Считается, что в царствование Петра I Россия совершила гигантский прыжок в своем экономическом развитии. Это была не просто модернизация, а промышленная революция. Не было ни одного предприятия, а стали сотни. Во время его правления в стране были заложены основы капиталистической собственности, которые позволили ей сравняться с европейскими странами.
На самом деле все обстояло несколько иначе.
Действительно, согласно Берг-привилегии (указу Петра, определявшему политику в области горнорудной промышленности), каждый человек, нашедший руды, имел право занять эти земли, основать фабрику или завод и стать владельцем-мануфактуристом. И государство всячески помогало ему: давало земли, везло с Запада спецов, обеспечивало техникой, защищало протекционистскими пошлинами.
Петр всячески поощрял успешных предпринимателей. Как-то раз царь увидел, как замечательно работают архангельские кораблестроители братья Баженины, залез с ними на колокольню и, обведя рукой видимое с высоты огромное пространство с деревнями, лесами, озерами, сказал: «Все, что видно с сей колокольни, ваше! Дарю, только стройте отечеству корабли!» А в 1721 году он вообще разрешил покупать крепостных к заводам.
И результат, действительно, был феноменальный: как по мановению волшебной палочки возникли заводы, поплыли корабли, русское уральское железо рвали из рук во всех странах Европы. Начался промышленный бум — в 1740-х годах спрос на уральское железо составлял 100% его выпуска. Только работай! Но, странное дело, среди работных людей Урала лично свободных — всего 4%, а остальные — либо крепостные мануфактуриста, либо приписные к заводам крестьяне, обязанные отработать на заводе свои налоги. Свободных рабочих рук не стало.
Если до Петра шел медленный процесс формирования капиталистических отношений за счет людей, свободных от тягла, службы и крепостной зависимости, разрастался рынок рабочих рук, то после начала его реформ нарождающийся капитализм в России фактически исчез. Почему так произошло?
Во-первых, сверху властно было сказано, что «вольных в России нынче нет!». Понятие «вольный, свободный человек» вообще исчезло из права. Пойманный вольный, то есть свободный от повинностей, службы или крепости человек признавался беглым и после наказания отсылался на мануфактуру или к помещику. Для всех остальных в 1724 году были введены паспорта. С тех пор без паспорта человек не имел права выйти из дома, пойти на заработки.
Во-вторых, тяжела была рука так радеющего о предпринимателе государства. За предприятиями был установлен жесточайший контроль, определяемый тогдашним госзаказом (все для армии и флота). Количество, качество, номенклатура продукции свирепо контролировались. При нарушении регламента завод конфисковывали со словами: «Мы вас породили, мы вас и уничтожим». Ничего не напоминает?
Конечно, порой с чиновником Мануфактур-коллегии можно было договориться — чай, и там люди работают и семьи имеют! Но в целом положение предпринимателя было униженное, несвободное. Он мечтал получить дворянство, купить имение и уйти, а лучше уехать подальше. Примечательна судьба наших первых капиталистов — Демидовых и Строгановых, которые во втором-третьем поколении оторвались от своего нарождающегося класса, стали баронами и графами и зажили в Италии, подальше от дымных домен и крепостных рабов. Они всегда помнили, что в России все государево. А мы до сих пор дивимся, отчего это у нас в России буржуазия такая беспомощная, сервильная, все в Кремль бегает…
Результатом петровской промышленной политики стало почти полное исчезновение вольнонаемного труда. Он был распространен всего на нескольких предприятиях России, занимавшихся производством шелковых лент и сахара, — армии и флоту эти товары были не очень нужны. Неудивительно, что к концу восемнадцатого столетия Россия со своей крепостнической экономикой стала замедлять стремительный бег, а в Европе началась промышленная революция.
Количеством крепостных работников и их ручным трудом удержать первенство по выпуску чугуна стало невозможно — страна задыхалась от крепостничества и капризов городничего и Ляпкина-Тяпкина. Впрочем, толщина накопленного за «золотой восемнадцатый век» общественного жирка была велика, народ терпелив, а поэтому дотянули до Крымской катастрофы. Нашей консервативной модернизации, построенной на сохранении крепостного права, безмерном расширении государственного монополизма и безграничной самодержавной власти пришел конец. И только потом взялись за ум. Это у нас всегда так бывает: если до дна не дойдем, то ничего путного делать не начнем.
Автор — доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге