«Напоследок Елена Георгиевна накормила меня щами — из их дома я уходил прямо в тюрьму»
18 июня в Бостоне скончалась вдова Андрея Дмитриевича Сахарова, правозащитница Елена Боннэр. Елена Георгиевна родилась в 1933 году в Туркестане, при рождении носила имя Лусик Алеханова. В 1938 году ее отец был расстрелян, мать приговорена к 8 годам лагерей. Во время Великой Отечественной войны Боннэр работала санитаркой на фронте, была тяжело ранена. После войны она училась в Ленинградском медицинском институте, откуда была отчислена в связи с «делом врачей». В 1970 году Боннэр познакомилась с Андреем Сахаровым, в 1972 году они поженились. Елена Боннэр была одним из основателей Московской Хельсинкской группы. «Люся — активный человек, ей хочется исправлять жизнь», — писал Сахаров в воспоминаниях о своей жене. Когда в 1975 году Андрею Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира, жена представляла его в Осло на церемонии награждения. В 1980 году Боннэр последовала за Сахаровым в ссылку в Горький. В 1984 году она была осуждена за клевету на советский строй в своих интервью и зарубежных выступлениях. После смерти мужа в 1989 году Боннэр создала Фонд Сахарова, который долгое время возглавляла. В последние годы она жила с дочерью в США, продолжая публиковать статьи в российских СМИ.
О Елене Боннэр вспоминает правозащитник и друг семьи Сергей Адамович Ковалев.
Кончина Елены Боннэр поставила точку в напряженной, яркой, насыщенной событиями биографии. Эта биография была еще и очень счастливой, что немного смягчает тяжесть утраты. Все мы смертны. Это чудо, что Елена Георгиевна с ее состоянием здоровья протянула все эти годы. В последнее время она очень тяжело болела, часто оказывалась в критическом состоянии, из которого ее вытаскивали врачи. Тем не менее она до последнего вела активную жизнь, это видно по ее многочисленным публикациям. Она была страстной натурой, и эту страстность чувствовали и все любимые ею люди, и те, кто ее недолюбливал. Не со всеми ее политическими и персональными оценками можно, на мой взгляд, согласиться. Елена Георгиевна была человеком категоричных суждений, в этой категоричности могла потонуть сложность и неоднозначность оценки события. Однако всегда это были острые и откровенные оценки.
Главная жизненная роль Елены Георгиевны — это ее неразрывная связь с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. На этот счет есть много абсолютно несправедливых сплетен. Все они сводятся к тому, что она была злым гением замечательного физика, который помыкал им, вовлекая в не свойственные ему дела. Но все, кто знал Сахарова, понимали, что им нельзя руководить. Его можно было переубедить, но командовать им было ни в коем случае нельзя, все решения он всегда принимал сам. Елена Георгиевна сама не раз говорила, что Сахарову невозможно ничего навязать, да она и не пыталась это делать. Ее верная и находчивая помощь была очень важна для Сахарова.
В 1960-х годах мы были знакомы с Еленой Боннэр, но довольно поверхностно. Наше близкое знакомство совпало с ее знакомством с Андреем Дмитриевичем. Это произошло в 1970 году в Калуге во время процесса над диссидентами Револьтом Пименовым и Борисом Вайлем. Их судили за распространение самиздата. Для того времени это был стандартный политический процесс, но так как Пименов и Вайль уже отсидели по политическим обвинениям, дело получило громкую огласку, на процесс приехали многие из Москвы и Ленинграда. Никого из нас, кроме академика Сахарова, в зал суда не пустили, и мы толпились в вестибюле и на улице. Когда приговор был оглашен, Андрей Дмитриевич быстро вышел из зала суда и, сухо попрощавшись со всеми, отправился на вокзал, что многим показалось странным.
Вскоре ко мне подошел офицер и попросил пройти с ним. Пропали записи Пименова о процессе. «Вы кажетесь нам подходящим человеком, чтобы помочь нам найти их», — сказал он. Елена Георгиевна, стоявшая рядом, предложила подождать меня. Я отдал ей свой портфель — он был «не пустой», поэтому мне не хотелось брать его с собой. Мы прошли в комнату, где сидели обвинитель и председатель суда — в то время они не стеснялись такого соседства. Это был пустой бессмысленный разговор. После это меня отвели к Пименову, который сказал, что записи, возможно, случайно попали к кому-то из наших.
Я вышел к Елене Георгиевне, и мы быстро побежали на электричку. Мы вскочили с последний вагон уже трогающегося поезда и пошли по составу искать тех, кто приезжал вместе с нами. В одном из купе мы увидели группу знакомых, в которой сидел и Сахаров. Он достал толстую тетрадь — это и были записи Пименова. Жена Пименова взяла их как бы невзначай и передала Сахарову — единственному человеку, который мог их вынести. Мы скопировали записи, и на следующий день кто-то был отправлен обратно в Калугу с тетрадями.
Впоследствии я стал другом семьи. Я часто бывал в квартире матери Елены Георгиевны, Руфи Григорьевны, где жила вся семья. Я хорошо помню кухню в этой квартире, за столом у меня было свое место. Из этого дома я уходил прямо в тюрьму. Мне пришла повестка о том, что я должен был явиться в КГБ, и мы точно понимали, что меня арестуют. Я уходил от них поздней ночью, мы долго разговаривали, писали что-то. Напоследок Елена Георгиевна накормила меня щами.
Как живой свидетель, я могу сказать, что в отношениях Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны не было никакого оттенка командования ни с одной из сторон. Это были очень теплые дружеские отношения, с самоиронией и хорошим чувством юмора. Они были очень гармоничной парой. Елена Георгиевна была и осталась после смерти Сахарова самодостаточным человеком. Для нее было важно сохранить идеи и память мужа. Она была инициатором создания и долгим председателем общественной комиссии Фонда Сахарова, пока по состоянию здоровья не отошла от дел и не стала общественным председателем.