Партия, сменяемость власти и открытость: в чем секрет китайской модели развития
Что такое модель модернизации
Довольно долго общественные науки ставили знак равенства между «модернизацией» и «вестернизацией». Считалось, что развитие возможно только через принятие западной модели модернизации, которая базируется на демократии, свободном рынке и европейских ценностях.
Уже к середине XX века в социальной науке появились альтернативные точки зрения. С одной стороны, опыт СССР продемонстрировал, что вырасти из аграрной страны в сверхдержаву можно, следуя и иным принципам, и в других условиях (однопартийности, жесткой центральной власти и железного занавеса, огораживающего страну от остального мира). Несколькими десятилетиями позже еще один путь развития продемонстрировала послевоенная Япония. Она скрестила государственное вмешательство с рыночной экономикой, дополнила протекционизм активным заимствованием зарубежных инноваций и ориентировала промышленность на экспорт, что сделало возможным так называемое японское экономическое чудо.
Западный, советский и японский (политологи называют его девелопменталистским, или азиатским) подходы к развитию — это разные модели модернизации. Каждая из них представляет самостоятельный, отличный от остальных способ развития. При этом они универсальны и пригодны для копирования в других странах: западной модели придерживаются страны Европы и Северной Америки, советской следовали страны социалистического лагеря, по формуле азиатской модели выстроили свое развитие, например, Южная Корея, Тайвань и Сингапур.
Что говорят о новой китайской модели?
Впечатляющий рост Китая дал почву для рассуждений о том, что его опыт — еще одна модель модернизации, обладающая рядом преимуществ относительно других. Одним из первых об этом заявил Джошуа Рамо из консалтингового агентства Kissinger Associates в своей книге «Пекинский консенсус».
Что интересно, официальный Пекин до недавних пор предпочитал не говорить о своем пути развития как об универсальной модели, которой могли бы воспользоваться другие. Скорее, наоборот, китайская Компартия всю свою историю придерживалась тезиса, что у каждого государства свой путь и подходящего для всех моделей не существует. Еще в 2011 году второе лицо КНР, премьер Вэнь Цзябао говорил, что китайский опыт рано рассматривать в качестве модели развития.
Ситуация изменилась при Си Цзиньпине. В последние годы партийные СМИ начали заигрывать с идеями о китайской модели модернизации. После того как генсек КНР сказал в докладе на XX съезде, что китайская модель отличается от западной и «предлагает человечеству новый путь к модернизации», концепция широко разошлась в китайской пропаганде. Сам Си Цзиньпинь теперь часто повторяет этот тезис на встречах с зарубежными лидерами, о концепции рассуждают китайские мозговые центры, а диппредставительства КНР синхронно популяризируют ее в иноязычных СМИ — в России, например, колонку про китайскую модель модернизации написала Генеральный консул Китая во Владивостоке Пяо Янфань.
Впрочем, как и многие китайские идеологемы, пока концепция Си о модели модернизации — набор туманных лозунгов. Эти лозунги повторяют общие приоритеты его правления, например, об углеродной нейтральности и большем социальном равенстве, но едва ли предлагают набор конкретных рекомендаций для тиражирования. В китайской политике так происходит из-за того, что традиционно наверху сначала принимают рамочную политическую формулу-посыл, которая приобретает содержание уже в ходе дальнейших многоступенчатых обсуждений. Тем не менее, если КНР намерена использовать китайскую модель модернизации в качестве флагманского инструмента своей «дискурсивной силы» — транслируемой на глобальную аудиторию идеологии, — возможно, в обозримом будущем мы увидим и более стройное описание этой модели.
Партия у руля
Китайское экономическое чудо базируется на трех несущих опорах: коммунистической партии (КПК), государственном капитализме и международной открытости.
В ядре китайского подхода к развитию — абсолютная монополия на власть Коммунистической партии. На заре истории КНР партия стала институциональным фундаментом для построения единой государственности в стране, пережившей два десятилетия Гражданской войны. По прошествии семи десятилетий она до сих пор пронизывает все органы власти, определяя стратегическую повестку и кадровые назначения. Компартия правит железной рукой: цензурирует интернет, не проводит конкурентные выборы и жестоко перевоспитывает несогласных — за это большинство индексов развития демократии называют Китай несвободной страной и автократией. При этом авторитарность зачастую рассматривают как преимущество китайской модели с точки зрения эффективности, так как она позволяет мобилизовать неограниченные человеческие и материальные ресурсы во время острых кризисов и для достижения общенациональных задач.
Вместе с тем жесткость в одних вопросах гармонично сочетается с гибкостью в других. Так, например, Китай выгодно выделяется на фоне остальных авторитарных режимов благодаря налаженным механизмам циркуляции элит. Чтобы расти по службе, партийные управленцы замотивированы выполнять (и перевыполнять) широкий набор количественных показателей в зоне своей ответственности. У партсекретарей провинций это темпы экономического роста, рождаемость, снижение преступности, атмосферные выбросы. Для тех, кто дослужился до самого верха и получил место в Политбюро, неписаные нормы до недавнего времени устанавливали ограничение по возрасту — после 68 лет нельзя получить новое назначение. А правление одного «поколения лидеров» ограничивалось двумя пятилетними сроками. Принципы передачи власти долго считались главным фактором устойчивости китайского авторитаризма, потому что при сохранении преемственности курса они до сих пор обеспечивали регулярную ротацию и обновление управленческого класса.
Нынешний генсек Си Цзиньпин переступил через эти принципы на минувшем XX съезде КПК, оставив себя главой партии на третий срок и двух сторонников в возрасте старше 68 лет в Политбюро. Западные обозреватели тут же написали, что он сломал механизм обновления элит. Однако, эксперты по Китаю обращают внимание, что нормы сменяемости все еще действуют, хотя уже и не так строго — другие назначения съезда прошли в соответствии с возрастной нормой, а в корпусе министров и партсекретарей нет управленцев, кто бы засиживался на одной должности более трех лет.
Еще одна важная особенность Китая — стремление внедрять масштабные изменения поэтапно, методом проб и ошибок. Архитектор китайских реформ Дэн Сяопин описывал этот подход метафорой «переходить реку, нащупывая камни». Так, самые смелые реформы в КНР всегда проводятся через эксперимент в многочисленных пилотных зонах в разных уголках страны, чтобы в результате выбрать самый успешный. Несовершенные или устаревшие институты не разрушаются до основания, а постепенно трансформируются. Во многом с помощью этого подхода удалось преодолеть политико-идеологическую инерцию, не допустив коллапса государственно-партийной вертикали. До сих пор он активно применяется в самых разных сферах: при разработке законодательства, выработке технологической и экономической политики.
Социалистическая рыночная экономика
Уже более 40 лет сильное присутствие государства в китайской экономике соседствует с кипящей рыночной средой. Такой уклад в КНР называют «социалистической рыночной экономикой».
Как и в политике, Компартия определяет долгосрочный экономический вектор. Стратегические отрасли экономики (40% от ВВП) — энергетика, тяжелая и оборонная промышленность, телекоммуникации — заняты госпредприятиями. В финансовой сфере доминируют госбанки, с помощью которых государство кредитует мегастройки и субсидирует международную экспансию производителей из числа «национальных чемпионов». Одновременно Пекин ограничивает вывод капитала и держит низкими ставки по депозитным вкладам, чтобы доходы граждан возвращались в экономику, а не копились на счетах или выводились за рубеж. Каждые пять лет Китай принимает экономический план, где собраны все ориентиры для экономического развития. В нынешнем, уже 14-м пятилетнем плане фигурируют показатели инфраструктурного строительства, энергопользования, урбанизации, темпов роста инвестиций в технологии и многое другое.
Вместе с тем именно политическое решение Дэна Сяопина перейти от командной экономики к рыночной стало одной из важнейших предпосылок роста Китая — рыночная конкуренция высвободила продуктивные силы китайского общества. Чтобы проиллюстрировать вклад частного сектора в китайскую экономику, часто используется формула 60/70/80/90: на него приходится 60% ВВП, 70% инновационных разработок, 80% занятости среди горожан и 90% экспортируемых товаров и услуг.
Международная открытость
Другой ключевой фактор модернизации Китая, также связанный с именем Дэна Сяопина, — последовательный курс на открытость внешнему миру. С 1970-х годов, когда КНР нормализовала отношения с западными странами и азиатскими соседями, ее товарооборот умножился в 300 раз и теперь составляет $6 трлн. Аналогичным образом объем прямых иностранных инвестиций, не дотягивавший до отметки в миллиард в начале 1980-х годов, по итогам 2022 года насчитывал $190 млрд. Ориентация промышленности на экспорт и особенно вступление в ВТО поставило китайские производства перед лицом ожесточенной международной конкуренции, что привело к значительному прогрессу в производительности труда и улучшениям в нормативно-правовой базе.
Наконец, благодаря международной открытости Китай впитывает передовые интеллектуальные ресурсы. Компании из развитых стран, которые открывают в КНР совместные предприятия, рано или поздно передают китайцам технологии. А сами китайские власти много десятилетий поощряли обучение своих граждан в европейских и американских вузах, чтобы по их возвращении сформировать высококвалифицированные научные школы. Так, в конце 2010-х годов ученые, обучавшиеся за границей, руководили 70% ключевых исследовательских проектов в Китае. В составе нынешнего руководства Китая зарубежный опыт имеют главный теоретик Компартии Ван Хунин и вице-председатель КНР Лю Хэ, который до недавнего времени был главным экономическим советником Си Цзиньпина.
А модель ли это?
Несмотря на яркий национальный колорит, у исследователей есть сомнения, можно ли считать китайский подход к развитию универсальной моделью. В некотором смысле это оригинальная компиляция методик советской и азиатской моделей: сильное государство-партия и экспортно-ориентированная рыночная экономика, которая опирается на заимствованные технологии.
Кроме того, исследователи отмечают, что опыт модернизации КНР не универсален — его невозможно воспроизвести без объективного политического, социально-экономического и территориального капитала, которым обладает только КНР. Главным образом, это колоссальная численность молодого сельского населения: в 1978 году — 80%, а в 2022-м — 35%. В два первых десятилетия реформ оно обеспечило 15% экономического роста и до сих пор гарантирует приток дешевой рабочей силы. Сегодня демографию Китая также считают уникальным преимуществом для развития цифровых технологий за счет того, что полтора миллиарда китайцев генерируют исключительные объемы больших данных, которые критически важны для машинного обучения систем искусственного интеллекта. Другое невоспроизводимое преимущество Китая — его масштабы, которые открывают уникальный мобилизационный ресурс и предоставляют простор для апробации преобразований без одномоментного слома всей системы управления, чтобы впоследствии поэтапно масштабировать наиболее эффективную из них.
Тем не менее отдельные практики китайской модернизации действительно могут послужить примером для других государств. Например, поэтапные структурные изменения, соответствующие национальной специфике, — вероятно, одна из таких практик. Кроме того, опыт китайской Компартии — хороший урок того, как формализованные структуры и процессы (в том числе обновления власти) даже в глубоко недемократической среде способствуют стабильности и выживаемости режима.
И наконец, противопоставляя китайскую модель модернизации западной, не следует забывать, что всех своих успехов Китай за последние 40 лет добился, во-первых, придерживаясь последовательного курса на международную открытость, а во-вторых, в условиях мирного развития, без конфронтаций с внешним миром.