Действующие лица: Михаил Борисович Ходорковский, массовка.
Все события, а также некоторые действующие лица, кроме прямо поименованных, является исключительно плодом фантазии авторов. Любые совпадения случайны.
Пролог.
199... год. Суббота. Дом приемов группы «Менатеп» на Колпачном. К воротам на «чоппере» подъезжает член правления банка «Менатеп» Михаил Борисович Брудно. Охранник мрачно озирает фигуру в кожаных штанах, косухе и на чем-то противно чадящем, но явно дорогом. «Сюда без пропуска нельзя», — мрачно цедит страж. «Я Брудно». «Всем сейчас трудно. Но без пропуска нельзя», — соблюдает инструкцию охранник. От будки охраны, лихорадочно махая руками, бежит начальник смены. Жарко.
Сцена 1.
199... Кабинет Платона Лебедева. Идет совещание. Из-за двери доносится тоненький голосок кого-то заштатного: «Дайте мне сказать, ну Платон Леонидович, ну дайте мне сказать». Все покрывает волна руководящего баритона Лебедева. Спустя пять минут голосок снова пробивается: «Ну, Платон Леонидович, Платон Леонидович, дайте скажу… вам понравится». Баритон «Ну чего там?», тоненький речитативный дискант, потом рык: «И ничего мне не понравилось… Стратегические активы защищать надо! Вот видишь крантик — через него нефть течет, ты его на отдельную живопырку — и переоформи, чтобы враги не забрали… А то за налоги активы заберут, а кто об активах думать будет?» 15 минут спустя из кабинета выходят поседевшие сотрудники.
Сцена 2.
199... Здание РФФИ. Пара юристов кантуется в пустом зале для аукционов, лениво поглядывая временами в ноутбук. До аукциона еще полчаса. Еще двое участников представлены выглаженными мальчиками из иностранных юрфирм, которые чинно тусуются в коридоре, шепотом согласуя последние инструкции. Для них это священнодействие, для двоих в зале — почти поденщина. Входит пожилая женщина в строгих очках с пачкой бумажек и конвертов. Оглядывается на двоих. «Вы, ребятки, никак из «Менатепу», — преподносит она результаты экспресс-теста. «Из «Роспрому», Елена Ивановна», — в тон уточняет один из юристов. «Ой, насоздавали-то, насоздавали… не разберешься... А по мне все едино... Ходоровскому ведь пойдет... Потанину продавала, Березовскому, Гусинскому... этому, как его, — бурчит под нос женщина. — Ох уж эта мне приватизация... крест мой тяжкий». В зал врывается всклокоченный представитель Управления ценными бумагами. Юристы укоризненно смотрят на него, он оправдывается: «На машину, представляете, сосулька упала».
Сцена 3.
1995. Зал рабочих заседаний группы «Менатеп-Роспром». Понедельник. В зал врывается стремительный Ходорковский, лбом вперед. За ним, роняя листки и на бегу зачесывая седой чуб, Лебедев. «Миша, Миша... решать-то надо… вторую неделю от меня бегаешь». «Ладно, Платоша», — падает в кресло Ходорковский. — Сейчас после совещания за полчаса и решим. Поехали». Вскакивает извечно близкий к кухне Гитас Повилович Анилионис: «Создано 20 компаний, ликвидировано 30, всего контролируется 300», по-комсомольски рапортует он. Ходорковский переводит глаза на начальника службы безопасности. «Все по плану», — веско произносит он. Глаза Ходорковского скользят дальше, но вдруг останавливаются на сидящем сразу за безопасником скромном начальнике ХОЗУ Борисе Николаевиче. «А как у вас отношения со службой безопасности, ну так, в целом?» — спрашивает МБХ у хозяйственника. «Замечательные», — не чувствуя подвоха, рапортует он. Ходорковский мрачно впивается глазами в начальника безопасности: «Вот это меня больше всего и беспокоит, когда у службы безопасности замечательные отношения с ХОЗУ», — мрачно изрекает он. Безопасник теряет в объеме процентов 50 буквально за две секунды. Ходорковский смотрит на подскочившего помощника. Тот на Ходорковского. Тишина в зале. Слышно только, как тихо продолжает сдуваться начальник СБ.
Сцена 4.
1997. Нефтеюганск. Вечереет. Большая задымленная приемная перед кабинетом бывшего президента нефтяной компании. Группа руководителей и приближенных судорожно бродит, кто-то курит, кто-то перешептывается. В воздухе неуловимо витает: «Пора сваливать».
Кто-то смотрит в окно — внизу потихоньку собирается толпа. Толпа растет, приобретая все более угрожающие черты. Какой-то бывший прапорщик орет: «Отрежем свет и канализацию! Сами, как тараканы, выползут!» Лица у людей в приемной как у рыцарей после Ледового побоища. На пороге кабинета возникает мрачный Муравленко, он заметно нервничает, предчувствуя встречу с народом вне производственного процесса и актового зала, с затаенной надеждой смотрит на МБХ. Кто-то говорит первую осмысленную фразу: «Выводите женщин... пока еще можно». Ходорковский как будто сам с собой говорит: «Я же им все объяснил, зачем же они так». Женщины вышли через черный ход. Свет погас. Последующие опросы лиц, утверждавших, что они героически сидели вместе с Ходорковским в осажденном здании администрации ОАО «Юганскнефтегаз», показали, что их было приблизительно 600 человек.
Сцена 5.
Зал ВИП-приемов группы «Менатеп». Лебедев, члены правления, Ры-ин с прихлебателями. Ры-ин (не будем его называть полностью) тужится, краснеет, размахивает руками, говорит что-то про акции и инвестиции. Слышны слова «иностранный инвестор… не имеете права… арбитраж… полная компенсация расходов». Один из членов правления говорит что-то примирительное Ры-ину, тот, агрессивно жестикулируя, отвечает. Один из прихлебателей подсовывает ему пачку бумаг, и он начинает их по одной бросать через стол. Встает Лебедев, энергично откашливается и, смотря в глаза Ры…ину, нависает над ним всей своей двухметровой фигурой и раздельно произносит: «Короче, или по-нашему будет, или никак». Немая сцена. «Ну ладно, пойдем поедим, что ли», — подмигивает коллегам Платон. Ровно через 10 секунд за столом остается один переживающий Ры-ин с разбросанными бумажками.
Сцена 6.
1998. Буровая где-то под Нефтеюганском. Двое рабочих в фирменных юкосовских куртках мрачно крутят вентиль. Первый рабочий: «Серега, ты слышал, бригадир вчера гундосил, что зарплату на 30 процентов срубят, да еще половину какими-то векселями платить будут». Второй рабочий: «Да ладно тебе гнать, вот две недели назад Ходор приезжал, Семен из сменной бригады ходил с ним… на этот... презентацию... Мужик вроде ничего, говорит: западную компанию делать будет из нашего дерьма». Первый: «Ты че, офонарел... Родные же бабки срезают, а себе, поди, дворцов...» Второй рабочий: «Да ты чего пузыришься, где сейчас не срезают да не гонят. Вон... эти из... ну... где у меня кум работает... вообще 40 процентов сокращают и езжай куда хочешь с бабой и детьми. А Ходор — умный, народ злить не хочет, хоть какая, а зарплата, а там родимая опять в роттердамах вверх полезет». Налетевший порыв ветра относит ответ первого куда-то в сторону Ханты-Мансийска.
Сцена 7.
1999. Собрание акционеров N-ской нефтяной компании. На сцене стол, за столом председатель совета директоров почти всех компаний группы ЮКОС и просто потомственный нефтяник Сергей Викторович Муравленко. Справа корпоративный секретарь, слева, на кончике стула, обложенная кодексами, юрист. Встает человек в костюме, явно сшитом не позднее недели назад на Сэвил-роуд. Рядом фактурная секретарша-переводчица. Прикинутый человек достает меморандум на бланке известной юридической фирмы и медленно зачитывает вопрос, секретарша щебечущим голоском переводит: «Согласно статье... обязанность.... обоснованно и разумно... сделки... одобрению... отчет совета директоров». Костюм замолкает и выжидательно смотрит на человека имени своего города. Председатель совета напрягается, краснеет, приоткрывает рот. Юрист подсовывает ему бумажку. Председатель зачитывает: «В связи со сложностью вопроса и ограниченностью времени аренды зала ответ участнику собрания будет направлен по почте в письменном виде в двухнедельный срок. Остальные смогут ознакомиться с ним в секретариате». Зал облегченно вздыхает. Костюм закрывает рот и выжидательно смотрит на секретаршу. Но из зала уже начинают выносить стулья. Акционеры по совдеповской привычке ломятся в буфет.
Сцена 8.
2003. Зал для презентаций компании ЮКОС. Журналисты на головах друг у друга. В лучах славы и осветительных приборов Михаил Борисович Ходорковский, трогательно прижимающий к своему солнечному сплетению группу «Миллхауз» в лице крохотного Евгения Марковича Швидлера. Ходорковский поворачивается к залу, самый расторопный и согласованный журналист сует ему под нос микрофон: «Каковы стратегические планы объединенной компании? Не случится ли так же, как и в первый раз?» Михаил Борисович медленно протирает очки, ловя краем глаза отражение почти невидимого призрака Абрамовича в линзах объективов, и раздельно произносит: «В самых ближайших планах крупнейшей нефтяной компании России — стратегическое сотрудничество с крупнейшими мировыми производителями нефти. Президент и правительство... » Журналистские перья бьются в экстазе. Нефтянка рулит. Где-то в районе Чукотки скромно улыбается Роман Аркадьевич.
Сцена 9.
2003. Небольшая комната отдыха где-то в недрах блока обитания членов правления ЮКОСа. Двое зампредов правления мрачно распивают бутылку Hennessy ХО. Большой — маленькому: «После того как Миша ляпнул про «Северную нефть», мне уже пять раз из Администрации знакомые звонили и сказали, что главный не просто в бешенстве. Он в ярости. Мне говорят: мотай ты из этого ЮКОСа, начальник у вас уже почти враг государства, но ты же знаешь, что я Мише обещал, да и опцион по акциям аж до 2007 года. Может, перемелется еще или кому надо стоху-другую кинем... Если что, то даже и активы какие можно… в «Роснефть», например». Маленький горестно качает головой: «Ты лучше не об акциях думай, а куда поедем в случае чего... Я же не Миша, под тюрьму не подписывался». Звонок телефона в приемной прерывает разговор. Большой недовольно морщится: «В такое время звонят или прокурор, или жена».
Сцена 10.
2003. Зал для общения с прессой и миноритариями компании ЮКОС. Журналисты в дверях, на подоконниках, на полу. Ходорковский за большим пустым столом. Вид как у хирурга, которому сейчас на стол положат тело, и он начнет сложнейшую операцию. Справа — главный пиарщик, слева — главный юрист. Зал напряженно смотрит Ходоровскому в рот. Зал ждет главных слов на сегодня. Ходорковский лихорадочно трет переносицу, водружает на место очки и как будто выстреливает в зал: «Я не уеду. Хотят сажать — пусть сажают. Я не уеду». Зал замолкает, как сытый удав, переваривая новость. Ходорковский поднимается и идет через заботливо оберегаемый охраной проход в толпе к боковой двери. Сжимает кулаки и шипит почти неслышно: «Хрена вам лысого, а не компанию… Зубы обломаете». Главный юрист и пиарщик молча переглядываются. Охрана в зале невозмутима: зарплату ведь пока платят.
Сцена 11.
2003. Комната для свидания с адвокатами в Лефортово. За столом с одной стороны — Генрих Падва и еще пара адвокатов, с другой — сильно осунувшийся и вроде как постаревший Ходорковский. Падва профессионально-внимательно смотрит на узника страны №1. Для его полувековой практики Ходорковский, пусть большой, громкий и богатый, всего-навсего еще один клиент со своей пусть и огромной, но юридической проблемой. «Послушайте, Михаил Борисович, — жестко произносит Падва, – надеюсь, вы понимаете, что ни я, ни все адвокаты России в сложившейся ситуации при отсутствии соответствующего политического решения «сверху» будут просто не в состоянии вам помочь. Так что мое участие в вашем деле... это некая фикция, что ли...» Ходорковский смотрит на Падву и медленно наклоняет голову, то ли задумываясь, то ли соглашаясь с тем, что говорит мэтр.
Сцена 12.
2004. Кабинет нового президента компании ЮКОС Семена Кукеса. Семен Григорьевич, пара членов правления, юрист и неопознанный представитель «Миллхауза». Последний смотрит в упор на Кукеса и цедит: «Семен, ты прекрасно понимаешь, что в России нет завершенных и полностью закрытых сделок, пока за «зубцами» конкретно не скажут. Мало ли что «слились». Как слились, так и «разольемся». Мы из-за того, что кто-то язык за зубами держать не может, вместе с вами тонуть не намерены. Вы можете сколько угодно со своими америкосами в «корпорейт говернанс» играть, но сроки жмут. И за все отвечать тебе сейчас придется. Миша-то не при делах теперь — форс, понимаешь, мажор». Представитель «Миллхауза» выходит. В наступившей тишине все слышат, как под столом стучат коленки Семена Григорьевича. Создается впечатление, что маленькая лошадка бежит не пойми куда.
Сцена 13.
2004. Допросная Генеральной прокуратуры. За столом Леша К. и женщина-следователь. Женщина что-то напористо говорит Леше, постоянно тыкая пальцем в лежащую перед ней бумагу. Леша смотрит на женщину и пару раз кивает. Женщина выходит, через три минуты входит старший следователь по особо важным делам в генеральском мундире, одетом то ли для форса, то ли для доклада где-то в необозримых следственных высях. «Ну что надумали, Алексей? Все же просто, нам кроме правды от вас ничего не надо, вот дайте показания, подпишите протокол, и, может быть, тогда мы не будем выходить в суд с ходатайством о вашем аресте. Вы не смотрите на меня, а думайте, думайте… за что и почему вы будете сидеть... Отмывание — это вам не шутки. Да не слушайте вы этих адвокатов, им Ходорковский гонорары платит за то, чтобы они вас науськивали против нас, а вы за его краденые миллионы сидели». В кармане следователя неприятно звонит мобильный. Он без слов выходит. Леша тянется за лежащим на краю стола сильно потрепанным Уголовным кодексом и внимательно читает несколько абзацев. Видно, как плечи у него начинают дрожать. Звук вновь открываемой двери и блеск генеральского погона возвращают его к действительности.
Сцена 14.
2007. Лондон. Окраина Гайд-парка. Беженец №1 и Беженец №2 медленно бредут по дорожке, смотря в разные стороны. Стороннему наблюдателю в определенные моменты может показаться, что они даже не знакомы друг с другом. Наконец Беженец №1 нарушает тишину: «Говорил я себе, не надейся, на надейся... предъявят. Так оно и вышло, сейчас лет 15 добавят... Все Ходору говорили: «Миша, ну посмотри на этих двух, сожрали и не поперхнулись». А он: «Не посмеют, не посмеют». Я надеялся своих увидеть, год назад приезжали, а сейчас звонят, говорят, что не могут... болеют». Второй на этих словах вскидывает голову, и его лицо перекашивает секундная гримаса то ли отчаяния, то ли боли: «Тебе еще хорошо... у тебя молодые, и десять лет подождать могут, а я своих обеих в течение одного года... а ведь обещал. Сволочь я, а не сын после этого». Мимо проносится пара на скейтах, как бы стирая собой картинку.
Почти эпилог.
Матросская Тишина. Маленькая аккуратная комната-камера, скудно отделанная под домашнюю церковь. Служка с глазами завязавшего домушника старательно помогает. Внушительный батюшка с неким удивлением смотрит перед собой: «Крещается раб Божий Михаил... во имя Отца и Сына и Святаго духа....» Прислужник быстро помогает батюшке собраться, открывает дверь. Ходорковский остается один на один с зашедшим сразу за вышедшим священником охранником. Тот не позевывает и не торопит. Михаил Борисович сосредоточено смотрит куда-то в угол комнаты, запускает руку за воротник и достает крестик. Потом опускает глаза и смотрит на него. Христос сосредоточено смотрит прямо ему в глаза. Охранник громко кашляет, но Михаил Борисович этого не слышит.
фото Foto SA/Corbis