Иные лекарства только усиливают болезнь
Чтобы продвинуться в борьбе с коррупцией, правительство задумало обязать чиновников доносить на коллег. Известно, что «телефоны доверия», по которым могли бы пожаловаться притесняемые граждане, молчат с момента их установки. Тема доносительства в России опять актуальна, и мне, историку, написавшему об этом целую книгу, не терпится напомнить читателю некоторые факты.
Сразу скажу, что доносительство процветало не только в России. На массовых доносах строилась работа инквизиции, средневековая Венеция была настоящей страной стукачей. Во Дворце дожей на лестнице сохранился знаменитый «Зев льва» — окошечко в стене, сунув голову в которое, любой стукач, невидимый и недостижимый, мог безбоязненно «сообщить» на своих сограждан. Во Флоренции, в монастыре Савонаролы Сан-Марко, под окном кельи настоятеля мы видим узкое отверстие, в которое можно было незаметно сунуть свернутый в трубочку донос.
Первые правовые нормы об извете (так называли донос в старину — от слова «известить») возникли во времена образования Московского государства. Переходившие на службу к московскому князю служилые люди были обязаны целовать крест в верности ему и подписывали специальные «укрепленные» грамоты, которые (в отличие от подобных документов в других русских княжествах!) включали обязательство извещать, «где которого лиходея государя своего изведаю или услышу на государя своего лихо… и мне то сказати своему государю безо всякие хитрости».
Значение извета в жизни России невозможно переоценить. Многие законы XVII-XVIII веков непременно включают норму об извете на нарушителей данного закона и устанавливают награду доносчику. В России, с ее огромными пространствами, при слабости власти, отсутствии сильного самоуправления и, наоборот, всевластии местных чиновников (некий сибирский воевода в ответ на жалобы ссыльных на него, произнес актуальную и до сих пор фразу: «Ништо вам! Я ль не Москва для вас?!»), при юридическим, а потом фактическом совмещении судебных и административных функций в одних руках донос оказывался единственно доступным для верховной власти способом контроля за исполнением законов. В особенности это относится к земельным делам, налогам и службе государевых людей — главным сферам государственной деятельности.
В царствование Петра I обязанность всех подданных доносить многократно подтверждалась. В «пригласительном» указе 1713 года говорилось: «Ежели кто таких преступников и повредителей интересов государственных и грабителей ведает, и те б люди без всякаго опасения приезжали и объявляли о том… и кто на такого злодея подлинно донесет, и тому, за такую его службу, богатство того преступника, движимое и недвижимое, отдано будет; а буде достоин будет, дается ему и чин его, а сие позволение дается всякого чина людям от первых и до земледельцев». А 2 марта 1711 года Петр I написал такой указ: «Кто скрывается от службы, объявить в народе, кто такого сыщет или возвестит — тому отдать все деревни того, кто ухоранивается». Ярославский комиссар Михаил Брянчанинов откликнулся доносом на своего соседа помещика Сергея Борщова, не поехавшего на смотр: «В доме своем укрываетца и живет в праздности». Петр I написал на извете резолюцию: «За такое презренье указу отдать пожитки и деревни сему доносителю». Брянчанинов округлил свои владения.
Что до чиновников, то их всех Петр считал преступниками, до времени не разоблаченными. Вместе с тем царь понимал, что при грошовом жалованье госслужащих отменить полностью то, что мы называем взятками, невозможно. Поэтому было введено тонкое разделение «дачи» на так называемую акциденцию — «от дел дозволенные доходы», или плата за честно исполненный труд без нарушения законов, и преступную взятку. Но к крупным казнокрадам было не подступиться: работала круговая порука. Петр попытался переломить этот сговор тем, что внедрил в среду чиновничества целый институт штатных доносчиков-фискалов во главе с обер-фискалом. Они сидели во всех центральных и местных учреждениях в особых помещениях, куда другим вход был закрыт (вроде возникших позже Первых отделов). Проблема была в том, что новый отряд бюрократии оказался не лучше старых. Многие использовали добытый компромат не для изобличения, а для шантажа. В 1729 году расследовался донос на фискала Тимофея Челнцова, который сказал приятелю: «Изволишь ли ведать, какой я фискал и какие имеются у меня доносы на сенаторов, высоких персон» и, показав две тетради, добавил: «Вот-де показано у меня подозрение на…» и далее назвал имена видных сановников.
Институт фискальства не способствовал установлению законности и порядка. Наоборот, бес доносительства страшно развращал общество. Читать бесчисленные доносы прошлого — труд для историка тяжкий, будто поиск ключей, упавших в выгребную яму. От этого чтения легко потерять веру в человечество и народ. Екатерина II, известная патриотка, видела прямую связь между системой деспотической власти и доносительством: «Между государями русскими было много тиранов. Народ от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков и людей, которые под предлогом усердия ищут лишь, как бы воспользоваться и обратить себе на пользу все им подходящее». Не нужно возрождать институт фискалов, это путь пройденный и бесперспективный.