На недавних Гайдаровских чтениях министр финансов Кудрин заявил, что «долгосрочная сбалансированность пенсионной системы — проблема №1 для экономики». И в качестве оптимального решения предложил формирование спецфонда в объеме 60% ВВП путем использования средств ФНБ и целевого направления доходов от приватизации именно на создание пенсионных ресурсов. ИЭПП, на базе которого проходили чтения, в свое время оценивал необходимый размер такого целевого фонда в 70% ВВП. Но даже фонд в 60% ВВП — это порядка $890 млрд — стал бы крупнейшим в мире: суверенные фонды Китая меньше.
Собственно размеры фонда и вызывают первое сомнение в реалистичности этой идеи. Сейчас в российском ФНБ около $88 млрд, то есть прибавка должна составить примерно $800 млрд. По текущей рыночной стоимости цена всех госпакетов составляет порядка $400 млрд, так что надо ждать роста рыночной цены. Да и следует понимать, что в российских условиях госучастие в капитале — фактор однозначно способствующий повышению стоимости акций. Бюджет в России дефицитный, и при нынешней динамике роста расходов на всевозможные модернизации и инновации, не говоря уже о чемпионатах и играх, вряд ли получится копить «на старость» из текущих доходов, как это происходило в 2000-2007 годах. В общем, как в старом анекдоте, от идеи выкупать коня в шампанском можно переходить к более реалистичным планам облить кота пивом.
Второе сомнение — это достаточность $900 млрд для решения пенсионной проблемы. Представим себе, что сам Старик Хоттабыч назначен замом Кудрина и наполнил российскую казну несметными сокровищами. При консервативном управлении на мировых рынках и при соблюдении лучших мировых стандартов прошлогодняя доходность в 1,8% годовых будет типичной. Даже при оптимистических 3% годовых годовые поступления от фонда в $900 млрд при неизменном курсе рубля составят порядка 900 млрд рублей. При этом прогноз дефицита бюджета ПФР на будущий год уже составляет 1,1 трлн рублей. Притом что сверстан он при текущем уровне пенсий, который только-только достиг минимальных стандартов Международной организации труда (МОТ), с учетом повышения страховых сборов до 34% от фонда оплаты труда и существенных трансфертов из федерального бюджета. Даже всех доходов не хватит на покрытие расширяющейся из-за плохой демографии «пенсионной дыры», не говоря уже о том, что средства фонда будут медленно и верно подъедаться инфляцией.
Третье сомнение — это переносимость опыта целевых фондов на российскую почву. Опыт успешного направления суверенного фонда на пенсионные расходы весьма ограничен. Всем известен пример Норвегии, которая в 2006 году переименовала «нефтяной фонд» в «пенсионный» (по состоянию на конец III квартала 2010 года фонд превысил $500 млрд, превысив по размеру ВВП Норвегии). Но все-таки Россия и Норвегия (с маленьким населением, идеальными институтами и инфраструктурой, отсутствием коррупции) очень разные. В «петрократиях» суверенные фонды выполняют функции личной кассы шейхов и эмиров, а о качестве управления ими на рынке ходят легенды. Даже в суверенно-фондированном и накопительно-пенсионном Сингапуре суверенный фонд живет отдельно от принудительных накоплений граждан. То, как управляют средствами обязательных пенсионных накоплений государственные структуры, не внушает оптимизма, особенно если на кону будет управление такими суммами, — разве что Хоттабыча после наполнения фонда переведут в управляющие оным.
При всех сомнениях в данной конкретной версии создания пенсионных накоплений ее стоит обсуждать вместе с прочими идеями по решению пенсионных проблем нашей страны. Состояние пенсионной системы таково, что оставлять ее на усмотрение добрых людей из Минздравсоцразвития и ПФР будет себе дороже. Помощи от сказочных героев ожидать тоже не стоит. Вполне возможно, что такой целевой фонд, хоть и меньшего объема — нужное и важное дело. В нынешнем виде идея Кудрина, скорее всего, еще один новый и сильный аргумент в пользу его глобальной идеи «засолки» всевозможных излишков. С решением пенсионных проблем она связана лишь по касательной.