Дело Алексея Козлова. Российский бизнес — это сырье для уголовных дел
В суды я ходить не люблю. Российские уголовные суды — достаточно грустное зрелище. Когда видишь несчастного предпринимателя в клетке, с серым лицом, особенно когда сам прошел все это, представляешь его мысли, эмоции и понимаешь, где он только что был, откуда его только что привезли и что этот человек испытывает, — это достаточно тяжело. Еще тяжелее становится, когда понимаешь всю предрешенность процесса, видишь глухого судью и слепого прокурора. А уголовных процессов по экономическим делам сейчас великое множество, к сожалению. Вот почему, признаюсь, я редко хожу на суды.
Но в данном случае я пошла. Потому что знала, что Алексея Козлова в клетке в зале суда не будет, а ситуация, благодаря его жене Ольге, уже переломилась в пользу Алексея. На суде было, наверное, человек пятьдесят: ближайшие друзья Ольги Романовой и очень много прессы. Все поддерживали Ольгу. Обстановка была очень дружественная, чувствовалось единение.
Было много людей, у которых те же самые проблемы и которые переживали за Ольгу, как за себя. Приехали Коноваловы из Краснодарского края, у которых идут такие же сфабрикованные процессы. Была Кристина Бадалова, 62-летний отец которой в данный момент находится в тюрьме Краснодарского края, его обвиняют в растрате (он был генеральным директором предприятия, которое он сам построил с нуля, электрифицировал, что и назвали растратой) — кому-то понадобилось это предприятие. Его судят уже по второму разу (по первому разу его осудили на два года), в суд пожилого человека, который очень плохо себя чувствует, привозят практически на скорой. Была также Рощина, мужа которой судят уже третий год, тоже по второму разу. Он находится в СИЗО.
Защитником Алексея был Юрий Артемьевич Костанов. Он был адвокатом и в моем деле. Очень порядочный и умный человек. Главное, что он пользуется большим авторитетом у Системы, поскольку сам в советское время был заместителем генпрокурора. Юрий Артемьевич всегда поражается той деградации, которая происходит сейчас с этой Системой, сожалеет, что прокуратура так опустилась. В этом духе и была выдержана речь в защиту Алексея Козлова. Он подчеркнул, что перечисление коммерческих сделок, которыми изобилует обвинение, не имеет никакого смысла. А основной документ, на основании которого Алексею дали 8 лет, — это факсовая копия доверенности, которая еще и переведена неправильно на русский язык. Костанов сказал, что, по его мнению, приговор должен быть отменен, а дело закрыто.
Выступил прокурор. Это вообще, конечно, удивительные люди — прокуроры. Человек был с серебряным браслетом на руке. Он что-то долго говорил. Я сначала вообще не могла ничего понять. Это был набор слов, который совершенно не нес в себе смысла — такая манера: говорить много, важно, но ничего при этом не сказать. В момент, когда прокурор дошел в своей речи до «отторжения» акций (вместо отчуждения), все начали смеяться: в зале были журналисты из деловых изданий, которые прекрасно понимают, что такое акции и как с ними вообще обращаются. Я подумала, что у российского государства тоже произошло «отторжение» разума и всех органов чувств, если на заседании Президиума Верховного суда прокурор показывает такую безграмотность.
Кроме того, прокурор сделал акцент на доводе защиты об отсутствии в материалах дела допроса свидетелей защиты. Мол, что здесь такого? Просто обвинение, сказал прокурор, решило, что свидетелей не надо допрашивать. У меня создалось впечатление, что он проговорился. При чем здесь обвинение, если речь шла о приговоре и судебном следствии, в котором обвинение, по идее, не играет никакой роли вообще. То ли это уже нормальным считается, что обвинение полностью контролирует судебные процессы, участвует в судебном заседании, диктует ему, каких свидетелей допрашивать, а каких не допрашивать? По залу прошел ропот. Прокурор обозначил также, что у Алексея Козлова тоже имелся мотив совершить преступление. Но мотив он, прокурор, озвучивать не будет, он уже был озвучен неоднократно в судах нижней инстанции.
Пока я находилась в зале суда, мне пришла в голову мысль, что российский бизнес — это сырье для уголовных дел. Такое впечатление, что эти роскошные здания, оборудование, гигантские зарплаты, которые получают судьи и прокуроры, — все это сделано на наши деньги, на деньги бизнеса, который они же уничтожают. Они считают, что все новые и новые дела должны поступать в суд. Никто не собирается прекращать преследование бизнеса.
Когда суд вернулся после перерыва, он вынес решение об отмене приговора и об освобождении Алексея. Хотя Костанов и просил прекратить уголовное преследование Алексея, а суд отменил приговор и отправил его на новое рассмотрение, все были счастливы. У всех выступили слезы на глазах, потому что многие из тех, кто был в зале суда, на своей шкуре знают, что такое три года в тюрьме и что может значить для человека и его близких фраза «освободить из-под стражи» — фраза, ради которой человек все эти три года жил и находил в себе силы находиться в заключении.
Это событие — чистая победа Ольги, вознаграждение за бесконечную работу, за приверженность борьбе за своего мужа. Она ни на секунду не сомневалась в том, что победит. Я считаю, что она победила. Дальше все, что будет происходить, когда Алексей будет на свободе и будет бороться в новом судебном деле, я уверена, вместе они уже точно победят.
Я искренне была удивлена, что Президиум Верховного суда принял такое решение об отмене приговора, практически нереальное решение. Эта победа стала возможной, конечно, не потому что дело дошло до Верховного суда. Все это произошло благодаря тому, что дело находилось под публичным вниманием, что пресса ежедневно писала об этом деле. Правда, лишь после приговора суда, давшего 8 лет Алексею, Ольга поняла, что нужно предавать дело огласке. Не сразу все стало получаться, но постепенно все большее внимание привлекалось к делу, для все более широкого круга людей стало очевидным, что оно сфабриковано. Ольга постоянно рассказывала о жизни Алексея в тюрьме, обо всем, что происходило по делу. Она объединила вокруг себя жен посаженных, они делились опытом и поддерживали друг друга. И это дало ей силы для борьбы. И правосудие все-таки нашлось, нашлось в стенах Верховного суда.
Нельзя сказать, что это дело станет прецедентом, это отдельная победа. Но это решение будет очень важно для тех предпринимателей и их родственников, которые борются сейчас за своих близких, за справедливость, за свой бизнес. Они теперь знают, что активная позиция, нападение, имеют значение. Они могут видеть, что, привлекая внимание общества к незаконным приговорам судов, можно найти справедливость и победить заказчиков, коррумпированных правоохранителей. Это событие важно для тех многих тысяч людей, которые сегодня борются с уголовно-правовой системой, такой несправедливой и однобокой.
Нужно бороться, нужно объединяться, нужно не молчать. Только так мы сможем побеждать в этой тяжелой борьбе за свои права, жизнь и свободу.