Взрывы в московском метро и в Кизляре, вчерашний взрыв в Дагестане снова поставили вопрос ребром. Как победить в борьбе с террором?
В России имеются кадры, способные планировать и осуществлять операции по уничтожению бандитов. Один за другим устранены лидеры сепаратистов в Чечне. Мнение, будто ликвидация террористов провоцирует новые акты возмездия и является лишь звеном в замкнутом круге насилия, лишено оснований. Там, где данные позволяют осуществлять статистический анализ (Израиль, операция в Ираке), они свидетельствуют скорее об обратном. Сочетание агентурной работы, точечных ликвидаций и масштабных операций против баз террористов действительно снижает уровень угрозы.
Российские СМИ не именуют террористов «активистами» и не внушают офицерам, ведущим борьбу с бандитами, что их враги — это возможные партнеры по переговорам (что сплошь и рядом имеет место в США и Израиле). Наконец, соотношение ресурсов групп террористов и государства в России куда выигрышнее, чем в Израиле.
И все же чудовищные трагедии по-прежнему происходят. Что мешает властям предотвращать подавляющее большинство терактов, как это было до начала мирного процесса в том же Израиле?
Офицеров, с одной стороны, поощряют ростом зарплат и официальным признанием их заслуг. С другой — власти недостаточно твердо защищают их от политизированного уголовного преследования. Презумпция невиновности работает не всегда, присяжные игнорируются, провалы в работе следствия не толкуются в пользу обвиняемых и т. д. Сравним дела Аракчеева — Худякова и Ульмана в России (в ситуациях, оставляющих поводы для сомнений, офицеров признают виновными, Верховный главнокомандующий не вмешивается) с делом лейтенанта Келли в США (при тяжелейших и хорошо подтвержденных обвинениях офицер, признанный виновным, переводится решением президента из тюрьмы под домашний арест, срок лишения свободы сокращается до трех с половиной лет вместо двадцати по приговору).
Проникать на территорию, где правоохранительные органы пользуются поддержкой и доверием населения, несравнимо сложнее, чем в современную Москву. Особенно если доверие основано на совпадении интересов. Но коррумпированная, неподотчетная местным властям и избирателям милиция не в состоянии предотвращать проникновение террористов в столицу и другие крупные города. Коррупция же, по-видимому, затрудняет координацию действий милиции с антитеррористическими структурами.
Отсутствие авторитетного и беспристрастного суда опускает планку требований к сбору доказательств. Расчет на сокрытие, а не выявление судом провалов подрывает стимулы к добросовестной работе следствия.
Эффективные правоохранительная и судебная системы необходимы в том числе для умиротворения Северного Кавказа. История знает примеры успешного экспорта правовых и политических институтов (британские в Индии). В России же сначала необходимо построить эффективные институты в центре. Иначе на Северный Кавказ экспортируются институты, которые воспринимаются как источник опасности, сопоставимой с террористической.
Огромная проблема — отсутствие эффективного спроса на защиту. Теракты на Дубровке и в Беслане не привели к серьезному расследованию и наказанию виновных из числа представителей власти. Юрий Лужков остался популярным мэром, несмотря на то что столь большое число жертв теракта на Дубровке объясняется просчетами в действиях гражданских служб.
Совсем не помеха в борьбе правозащитники старого, «антисоветского» образца (Людмила Алексеева, Сергей Ковалев). Они собирают ценнейшую, в том числе и для властей, информацию. С ними можно спорить об интерпретации фактов, но не о фактах. Этим они принципиально отличаются от политизированных, экономящих на сборе информации организаций вроде Amnesty International, HRW, «Бецалель».
У России имеются значительные внутренние резервы для борьбы с терроризмом. Однако чтобы задействовать этот потенциал, необходимо провести глубокую реформу правовой и отчасти политической системы.
Автор — специалист по экономике терроризма, заведующий лабораторией Института экономики переходного периода