Прогремевший в понедельник, 24 января, взрыв в Домодедово вызвал согласие по крайней мере в одном пункте: вероятно, это — не последний раз. Инфраструктура страны, а значит, жизни миллионов людей, ею пользующихся, остаются под ударом. Военные успехи на Кавказе, облегчившие жизнь большинству населения на российском юге, эту проблему не решили. В такой ситуации многие задаются вопросом: нельзя ли договориться, чтобы больше не взрывали? На память приходит европейский опыт, когда достижение договоренностей с руководством незаконных вооруженных структур — например, с боевым крылом Ирландской Республиканской армии — приводило к улучшению ситуации. Вопрос этот понятный со стороны тех, кто не хочет видеть терроризм главной темой российской политики еще N лет. Однако ответ на него, увы, следует дать отрицательный. Тому есть несколько причин.
Одна причина очевидна: у боевиков нет единого центра принятия решений. И дело даже не в спорах о масштабе влияния Доку Умарова. Кто следит за экстремистскими сайтами, замечает, как часто они медлят с реакцией на громкие вылазки бандподполья, особенно в самих северокавказских республиках. Эта деталь заставляет думать, что в регионе действуют группы, связанные общими целями, но не организацией. Потому ответ на вопрос, с кем надо было бы вести переговоры, представляется крайне туманным. Эта разрозненность, скорее всего, усиливается и финансовыми факторами. Известно, как много преступлений совершается сейчас экстремистами против бизнесменов (не обязательно торгующих водкой). Известно также, сколь высока активность боевиков в тех зонах, где строятся ГЭС и где решаются вопросы о компенсациях жителям зоны подтопления. Самоокупаемость подполья — по всей видимости, новшество второй половины 2000-х.
Однако отсутствие единого центра — обстоятельство скорее техническое. А есть и другая, более глубинная причина, делающая переговоры бесперспективными. История (уже не только европейская) показывает, что переговоры могут быть успешными, когда люди разделены в первую очередь не социальными ролями или размерами кошельков, а идеями. Когда в основе конфликта — разница религий, национальных или политических доктрин. Наблюдения над сегодняшним Кавказом заставляют усомниться в том, что идеи здесь на первом месте. Как и в том, что всему виной нищета: жизненные стандарты в кавказских регионах за десять лет все же довольно существенно выросли. Неизменным в большинстве республик осталось другое — состав местных элит. Смена глав регионов не должна обманывать: лица, «жадною толпой стоящие у трона», во многих регионах процентов на 80 те же, что и 10 лет назад. С кем вести переговоры о налаживании в республиках нормальной системы социальных лифтов, отсутствием которой и пользуются экстремисты для пополнения своих рядов? Уж точно не с самими экстремистами.
Список причин не верить в переговоры можно продолжать, их слишком много. А другой готовой системы примирительных мер тоже нет. В лучшем случае ее нащупывают, каждая для себя, сами кавказские республики. Но не хочется верить, что все безнадежно. В конце концов, называли же когда-то Дагестан «кавказской Ирландией» совсем по иной причине: в средние века исламские ученые этого региона по количеству и авторитету могли потягаться с книжниками ирландских католических монастырей. Кто знает — может быть, в будущем история даст повод и для других, более актуальных сегодня сравнений.