Русский путь в Европу. Как разогнать экономику и не остаться на обочине
За последние тридцать лет Россия пережила два поворотных момента. На первом этапе реформ — в 1991-1992 годах — российская оппозиционная элита не сумела объединиться вокруг достойного лидера и предложить рациональный путь институциональных преобразований. Дело свелось к известному революционному рецепту: старый мир был разрушен «до основанья», а затем потребовались громадные издержки, чтобы восстановить хозяйственные связи, и результат оказался мало похожим на ожидания. За семь послереформенных лет ВВП страны сократился на 40%, многие несырьевые отрасли были уничтожены, фундаментальная наука была оставлена на произвол судьбы и потеряла крупнейших ученых, ученики которых сейчас занимают ведущие позиции в западных университетах.
Второй период наступил в начале 2000-х годов, после прихода Владимира Путина к власти. Нынешнему президенту удалось остановить распад страны и криминализацию, воспользоваться ростом цен на нефть. В течение девяти лет — с 2000 по 2008 год — российская экономика росла невероятным средним темпом — почти 7% годовых. К 2008 году величина душевого ВВП России по паритету покупательной способности составила 48% этого показателя для США. Тогда улучшилось корпоративное управление, выросла доля граждан с высшим образованием, был достигнут прогресс в развитии гражданского общества: увеличилось число некоммерческих организаций, возросла роль ассоциаций бизнеса и общественных советов при администрациях разных уровней. Быстро менялась и массовая культура, поднялся уровень доверия в обществе, резко упавший в 90-е годы, улучшились стандарты в сфере обслуживания.
Чтобы закрепить успех, тогда было необходимо решить четыре взаимосвязанные задачи.
- Диверсифицировать производство. Для достижения этой цели нужно было не поддаваться соблазну извлечения быстрых рентных доходов и противостоять нефтегазовому лобби, продвигавшему идею превратить Россию в «великую энергетическую державу». Эта задача не решена до сих пор.
- Сформировать институты догоняющего развития, характерные для стран экономического чуда, прежде всего систему индикативного планирования. Реализации этой реформы препятствовал идеологический догматизм и административная борьба. Только в конце 2018 года началась реформа проектной деятельности, которая в принципе может послужить ускорению экономического роста. Однако пока она пробуксовывает.
- Не допускать увеличения неравенства. Плоский налог плохо совместим с задачами ускорения роста. Его использование вынуждает финансовые власти интенсифицировать другие каналы пополнения бюджета и ведет к постепенному накоплению социальной напряженности. Ввести такой налог гораздо легче, чем отменить: решение о прогрессивном налогообложении должны принять как раз те люди, которые в первую очередь проиграют от этой меры.
- Минимизировать издержки геополитики, подчинив ее задаче обеспечения быстрого экономического роста. Для этого следовало отказаться от претензий на лидерство среди бывших советских республик и стремиться к максимальному сближению с основным торговым, а в перспективе и политическим партнером — Европейским союзом.
Сегодня в условиях открытой экономической войны между ведущими экономическими державами и нарастающей политической изоляции нашей страны, которая требует поддерживать обороноспособность, решение четырех перечисленных выше задач является по-прежнему актуальной повесткой для России. Но реализовать все эти задачи сейчас стало гораздо сложнее. Продолжение политики сдержек и противовесов, которой следует российское правительство, может в лучшем случае привести лишь к стабильно низким темпам роста, что усугубит экономическое отставание страны.
Чтобы избежать такого сценария, потребуется выполнить и еще одну рекомендацию Чалмерса Джонсона — создать сплоченную команду высших администраторов, нацеленных на формирование институтов быстрого развития, которая будет способна эффективно сочетать государственное управление и рыночные механизмы.
При продолжении изоляции наши шансы на экономический рывок, который за последние 30 лет много раз объявлялся российским правительством, крайне малы. Мы остро нуждаемся в дружественной Европе. И это нужно не только для того, чтобы продавать нефть и газ. Нам необходим доброжелательный высокоразвитый партнер, чтобы заимствовать современные технологии и учиться создавать новые, чтобы иметь перед собой образец эффективной социально-экономической организации, где возможно плодотворное сотрудничество граждан друг с другом и государства с внешним миром.
Слово «сотрудничество» здесь, возможно, является ключевым. Стоит отметить, что в недавно предложенном индексе «атмосферы сотрудничества» (Cooperation Context Index) первое место занимает Норвегия, кстати, опережающая США и по душевому ВВП, а Россия находится на 89-й позиции среди 148 стран.
Негативные изменения политической и экономической ситуации в России, которых с большой вероятностью следует ожидать в условиях изоляции, очевидно, не соответствуют интересам Европейского союза. Неслучайно французский президент Эммануэль Макрон не раз вспоминал идею своего предшественника Шарля Де Голля: «Европа от Лиссабона до Владивостока». К сожалению, на сегодняшний день мнение Макрона о том, что Россия — это глубоко европейская страна, является не фактом, а скорее надеждой, в реализации которой Россия заинтересована не меньше, чем Франция или некоторые другие европейские страны.
Траектория экономического развития нашей страны и европейских стран во многом сейчас зависит от того, сумеет ли Европейский союз преодолеть текущий политический кризис и отстоять свое право принимать независимые от США решения. Я бы повторил свой ранее высказанный тезис. Если нам удастся продемонстрировать Европе нашу способность к быстрому экономическому развитию и стремление к интеграции, такая интеграция станет действительно возможной. Причем это интеграция без потери суверенитета и самобытности. Интеграция, где цивилизованные формы соревнования и сотрудничества торжествуют над беспределом рынка и произволом государства.