему руководству страны. Механизма, с помощью которого комиссия может получить санкцию на возбуждение дела в отношении любого из девяти членов Постоянного комитета Политбюро, просто не существует — если не считать гражданской войны или явки с повинной самого члена «девятки». Как сказал мне сын одного из бывших вождей, «эти люди как бы по умолчанию стоят над законом». Высшая должность оберегает не только партийного руководителя, но и его ближайших родственников.
Пока вожди и их родственники ведут себя осмотрительно, не выставляя свою власть и богатство на всеобщее обозрение, их можно считать лицами неприкосновенными по определению. «Если император не хочет, чтобы дознаватели копались в тех или иных коррупционных делах, так тому и быть, — говорит Ван Мингао. — А то ведь следователи могут наткнуться на членов его семьи, и это пойдет вразрез с интересами монарха. По сути дела, речь была бы о попытке одиночки бросить вызов целому общественному классу».