С уходом войск США из Афганистана и приходом к власти движения «Талибан» (запрещено в России как террористическое), с которым Штаты безуспешно боролись последние 20 лет, кажется, что ни одна из западных стран больше не ступит на афганскую землю, а потому она свободна для любой другой силы, желающей извлечь оттуда максимум прибыли. Такой силой сегодня может стать Китай.
Во-первых, в недавней истории достаточно примеров того, как Пекин не боится вкладываться в рискованные активы по всему миру. Во-вторых, Китай, как и Россия, пошел на сближение с талибами и принимал их на министерском уровне. Логично в таком случае предположить, что за всеми этими действиями стоит меркантильный расчет получить доступ к афганским ресурсам в то время, пока еще толком не сформированное правительство очень нуждается в иностранном финансировании, а препятствия в виде Запада уже нет.
Но так ли все на самом деле?
Рисковый инвестор
В последнее десятилетие за Китаем прочно закрепился имидж страны, которая активно вкладывается в самые рискованные страны по всему миру. Например, Китай — важный инвестор в Сомали и Южном Судане и экономический партнер политически турбулентных стран типа Венесуэлы или Киргизии .
Кажется, вкладываясь в рискованные активы, Пекин действует нерационально. Но это не так. Китайские инвесторы очень прагматичны и редко вкладываются в неприбыльные активы. Да, бывают случаи инвестиций, когда госкорпорации по геополитическим причинам вкладываются в не слишком экономически интересные иностранные проекты, но убытки в таком случае компенсируются государством (или санкции от государства в случае отказа превышают эти убытки — в любом случае в такой ситуации выбора у компаний нет).
За последнее десятилетие в КНР возросло качество управления рисками: появились специальные агентства, которые консультируют госкорпорации. И в целом после кризиса 2008 года Пекин стал более аккуратно относиться к проектам с сомнительной выгодой. Например, Китай из-за высоких рисков отказался от масштабного проекта китайско-пакистанского экономического коридора, который должен был стать важным звеном в цепочке проектов «Один пояс — один путь» и символом дружбы Пекина и Исламабада.
В ряду таких же надолго забытых проектов и линия D газопровода из Центральной Азии в Китай. Его строительство откладывается уже больше пяти лет, хотя, когда новая ветка анонсировалась и постфактум была включена в «Экономический пояс Шелкового пути», казалось, что никакие трудности не помешают реализации проекта. Но сейчас та доля, которую центральноазиатские Туркменистан, Узбекистан и Казахстан занимают в газовом рынке Китая, Пекин пока удовлетворяют, и он, судя по всему, не собирается ее увеличивать.
Другими словами, будет вкладывать Китай в Афганистан или нет, зависит от того, насколько это может быть выгодным.
Экономические выгоды
Афганистан уникально богат черными, цветными и редкоземельными металлами. Например, размер разведанных запасов черных металлов месторождения в предгорьях хребта Гиндукуш составляет более 500 млн тонн. А Айнак — это известное афганское месторождение меди, крупнейшее в Евразии. По данным Геологической службы США, там содержится 450 млн тонн медной руды. В Афганистане, по некоторым оценкам, крупнейшие в мире залежи лития, одного из самых важных для перехода на зеленую энергетику металлов.
Эти и многие другие месторождения в Афганистане практически нетронуты. Эксперты-геологи утверждают, что неизвестно, насколько богат ресурсами Афганистан на самом деле. Учитывая ограниченность ресурсов, важность афганских месторождений для наукоемких отраслей растет с каждым годом.
При этом у самого Афганистана нет технологий и финансов, чтобы разрабатывать месторождения самостоятельно. И ни одна из ведущих мировых добывающих компаний, кроме китайских, так и не смогла получить доступа к ресурсам. Однако их опыт работы в Афганистане вряд ли можно назвать удачным.
В 2008 году Jiangxi Copper совместно с China Metallurgical Group Corp выиграли контракт на $2,9 млрд на право в течение 30 лет разрабатывать и эксплуатировать медный рудник в Айнаке. На данный момент работа на месторождении остановлена, а все сотрудники вывезены из Афганистана. Во-первых, недалеко от месторождения были обнаружены древние развалины буддийского города. Во-вторых (и это основная причина), у компании были серьезные опасения по поводу безопасности своих работников, на которых несколько раз нападали и даже убивали. Другими словами, прошло уже больше 10 лет с момента подписания контракта, а добыча в полной мере практически и не началась.
Кроме этого, у Китая в Афганистане был другой проект — в 2011 году китайский энергетический гигант China National Petroleum Corporation (CNPC) выиграл тендер на разработку нефтяного месторождения на севере страны у реки Амударьи сроком на 25 лет. Через два года добыча началась, однако вскоре между CNPC и ее местной компанией-партнером разгорелся спор, который последние пытались решить с применением силы и угрожали китайским инженерам на местах. Добычу приостановили и не возобновили до сих пор.
Кроме этих двух проектов, у Китая не было других крупных планов по сотрудничеству с Афганистаном, несмотря на более-менее действующее правительство. А те небольшие инфраструктурные и строительные проекты (дороги, школы и другие социальные объекты), которые китайские компании строили в Афганистане в разные годы, были частью международных инициатив и не являются китайскими — компании из КНР выступали исключительно в роли подрядчиков.
Не совсем понятно, почему с падением правительства Ашрафа Гани у Китая должны были вдруг появиться новые экономические возможности в Афганистане. Инвестировать в Афганистан вряд ли начнут, пока не станет понятно, удастся ли «Талибану» создать эффективное действующее правительство.
Китай не исключение. Однако есть мнение, что в сложившейся ситуации власти КНР будут руководствоваться геополитическими интересами, так как нарастающее противостояние с США подталкивает Пекин заполнить образовавшийся в Афганистане вакуум.
Поддержка талибов
Пекин уже несколько лет поддерживает отношения со всеми сторонами конфликта в Афганистане. Но быстрое падение Кабула и бегство Гани из Афганистана не оставило ему выбора — только установить более тесные контакты с «Талибаном», де-факто властью в стране.
Конечно, Китай, как и Россия, не мог удержаться от злорадных комментариев по поводу ухода США из Афганистана. Происходящий в Афганистане хаос прекрасно вписывался в антизападный идеологический нарратив, который Пекин активно транслирует в последние годы. Для приличия было сказано о готовности Пекина сотрудничать с США, но также китайские дипломаты призывали Вашингтон признать ответственность за происходящее, отказаться от двойных стандартов и признать, что военное вмешательство в дела других стран несет пагубные последствия.
В то же время позиция Китая по Афганистану не сильно отличалась от российской — даже в том, что касается «Талибана». Официальный представитель МИД КНР Хуа Чуньин во время ежедневного брифинга говорила примерно то же самое, что и российские коллеги, — что к талибам необходимо относиться без устаревшей предвзятости, а недоверие к ним вряд ли можно назвать рациональным. При этом незадолго до этого представители «Талибана» в Пекине встречались с министром иностранных дел КНР.
Желающий на этот раз добиться признания легитимности «Талибан» схватился за китайскую риторику, объявил Пекин своим основным внешнеполитическим партнером и много чего пообещал. Пекину важно, чтобы талибы гарантировали разрыв любых связей с «Исламским движением Восточного Туркестана» (запрещено в России), боевики которого выступают за отделение Синьцзян-Уйгурского автономного района от КНР. Кроме того, Китай требует от нового руководства Афганистана создать инклюзивное правительство, в которое войдут представители всех национальных и религиозных групп общества.
Главный вопрос в том, сможет ли «Талибан» выполнить эти и другие требования и стабилизировать ситуацию в стране.
Интересы КНР в Афганистане ограничены желанием удержать потенциально опасную волну насилия и радикализма внутри страны. Не допустить, чтобы через границу в Ваханском коридоре или со странами Центральной Азии в китайский Синьцзян проникло одно их «трех зол» (радикализм, сепаратизм, терроризм), с которыми Пекин активно борется несколько последних десятилетий.
Китай не желает занимать место США в Афганистане, а текущая активная поддержка «Талибана» на словах объясняется в основном злорадством (этого в риторике китайских дипломатов становится с каждым годом все больше) и прагматичностью. По большому счету Китаю не важно, кто стоит у власти в Афганистане, — главное, чтобы это руководство гарантировало безопасность на границах.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора