Расследование Ростехнадзора читается как детектив. Десятого марта прошлого года датчики на шахте «Ульяновская» показали, что содержание метана в лаве 50–11 «бис» превысило предельно допустимую концентрацию (ПДК). Загазованность — беда кузбасских шахтеров и их непосредственного начальства. По правилам при превышении ПДК добыча угля должна быть прекращена. Но чтобы не срывать план, руководство «Ульяновской» отдало приказ — вручную редактировать записи в компьютерной программе, которая обесточивает оборудование при угрозе взрыва.
В полдень 19 марта в клеть «Ульяновской» зашла делегация в касках и робах. Главный инженер Роман Прокопьев, замгендиректора по производству Александр Попков и еще 20 сотрудников сопровождали ревизора. Иэн Робертсон из английской консалтинговой компании IMC Group приехал в Новокузнецк проводить технический аудит по контракту с владельцем шахты, компанией «Южкузбассуголь». Раздался предупреждающий сигнал, и тросы понесли кабину вниз. Оказавшись на пласте, делегация получила сведения, что концентрация метана в лаве — 1,6% (при норме 1%). Главный инженер приказал включить в дополнение к пяти имеющимся вентиляторам, выгоняющим газ из шахты, еще один.
Больше недели горняки успешно обманывали автоматику, но 19-го везение им изменило. Через полтора часа после того, как делегация спустилась в забой, кусок породы, выпавший из кровли шахты, передавил кабель под напряжением. Короткое замыкание, искра воспламенила метан. Цепью взорвались очаги угольной пыли, ударная волна разошлась по выработкам, где заканчивали смену люди. Робертсон, Прокопьев и Попков оказались в числе 110 погибших. Через три дня Новокузнецк и шахтерские пригороды застряли в пробках — погребальные кортежи останавливали движение.
К сожалению, авария на «Ульяновской» — это не исключительный случай. Угольная отрасль переживает бум, и правила бизнеса вступили в противоречие с правилами техники безопасности. Коксующийся уголь, как на «Ульяновской», залегает в газоносных пластах. Зарплата шахтера и бонусы менеджеров зависят от выполнения плана выработки. «Иду по шахте, смотрю на счетчик: концентрация 2,5, потом 3! — делится впечатлениями бывший директор угольного объединения на Кузбассе. — Что ж такое?! Потом вижу: шахтеры закрепили датчики у трубы вентиляции, где воздух идет, и аппаратура верит».
Еще до трагедии на «Ульяновской» директора шахт Кузбасса специально собрались на совещании в Междуреченске и в качестве первопричины аварий назвали технический фактор: вентиляция не справляется с загазованностью. С увеличением скорости добычи угля современными комбайнами растет и выход метана из пласта. Тут, в недостаточно провентилированном забое, его и поджидает «человеческий фактор». Однако дальнейшее развитие событий на «Южкузбассугле» показало, что и это следствие. Причина еще глубже.
В момент аварии «Южкузбассуглем», в который кроме «Ульяновской» входят еще 11 шахт, владели на паритетных началах «Евраз» и гендиректор компании Георгий Лаврик с двумя партнерами. Его предшественником у руля был отец, Владимир Лаврик, осенью 2006 года разбившийся при крушении вертолета. Оперативное управление было в руках Лавриков. С 2004-го по 2007 год, когда они руководили компанией, в авариях погибло 219 человек. Мартовская катастрофа на «Ульяновской» исчерпала терпение губернатора Кемеровской области Амана Тулеева. Он потребовал от Лаврика и партнеров продать принадлежащие им акции «Евразу», что те и сделали в июне, выручив $871 млн.
Вывести «Южку» из кризиса «Евраз» позвал Геннадия Козового, совладельца и гендиректора угольной компании «Распадская», в которой «Евразу» принадлежит 40% акций. Команда Козового получила карт-бланш на приведение шахты в рабочее состояние, и, по его словам, он «полгода не вылезал с «Ульяновской». «Нагрузки на очистной забой приведены в соответствие с горно-геологическими и горнотехническими условиями; аэрогазовый контроль теперь полностью отвечает нормативным требованиям; интенсивно ведется дегазация угольных пластов», — ответил на запрос Forbes Алексей Борисов, вице-президент «Евраза» по управлению угольными активами.
Восстановив производство, Козовой предложил «Евразу» семилетнюю инвестиционную программу. За $2 млрд он брался повысить безопасность и эффективность предприятий «Южкузбассугля». Но «Евраз» не гарантировал полное выполнение программы, и Козовой покинул свой пост. Что его не устроило? За ответом надо вернуться на 20 лет назад.
В конце 1980-х угольная отрасль порождала больше аварий, чем горнорудная и остальная промышленность. Дисциплина и качество оборудования в забое хромали. Но шахты дотировались, и все необходимые меры безопасности, от модернизации техники до замены самоспасателей, соблюдались. «Положено было бить вертикальный ствол вентиляции, чтобы газ эффективнее выгонять, — били, даже в войну, как в 1943 году, на «Абашевской», — рассказывает Юрий Малышев, в 1990-е годы активно занимавшийся реструктуризацией отрасли во главе государственной компании «Росуголь».
Реструктуризация, которую финансировал Всемирный банк, заключалась в закрытии около 200 шахт, признанных опасными и малоперспективными. Остальные предприятия были приватизированы. Пока добыча угля шла на тех горизонтах, куда советская власть проложила вертикальные стволы, проблем с загазованностью не возникало. Но когда добыча уходила на следующий горизонт, туда ствол не двигался. Во второй половине 1990-х новые собственники экономили не то что на капработах — на мыле и мочалках для шахтерского душа. «Ориентироваться только на прибыль перестали, лишь когда отрасль консолидировалась», — говорит владелец «Сахалинугля» Олег Мисевра, который восемь лет назад скупал шахты для СУЭК.
После консолидации тон в отрасли стали задавать компании, показывающие западную отчетность. Они ужесточили дисциплину и начали программы повышения сознательности шахтеров. «Модернизация техники привела к двукратному снижению числа работающих в забое по сравнению с советским временем, да и шахт стало вдвое меньше, — резюмирует Сергей Подображин, заместитель начальника горного и металлургического управления Ростехнадзора. — Аварии стали происходить реже, но последствия их стали тяжелее, пострадавших больше». Почему тяжелее, стало ясно в 2007 году, когда грянул гром: произошло несколько аварий-близнецов, погибло 232 человека, почти как в начале 1990-х.
Через два месяца после катастрофы на «Ульяновской» взорвалась шахта «Юбилейная», принадлежащая тому же «Южкузбассуглю», которым продолжал управлять Лаврик-младший. По одной из версий, шахтеры накрыли датчик метана тряпкой, а вентиляторы не справились с повышенной концентрацией газа. Погибло 39 человек. Еще через месяц метан и угольная пыль убили 11 человек на воркутинской шахте «Комсомольская», принадлежащей «Северсталь-ресурсу». В 2008 году на междуреченской шахте имени Ленина вспыхнул метан, 17 человек получили ожоги, и только отсутствие взрывоопасных очагов угольной пыли уберегло шахтеров «Мечела» от трагедии.
Во всех заключениях по этим авариям Ростехнадзор указывал на недостатки вентиляции. На пострадавших шахтах использовались вентиляторы, которые по наклонным выработкам километрами гнали газ на поверхность или до старых стволов. За час до аварии на «Ульяновской» пять вентиляторов подавали в шахту 4000 кубометров воздуха в минуту. Для сравнения: на «Распадской» через вертикальные стволы в лавы подается 20 000 кубометров.
«Бить вертикальный ствол в разы дороже и дольше, — объясняет скупость новых хозяев один из участников рынка, просивший не упоминать его имени. — Полгода надо только проект согласовывать. А цены на коксующийся уголь растут (в 2,5 раза за последний год, до $230 за тонну. — Forbes), надо увеличивать объемы. Акции тоже растут; бирже плевать на технические тонкости: нормальная EBITDA — и ладно». К тому же, чем глубже уходят лавы, тем дороже уголь. «Шахта должна быть сделана так, чтобы ее не смог взорвать ни подонок, ни диверсант», — утверждает Козовой с «Распадской». За 15 лет на его предприятиях в модернизацию производства, включая безопасность труда, было вложено $1,2 млрд (на этот год запланировано $326 млн). При этом прибыль растет на 50% в год. Компаньоны улучшали крепление кровли, расширяли штреки и конвейеры, в обязательном порядке переаттестовывали специалистов (недовольные строгим работодателем шахтеры подавали иски в Страсбургский суд). Вместо 19 лав оставили 4, зато повысили эффективность добычи. Пробивали столько вертикальных стволов вентиляции, сколько требовалось. Число несчастных случаев с 1993 года сократилось в шесть раз.
Последняя крупная авария на «Распадской» случилась в 2001 году — главный инженер санкционировал работы рядом с заброшенной выработкой, где была плохая вентиляция. От взрывной волны погибли четверо шахтеров. Козовой рисует на листе бумаги схему аварии и рассказывает, как кричал на главного инженера «Посажу!», но потом оставил искупать вину. Тот искупил: с тех пор крупных аварий не было. По средам Козовой тратит несколько часов на то, чтобы проанализировать вместе с мастерами причины несчастных случаев.
Геннадий Козовой пришел на свою шахту в 1978 году горным мастером, дорос до директора, первым в стране провел приватизацию шахты и вместе с Александром Вагиным скупил у сотрудников контрольный пакет акций. Привлечение в партнеры «Евраза», IPO в России и расположение Владимира Путина, фактически назначившего Козового главным спикером от угольщиков на заседаниях правительства, не изменило стиля руководства директора «Распадской».
Номер 92 «Золотой сотни» Forbes, миллиардер Козовой обматывает ноги портянками, надевает резиновые сапоги и отправляется выполнять дневную норму — в порядке личной инспекции он проходит по 7–10 км под землей. Козовой ложится ничком на конвейер-ленту, который доставляет шахтеров к выработкам, спрыгивает на ходу и с мастерами осматривает вывалившиеся из кровли анкеры, выслушивает предложения по новой технике, приглашает в кабинет обосновывать выбор. На «Распаде», гордится Козовой, осталось единственное на всю страну предприятие, умеющее строить подземные выработки и пробивать вертикальные стволы. «Ольжерасское шахтопроходческое управление» зарабатывает $50 млн в год — шахты вентилируются как следует. «Козовой — единственный собственник, который досконально знает свои шахты и планомерно их модернизирует, — отдает должное совладельцу «Распадской» Подображин из Ростехнадзора. — Он не готов свое дело продавать, и в глазах у него не только прибыль». Это не мешает «Распадской» быть самым эффективным предприятием в отрасли: последние два года ее EBITDA превышает 50%.
Что происходит в других угольных компаниях? Юрий Малышев (теперь возглавляет Академию горных наук) говорит, что 70% «коксовых» шахт работают по временной схеме и не могут гарантировать сотрудникам безопасность. Специалисты с ним согласны. «Компания намерена полностью отказаться от системы комбинированного проветривания участков с применением газоотсасывающих вентиляторов — анализ последних происшествий и взрывов показал, что она потенциально опасна», — признает директор по производственным операциям СУЭК Владимир Артемьев. Но новая система вентилирования вводится СУЭКом постепенно и полностью заработает нескоро.
У остальных угольщиков решение этой проблемы тоже пока только в планах. «Евраз» собирается в 2011 году пробить вертикальный ствол на многострадальной «Ульяновской». «Северсталь-ресурс» на шахтах «Воркутаугля» предполагает «в течение 5–7 лет доработать уже пройденные стволы так, чтобы достигать лав и эффективно дегазировать зоны работ». Исключение — новая «Сибиргинская», принадлежащая «Мечелу». Там капитально заниматься вентиляцией вынудил пласт; «они просто захлебнулись в газу», говорят конкуренты.
Ситуация с безопасностью на российских шахтах, по мнению Подображина, становится все хуже и хуже. Чтобы ее переломить, необходимо изменить стимулы. Сделать так, чтобы нарушать правила безопасности было невыгодно никому — ни менеджерам, ни шахтерам, ни собственникам. «В США за мелкое нарушение, которое может привести к взрыву, минимальный штраф $250 000, — говорит председатель Российского профсоюза работников угольной промышленности Иван Мохначук. — В России за то же самое взимается 30 000 рублей».
Сергей Подображин считает, что материальную и уголовную ответственность за аварию перед законом должен нести не только директор шахты, но и ее собственник. «В России директор зависит от собственника и без его согласия не может изменить направление работы даже в связи с меняющимися в шахте каждый час горно-геологическими условиями, — соглашается с чиновником директор IMC Group Джон Бакарак. — У него, как и у всей цепочки рабочие-мастера-инженеры, есть план, за выполнение которого он получает деньги, — отсюда халатное отношение к безопасности». Губернатор Тулеев, как видно из случая с Лавриком-младшим, тоже считает, что корень зла — неправильный собственник.
Только где возьмешь правильного? На шахтах того же «Евраза» продолжают гибнуть люди: последняя авария произошла 17 августа. Трое шахтеров отравились газом.
Статья опубликована в журнале Forbes за сентябрь 2008 года