Для создания новой экономики необходим очень старый институт — неприкосновенность частной собственности
Недавно Владимир Путин, сетуя на проблемы с внедрением новых идей в российской экономике, вспомнил, что встречал подобное «в своей прошлой жизни». Разработки, украденные Комитетом государственной безопасности, почему-то оказывались не востребованы советской экономикой. Я в те времена работал совсем в другом ведомстве, инженером-конструктором на «Красном пролетарии», но могу подтвердить правоту премьер-министра. Не внедрялось.
В нынешней жизни я экономист. Изучаю, в частности, где, когда и почему приживались самые разнообразные новшества. А где (и таких примеров в истории человечества большинство) не приживалось ничего высокотехнологичного, кроме некоторых видов военной техники или приспособлений для пыток.
В чем же основное отличие России от тех стран, где с внедрением инноваций проблем гораздо меньше?
В 1990-е годы молодой российский бизнес нередко использовал рыхлое государство (например, отдельных чиновников в правоохранительных органах) как оружие в конкурентной борьбе. Побеждал не тот, кто мог произвести дешевле, лучше, качественнее, «прогрессивнее», а тот, у кого находился знакомый прокурор, министр или сотрудник администрации президента.
В 2000-е годы роли поменялись. На этот раз не власть используется бизнесом, а бизнес властью. Бизнес может успешно развиваться, пока не выступает с политическими инициативами и берет на себя «социальную ответственность». Если у кого и были вопросы, насколько новый тип бизнеса совместим со структурной перестройкой экономики и высокими технологиями, то после глобального кризиса иллюзий, кажется, не осталось. По крайней мере, у руководства России.
Обе модели взаимодействия бизнеса и государства подразумевают конкуренцию не по цене-качеству, а по налаживанию отношений во власти. Но глобальный кризис продемонстрировал бессмысленность мантры про социальную ответственность. Причем не только в России. Государство вынуждено спасать «социально ответственный» бизнес за счет социально безответственного, но успешного, как в США, или за счет ресурсов будущих поколений, как в России. Будь бизнес в целом менее ответственным, но более успешным, создавай он больше надежных рабочих мест, меньше было бы головной боли у государства. А общество само позаботилось бы о бедных и нуждающихся, развивая в себе привычку к активному, за свой счет состраданию, а не паразитические наклонности.
Российский госкапитализм принято оправдывать ссылками на «первородный грех», совершенный бизнесом в лихие 1990-е. Хотел бы напомнить, что бизнесмены и инноваторы вообще не самая популярная прослойка. Джон Рокфеллер, внедривший новые процессы ректификации нефти, нефтехранилища и нефтепроводы, заслужил целый букет тяжелейших обвинений от тех, кто не мог работать так же успешно и в отличие от него не использовал достижения науки и техники. Генри Форд был и вовсе малоприятным субъектом — рьяным поклонником фашизма вообще и Гитлера в частности. Уильям Вандербильт вошел в историю своим знаменитым высказыванием «К черту общественность!» («The public be damned!»). Про такого «врага человечества», как Билл Гейтс, и говорить нечего.
Не нужно себя обманывать. Во всех обществах личность яркую, успешную, в том числе изобретателя и предпринимателя, ненавидят. Иногда он сам дает к тому повод. В средневековой Европе или в некоторых деревнях современной Африки такого «умника» могли бы поджарить на костре. В древних Афинах «слишком умных» высылали из города.
Правда, существовала и совсем иная традиция. В библейском Израиле царь Ахав облизывался на замечательный виноградник обывателя Навота, но ничего не мог сделать. Закон не позволял царю отнять чужое имущество просто потому, что оно хорошо ухожено и весьма привлекательно. А злодей Навот, игнорируя свою социальную ответственность, упорно отказывался отдать царю свой виноградник даже за компенсацию. Самостоятельной и прогрессивно мыслящей жене царя было вообще непонятно, в чем у глупых евреев проблема (она была иностранкой). Царица быстро разрулила тему, применив передовую технологию отъема собственности через суд. Навот был наказан за строптивость. Его добро пополнило царские активы. Но тут вмешался Бог евреев и руками полководца Йегу обошелся с царицей и ее потомством очень нехорошо. «И брызнула кровь ее на стену и на коней, и растоптали ее» (Кн. Царей II 9:33-34).
Современный экономический рост и его постоянный спутник научно-технический прогресс стартовали в XVII-XIX веках в наиболее «ветхозаветных» странах: Голландии, Англии, США, где историю Ахава и Навота каждый узнавал еще в детстве. Причем стартовали вскоре после того, как законы и суды этих стран научились защищать права не всегда добродетельного, склонного к стяжательству собственника-изобретателя. Защищать от зависти соседей, от ярости толпы и даже от справедливого негодования самой власти.
Если мы действительно хотим, чтобы и у нас достижения науки кратчайшим путем трансформировались в новые товары или услуги, этому весьма способствовало бы усвоение двух простых идей.
1. Главная социальная ответственность бизнеса — быть успешным и не разоряться.
2. Для новой экономики, которая производит доселе неизвестные услуги и товары, нужны старые добрые институты. Общество и государство должны уважать неприкосновенность собственника и его собственности. Любые инновации в этой сфере крайне рискованны.
Автор — заведующий лабораторией институциональных проблем Института экономики переходного периода