Автор — обозреватель «Новой газеты»
При всем драматизме ситуации и мужестве заранее приговоренного подсудимого последнее слово Михаила Ходорковского — это и проницательный анализ, и великолепная публицистика. Тот самый образец, который потом войдет в сборники «Великие судебные ораторы» и «Выдающиеся речи». Рядом с защитником Плевако и политиком Черчиллем, адвокатом Веры Засулич Александровым и президентом США Кеннеди. Масштаб выступления соразмерен масштабу личности. По сути, последнее слово стало обвинительным приговором, как бы пафосно это ни звучало, нынешнему российскому политическому режиму, современным «J’accuse!» — «Я обвиняю!» Даже термин для итогового диагноза нашелся — только не «суверенная демократия», а «силовая бюрократия».
От того, что сказал Ходорковский, веет могильной безысходностью. И в то же время это речь о надежде. Пожалуй, «надежда» наиболее часто употребляемое Ходорковским слово. Только по одной причине, и ее подсудимый внятно объяснил: «Я совсем не идеальный человек, но я — человек идеи… Моя Вера стоит моей жизни. Думаю, я это доказал».
Разумеется, доказал. Одним лишь тем, что, зная о возможном аресте, остался в России в 2003-м, том самом году, когда был сформирован режим силовой бюрократии. Не уехал. Не стал беглым олигархом. Такой акт личного мужества мог совершить только глубоко идейный и фантастически патриотичный человек. Об это тоже сказано в последнем слове: «Те, кто начинал это позорное дело, — Бирюков, Каримов и другие, — презрительно называли нас «коммерсантами», считали быдлом, готовым на все, чтобы защитить свое благополучие, избежать тюрьмы. Прошли годы. Кто оказался быдлом? Кто ради денег и из трусости перед начальством врал, пытал, брал заложников? И это они называли «государевым делом»! Стыдно. За мое государство стыдно».
Стыд — за государство. Надежда — на нормальное будущее страны, «где права человека не станут больше зависеть от настроения царя. Доброго или злого. Где, наоборот, власть будет действительно зависеть от граждан, а суд — только от права и Бога. Хотите — называйте это совестью».
После кончины Егора Гайдара Михаил Ходорковский остался последним публичным интеллектуалом России с мировой известностью. Теперь он стал еще и моральным авторитетом. Оказывается, способность глубоко анализировать действительность и личное мужество — вещи взаимозависимые. А отсутствие страха, свобода высказывания — в этом узник Ходорковский свободнее многих людей в России — способствует естественнонаучной точности оценок.
О «передовом слое», сытых конформистах, которые «все понимают», в том числе и то, что Михаила Борисовича ждет обвинительный приговор, тоже с последней прямотой узника сказана вся правда: «Мне стыдно смотреть, как некоторые, в прошлом уважаемые мной люди, пытаются оправдывать бюрократический произвол и беззаконие. Они обменивают свою репутацию на спокойную жизнь в рамках сложившейся системы, привилегии и подачки».
Говоря о надежде, Ходорковский холодно констатирует: не надо иллюзий, саботаж реформ лишает страну перспектив. «Передовой слой», в том числе и те люди — из числа приличных, образованных, либеральных, еще находящихся во власти, в такой стране ничего сделать не смогут, пусть даже в ней будет построено не одно Сколково, а несколько: «Кто будет модернизировать экономику? Прокуроры? Милиционеры? Чекисты? Такую модернизацию уже пробовали — не получилось. Водородную бомбу и даже ракету сделать смогли, а вот свой хороший, современный телевизор, свой дешевый, конкурентный, современный автомобиль, свой современный мобильник и еще кучу современных товаров — до сих пор не можем».
То, что говорит Ходорковский, — это тоже манифест. Но не «просвещенного консерватизма», то есть сытого и трусливого охранительства «основ», а просвещенного либерализма. Либерализма, выстраданного зонами, этапами, камерами. И единственной привилегией, которую дает лишение свободы, — возможностью думать. Из чего потом рождаются «Тюремные тетради» или Бутырка-блоги, которыми зачитываются современники.
МБХ несколько раз повторил, что значение процесса Ходорковский — Лебедев выходит далеко за границы Хамовнического суда и вообще за границы страны. По нему предприниматели будут сверять свои личные стратегии, одна из которых — закрытие бизнеса и эмиграция (внешняя или внутренняя, не так уж важно), инвесторы — принимать решения, инвестировать или не инвестировать в Россию, простые граждане — доверять государству или нет.
…Как говорил один известный советский лидер: «Кто ж поверит, что Леня Брежнев Маркса читал». Так и Ходорковский констатирует: «Вряд ли сегодня кто-нибудь поверит мне, если я скажу, что похитил всю нефть, добытую моей компанией». Во всеобщую конвенцию а ля рюсс — «мы делаем вид, что в стране все нормально, вы (власть) — не вмешиваетесь в частную жизнь» — после обвинительного приговора перестанет верить гораздо большее число людей. Но этот лживый «общественный договор» может разрушить оправдательный вердикт суда. У судьи Виктора Данилкина есть шанс войти в историю. Или остаться обычным судьей времен Владимира Путина. В меру профессиональным, в меру трусливым, дай Бог, если честным…
А грядущим поколениям пожелаем приятного чтения сборника «Выдающиеся выступления XXI столетия». Ни одна из речей Путина туда не войдет, как бы долго он ни правил. Фамилия будет упомянута лишь однажды — в последнем слове Ходорковского: «Через несколько недель после ареста мне сообщили, что президент Путин решил: я должен буду «хлебать баланду» 8 лет».
Автор — обозреватель «Новой газеты»