Дерево или машина. Почему жители городов воспринимают благоустройство в штыки

Я выхожу из подъезда и думаю, почему нельзя было сделать нормальную кадку с цветами? Или почему столько соли насыпано на дороги? Такие претензии у горожан возникают ежедневно. И часто они обращают их к «Стрелке», которая из-за того, что открыто и публично рассказывает о своих проектах, теперь ассоциируется со всеми городскими изменениями — и хорошими, и плохими. Она стала удобным адресатом для жалоб, в отличие от управы или ГБУ «Жилищник», которые принимают по будням с 10.00 до 17.00, и общаться с которыми нужно на языке официальных запросов. «Стрелка» — это конкретные люди из вашего фейсбука, и найти их можно быстрее, чем через шесть рукопожатий.

Для своих друзей я давно выступаю ответчиком по всем вопросам «Моей улицы». Сначала было страшно, потом запросов стало еще больше, дальше к обсуждению присоединились регионы, где «Стрелка» также много работает. Нам часто приписывают вещи, к которым мы не имеем отношения. А потом мои старшие коллеги и наставники научили меня, что невозможно ответить на все вопросы. И нужно перестать идентифицироваться с чужими эмоциями, потому что в России существует огромное количество проблем в разных сферах — здравоохранение, суды, налоги, и у людей настолько мало возможностей построить диалог с государством, что в соцсети сливается вообще все. Все претензии. Наверное поэтому самый популярный вопрос к нам «Зачем вы вообще это делаете, когда есть другие проблемы?»

Ситуация, когда соцсети дали каждому возможность найти свою аудиторию, когда каждый человек превращается в медиа, возникла недавно. Пока не сложилось общепринятой этики общения — все находится на стадии нащупывания форматов и исследования границ. Да, у вас в профиле фотография, и ваше имя есть, однако в этой коммуникации много анонимности, и люди готовы постоянно растягивать границу допустимого. А что если я напишу «а идите вы все на…»? Ведь ничего не будет. Такие выпады происходят одновременно с формированием новых правил, но сейчас мы в положении, когда любой имеет возможность высказать свою точку зрения с позиции эксперта. Недовольство заряжено уверенностью в том, что «...я знаю, как лучше». Нам, чтобы ответить на претензии, надо сперва объяснить, что вопрос задан некорректно. И это усложняет задачу, ведь позиция «я — эксперт» очень ранимая. Нельзя сказать человеку, что он неправ, если он живет в этом городе и ходит по этой улице — конечно, он будет уверен, что знает, как лучше.

Смена авторитетов

Мне всегда казалось, что лужковская архитектура стремилась удовлетворить то, чего мы хотели бессознательно. Многое исходило из интуиции, а сейчас все-таки появилась повестка, сформированная экспертным сообществом, профессионалами, которые могут дать адекватную оценку городской среде. Запрос на изменения идет не от народа. Ведь нормально, что ученый, когда занимается исследованиями, не спрашивает у населения, надо ли ему открывать пенициллин.

При этом парадигма экспертности поменялась. Скажу страшную вещь: сегодня профессионализм в меньшей степени связан с опытом или с возрастом. Чтобы понимать устройство современного мира, недостаточно иметь набор знаний из школы и института — необходимо все время себя прокачивать. Сегодня гораздо важнее уметь получить новую информацию и ее использовать, чем накапливать знания. Современные профессионалы, например, знают, как организовать встречу одного седого эксперта с другим, а затем, получив от них вводные данные, сделать выводы и приступить к решению задач.

По сути, авторы московского благоустройства — не архитекторы. Они — координаторы проектов, собирающие информацию и согласовывающие потоки. Ведь, кроме плитки и деревьев, в благоустройстве задействована уйма слоев. Это и история, и инженерные коммуникации, и собственники зданий, и транспортно-пешеходные потоки, а также возможности подрядчиков и строительного рынка. Как правило, никто из специалистов по каждому из направлений не хочет друг с другом общаться — «Стрелка» выступает коммуникатором, связным.

География чужого

Проектная деятельность требует определенной эволюции. В силу советского уклада — изолированности от международной повестки и диктатуры утилитарного подхода — в нашей стране не произошло эволюции проектной практики. Чтобы не ждать 50 лет, не совершать уже кем-то проделанных ошибок, мы привлекаем западных экспертов. Это бюро West 8, которое занималось Новой Голландией в Петербурге и Губернаторским островом в Нью-Йорке, авторы концепции парка «Зарядье» американцы Diller Scofidio + Renfro, французский архитектор Ирен-Джао Ракитин, построившее Александрийскую библиотеку и реконструировавшее Тайм-сквер компания Snohetta и многие другие. Но иностранные архитекторы — авторы концепций. Вся коммуникация с заказчиком — городом — ведется через нас, потому что мы понимаем, что возможно в нашей реальности, а что не получится.

Еще одна претензия к КБ Стрелка — что у нас работают люди не из Москвы, а со всех уголков России — от Калининграда до Якутска. При этом в регионах, где мы сейчас ведем проекты благоустройства, наоборот, подчеркивают, что мы москвичи.

Логика изъятия

Сокращение проезжей части каждый автомобилист воспринимает как покушение на свою собственность. В СССР машина была роскошью, а в 1990-х автомобиль оказался доступнее, и за 20 лет сформировался стиль жизни, который представляется теперь не то, что комфортным, а единственно возможным. Удобно проснуться, быстро собраться, прыгнуть в машину, настроить радио, поехать… И тут выясняется, что дальше придется жить по-другому.

Разумеется, никто не хочет выходить из зоны комфорта. Во-первых, потому что не все осознали изменения, случившиеся на улице. Я сама год назад отказалась от машины и обнаружила, что вообще-то там стало приятно находиться. Улицы стали чище и светлее, на них появилось больше магазинов и кафе. Во-вторых, людям трудно жертвовать собственным благом в пользу общего. Мы забываем, что живем не в чистом поле, а разделяем территорию с огромным количеством сообществ, и всем нам необходимо договариваться. Регламентация автомобилей как единицы собственности — вынужденная мера. В городе с такой плотностью населения и такой уличной сетью невозможно всем иметь машину. Это должно быть либо необходимостью, либо привилегией, либо обусловлено каким-то особенным образом жизни. Например, вы работаете ночью и ездите по пустым дорогам. Изменить отношение к пропорции машин с пешеходами сложно, но улица себя оправдает. Она в Москве уже появилась, и по ней уже идут.

Инфраструктура, а не архитектура

Мы везде стараемся отодвигаться от эстетики, ведь благоустройство — прежде всего инфраструктурные решения. Наша задача — делать их максимально нейтрально. Проекты создают фон, который наша повседневность адаптирует под свои нужды. Нас спрашивают, зачем Москве нужны такие широкие тротуары, особенно на Лубянской площади. Ответ в том, что там может происходить, что угодно. Это и развитие бизнесов на первых этажах, и высадка деревьев, и обустройство павильонов, и зон отдыха. Ведь очевидно, будет лучше, если развивать площадь в сторону разнообразия ландшафта, чем, если мы отдадим больше мест под парковки. Что вы выберете — дерево или машину?

Мы создали пространство, которое не нужно заполнять в принудительном порядке. Важнее, что оно предназначено для людей. Когда человек идет по улице, которая сделана для человека, а не для того, чтобы жук прополз, у него возникает чувство собственного достоинства. За ним следуют другие гражданские потребности — это работает рефлекторно. В этом смысле хороший показатель экономика: с Тверской ушли дорогие бутики и магазины бриллиантов, зато там открылся «Ашан» и H&M. Кажется смешным, что на самой дорогой улице запускаются магазины дешевых сетей, но это показательно в смысле демократизации городского пространства.

Установки

Единственная вещь, которую в России принимают безусловно, — деревья. В прошлом году высадка зелени на Садовом и Тверской поздней осенью смягчила волну отрицания. Хотя параллельно шли претензии: что, дескать, не так сажают, поздно сажают, и ничего у них не распустится. В итоге зелень прижилась. А вот вещи, связанные с сохранением наследия, — вытащенные фрагменты дореволюционного булыжника на Сретенке и у Зарядья, восстановленные световые решетки на Садовом и фонари эпохи модерна на Тверском путепроводе, — никто не замечает.

Надо понимать, что любые изменения в городе не могут проходить бесконфликтно, и участвовавшие в них люди сталкиваются с неприятием, потому что эффект от их работы проступает очень опосредовано и не сразу. Мы и сами находимся в плену многих установок. Даже в профессиональном сообществе нет согласованного мнения на счет благоустройства: вспомните, как воспринимали первые московские пешеходные проекты — Большую Дмитровку и гранитные тумбы на Тверской, которые не меняли жизнь в городе. Сейчас подход изменился от расстановки уличной мебели к комплексным проектам. Но инерция мешает нам выстроить диалог, перейти от высказывания взаимных претензий к спокойной дискуссии со стремлением найти компромисс.

Человек так устроен, что он моментально привыкает к комфорту, и его запросы будут расти. То, что сегодня по Тверской можно пройти, не вытирая пальто о припаркованные машины, мы воспринимаем как данность. Мы радуемся тихо, а негативные эмоции звучат сильнее, к тому же медиа любят цепляться за скандалы. С другой стороны, неприятие дает нам понять, что людей действительно волнует, как устроена жизнь в городах. Без этой обратной связи невозможно развиваться и улучшать проекты.