Сегодня Конституционный суд вынес решение о невозможности возобновления смертных казней в России. Это решение, кажется, подводит черту под острыми общественными дебатами по этому вопросу. По существу это означает, что наша страна возвращается на траекторию правового развития, с которой она сошла в результате острейшего социального конфликта в начале прошлого века. Вопреки широко распространенным представлениям, на протяжении целых столетий смертная казнь в России была скорее исключением, чем правилом.
Киевская Русь
В далекой славянской древности возмездием для убийц была кровная месть. На смену ей пришла денежная пеня — возмещение за жизнь убитого его родственникам и штраф в пользу князя. На Руси это произошло при Владимире Святославиче и его сыне Ярославе Мудром.
В законах могущественной соседки Руси — Византии смертная казнь была не в диковинку. После принятия Русью в 988 году православия первыми епископами на Руси стали именно греки, ведь своих-то еще не было. Они пытались перенести на Русь византийские порядки. Как-то раз, ссылаясь на умножившиеся разбои, греки потребовали у князя Владимира введения смертной казни. «Боюсь греха!» — отвечал Владимир, хотя и дал себя уговорить. Но население не приняло чуждый обычай, и вскоре князь отменил смертную казнь, вернувшись к системе денежных штрафов.
Впрочем, сведения о применении смертной казни в древней Руси, пусть и довольно отрывочные, до нас все-таки дошли. В конце XI века виновного в убийстве осуждали на повешение, если он не мог заплатить положенной пени. А сын боярина Кучки, которому некогда принадлежала территория Москвы, по словам летописи, был казнен сыном Юрия Долгорукого, Андреем, хотя и неизвестно, как именно. В Новгороде был обычай сбрасывать преступников в Волхов.
Москва и казни
Укоренение смертной кары и в жизни, и в законах Руси тесно связано с возвышением Москвы. Первая публичная казнь, о которой есть точные сведения, состоялась 30 августа 1379 года в Москве на Кучковом поле, где ныне Сретенка. По велению великого князя Дмитрия Ивановича был обезглавлен Иван Васильевич Вельяминов, представитель знатнейшего боярского рода. Казнен за измену князю — Вельяминов бежал в Орду к Мамаю и там вел интриги против Дмитрия. Судя по всему, тогда смертная казнь была еще чем-то исключительным для Москвы и потрясла многих.
Сын Дмитрия Донского Василий I в 1398 году дал присоединенной к Москве Двинской земле уставную грамоту, по которой за кражу, совершенную в третий раз, виновный подлежал смерти. Так смертная казнь впервые проникла в русское уголовное законодательство. Псковская судная грамота, относящаяся к XV веку, добавляет к этому другие преступления, караемые смертью: кражу из церкви, конокрадство и поджог. Судя по летописям, в Пскове бывали казни через повешение, утопление и даже сожжение. В XV веке смертная казнь становится уже довольно частым явлением. Московские государи, особенно Иван III, нередко рубят головы своим политическим противникам и сжигают их в железных клетках. Одновременно смертная казнь продолжает свое победоносное шествие по страницам русских законодательных памятников. Судебник Ивана III прибавляет к уже упомянутым преступлениям еще несколько: душегубство, то есть умышленное убийство, разбой, татьбу, то есть кражу со взломом, похищение человека. Особо оговаривается, что смертная казнь не может быть заменена выкупом в пользу потерпевшего и его родственников.
При внуке Ивана III Иване Грозном смертные казни стали вполне заурядной вещью. Царь, страдавший болезненной подозрительностью, установил режим политического террора — опричнину. «Государственных изменников» ожидала плаха. Целые города, такие как Новгород, подверглись массовым экзекуциям по приказу свирепого самодержца.
Так смертная казнь прочно вошла в русский государственный обиход. Московские цари, даже «тишайший» Алексей Михайлович (1645-1676), применяли ее широко. Изданный при этом монархе свод законов предусматривал смертную казнь уже за 62 деяния. «Казнить смертью», «казнить смертью безо всякой пощады» — вот излюбленные выражения московского законодательства того времени. Смертью угрожали таможенным и кабацким головам за нерадение во вверенных им сборах, воеводам за непринятие мер против хлебной спекуляции, лекарям за ошибку в отпуске лекарства; ею караются неосторожность в обращении с огнем и даже незаконные способы ловли сельдей.
Справедливости ради надо сказать, что изобилие видов смертной казни и угроз ею не свидетельствует об особой жестокости русских законов. На Западе были еще более жестокие и утонченные кары — к примеру, сдирание кожи заживо. Да и по количеству казней Россия скорее отставала. При королеве Елизавете, современнице Ивана Грозного, в Англии совершилось 19 000 казней. В ту же эпоху в Германии при императоре Карле V было казнено около 100 000 человек. Наместник Филиппа Испанского в Нидерландах герцог Альба отправил на эшафот 18 000…
Все это, однако, слабое утешение. К смертной казни привыкли. «Русские ни во что не ставят смерть и не боятся ее, — писал английский инженер Джон Перри о России при Петре I. — Когда им приходится идти на казнь, они делают это совершенно беззаботно». Приговоренный нередко ощущал себя не столько преступником, сколько врагом правительства, и поэтому ему ничего не оставалось, как умереть с честью. Народ зачастую относился к нему с состраданием, к которому примешивалось даже какое-то восхищение, в то время как где-нибудь во Франции осужденные обычно подвергались насмешкам и издевательствам толпы.
Просвещенная монархия
Многие важные перемены в России свершались в мгновение ока и для всех неожиданно. История смертной казни тому пример. В ноябре 1741 года трон Российской империи путем дворцового переворота заняла дочь Петра Елизавета. Предание гласит, что накануне она дала обет, став царицей, никого смертью не казнить. Сев на престол, сколько могла, она это обещание выполняла. Государыня встретила глухое сопротивление местных властей, продолжавших украдкой казнить, и даже Сената с Синодом. Она так и не решилась совсем отменить смертную казнь, но повелела приговоренных к смерти не казнить «до указа», а указов не посылала. Казни остановились, зато тюрьмы оказались переполнены смертниками, ожидавшими указа. В конце концов в 1754 году велено было сечь их кнутом, рвать ноздри и, заклеймив, посылать на каторгу без срока. Так смертные казни в России фактически прекратились, в то время как нигде в Европе они еще не были отменены или хотя бы приостановлены.
Следующая русская императрица Екатерина II была истовой поклонницей европейских просветителей (Вольтера, Монтескье, Беккариа), видевших цель наказания не в устрашении или уничтожении преступника, а в его исправлении. Поэтому на словах Екатерина всегда высказывалась категорически против смертной казни. Однако соблюсти на деле свои принципы и ей было нелегко. Когда она созвала комиссию, чтобы заменить кровавое Уложение царя Алексея новым, более гуманным сводом законов, подавляющее большинство депутатов, вопреки желанию царицы, поддержали самые устрашающие методы казней и наказаний. К тому же время было неспокойное (пугачевщина, «чумной бунт»), а ее собственные права на престол — крайне сомнительны. Чувствуя себя нетвердо, Екатерина вынуждена была признать, что «смертная казнь есть некоторое лекарство больного общества», и несколько раз к нему прибегала.
Вот эти случаи: в 1764 году был прилюдно казнен в Петербурге поручик Мирович, пытавшийся свергнуть Екатерину с престола; в 1771 году — четверо убийц митрополита Амвросия; еще через несколько лет — Пугачев и несколько его сподвижников. Пугачевское восстание сопровождалось кровавыми эксцессами, всем хорошо известными по «Капитанской дочке» Пушкина: сначала пугачевцы вешали дворян и офицеров, потом карательные отряды — пугачевцев.
В царствование Александра I страна, можно сказать, отдыхала от смертной казни. При нем казнили «только» 24 человека — в армии, главным образом в войну 1812 года. Однако его брат Николай столкнулся с этой нелегкой проблемой уже при восшествии на престол, когда ему пришлось подавлять восстание декабристов. Из 36 мятежников, приговоренных к смерти специальным судом, император утвердил приговор пятерым, решившись впервые за полвека произвести публичную казнь.
К тому времени Россия уже порядком отвыкла от подобных зрелищ; даже трудно было сыскать квалифицированных палачей. При исполнении приговора трое из пяти осужденных (Рылеев, Каховский и Муравьев) сорвались с виселицы и их пришлось вешать заново. Руководивший казнью генерал-лейтенант Голенищев-Кутузов отметил в отчете, что у палачей обнаружились поразительная «неопытность» и «неумение устраивать виселицы» (!). Нечто подобное произошло во время казни Пугачева, которому вопреки приговору палач отрубил сначала голову, а потом уже руки и ноги: причиной ошибки стало смятение палача, «никогда еще в жизни своей смертной казни не производившего». Публика тоже отвыкла от казней и стала более впечатлительной: при казни Мировича скопившийся на мосту народ, увидев его голову в руках палача, по свидетельству Г. Р. Державина, «единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились».
При Николае I был казнен 21 человек — все за государственные и военные преступления. Преступления чисто уголовные смертью не карались. В то же самое время во всех крупнейших странах Европы за умышленное убийство и поджог полагалась казнь. В России подобные преступления влекли за собой плети или кнут (для не дворян) и каторгу.
Нельзя не отметить, однако, что наказание шпицрутенами, введенное Петром I в армии, а впоследствии не раз применяемое к гражданским лицам вплоть до середины XIX столетия, иногда было замаскированной смертной казнью. Несколько тысяч ударов палками означали смерть. Это верно и относительно наказания кнутом, применявшегося до 1845 года. Жизнь осужденного целиком находилась в руках палача, который при желании мог забить до смерти, а мог и оставить душу в теле.
Предчувствие гражданской войны
Увеличение числа смертных казней приходится на правление Александра II (1855-1881). Это прямо связано с ростом революционного движения, борьбой радикалов и террористов против власти. Впрочем, до поры до времени удавалось обходиться одним-единственным на всю Россию профессиональным палачом по имени Иван Фролов. В последние годы правления Александра II, когда революционеры охотились за императором, а полиция — за революционерами, по политическим статьям было казнено уже 58 человек, в то время как в предшествующие годы — лишь 15.
Революционный террор побудил правительство ввести чрезвычайное положение в ряде губерний, и в них военно-окружным судам передавались также уголовные дела. Эти суды отправили на виселицу десятки простых уголовников. Немалое число смертных приговоров было вынесено при подавлении восстания в Польше. Применялся расстрел в армии: известно безуспешное заступничество Льва Толстого за рядового Шабунина, ударившего ротного командира.
Казнь пятерых народовольцев, убивших Александра II, была последней публичной и торжественно обставленной казнью в царской России (1881). При Александре III масштабы казней оставались прежними. Лишь меньшая их часть была за политические и уголовные преступления, а большая — за уголовные, в местностях, где действовали военно-окружные суды.
Если в конце XIX века казнили в год в среднем 10-15 человек, то новый, XX век, начало которого в России было ознаменовано революцией 1905 года, уже в первом десятилетии оставил предшествующее столетие далеко позади. С августа 1906 по февраль 1907 года действовали военно-полевые суды — чрезвычайный вид военной юстиции. Смертные приговоры они выносили не задумываясь. Молва связывала их введение с именем премьер-министра Петра Столыпина, окрестив виселицу «столыпинским галстуком». На самом деле их инициатором был Николай II, а Столыпин лишь согласился с неохотой. По одним подсчетам, в 1906-1909 годах было казнено 2694 человека, по другим — около 5000. Вместе с тем почти 6000 должностных лиц погибли за это время от рук революционеров.
Самым горьким итогом кровавого противостояния экстремистов и самодержавия стало обесценивание человеческой жизни. Почти отвыкшее от смертной казни общество как бы вернулось лет на двеcти назад. Революционеры-террористы нередко называли убийство ими какого-либо сановника «казнью». Следовательно, сами они представляли собой палачей. Эту же роль — роль, от которой отказывались даже закоренелые каторжники, невзирая на щедрую мзду, — пришлось взять на себя многим солдатам и даже гвардейским офицерам русской армии.
Все это готовило психологическую атмосферу для будущих, еще более кровавых событий. Сам Петр Столыпин считал, что «к горю и сраму нашему лишь казнь немногих предотвратит моря крови». Однако его расчет не оправдался. Моря крови, которого стоили России гражданская война, а затем сталинская тирания, предотвратить так и не удалось.
Автор - доктор права Университа Эссекса (Великобиратния), кандидат исторических наук (МГУ им М.В.Ломоносова), магистр европейского бизнес-права (Паллас Консорциум, ЕС).