Резонансная идея запретить крупным торговым сетям работу в выходные дни натолкнулась на ожидаемое неприятие населения. Замер ВЦИОМ, сделанный для экспертного центра «Платформа» по программе изучения потребительских стереотипов граждан, так описывает отношение к этой инициативе: 15 % опрошенных ее поддерживают, 82 % настроены негативно. При этом 68 % респондентов указывают, что такая инициатива создаст личные неудобства, а 39 % прогнозируют рост цен в небольших магазинах за счет снижения конкуренции.
Напомним, что обоснований у подобного запрета было несколько. Одно из них сформулировал сенатор Лисовский, и по своему существу оно апеллировало к поддержке малого бизнеса и сельхозрынков; по мысли сенатора, они получили бы в этом случае конкурентные преференции. Второй аргумент, выдвинутый митрополитом Илларионом, больше касался духовных аспектов: людям по воскресеньям пристойней молиться и заниматься внутренним развитием, чем торговать или совершать покупки.
Оба этих подхода не учитывают, что за последние десятилетия продуктовый шопинг перестал быть простым этапом в пищевой цепочке населения. Как и торговля не является примитивным посредником между заводом и холодильником. Сформирована «вселенная» потребления, внутри которой люди не просто утоляют голод и не только расширяют линейку вкусовых ощущений. Для них это момент реального выбора, мучительных сомнений и обретения себя; выбор между двумя видами соусов заставляет их рефлексировать не меньше, чем на избирательном участке, — в этом выборе консьюмерист обретает свободу. Он, возможно, потому так легко и отдает право выбора в политике, что ему есть куда этот выбор сублимировать.
Шопинг — это инструмент обретения индивидуальности и социальной маркировки. Как философски заметил мне во время экспертного опроса топ-менеджер крупной ретейловой структуры, «в природе нет двух одинаковых чеков и, тем более, нет одинаково заполненных холодильников». Если супермаркет для потребителя — это большая вселенная, то персональный холодильник — ее отражение в микрокосмосе. Складывая в корзину банки и упаковки, гражданин формирует свой характер, свой стиль и свой химический состав. Члены партии ЗОЖ гордо (пусть и волевым усилием) обходят стороной кондитерские отделы. Ценители грубых, но сильных удовольствий формируют архитектуру из пачек пельменей. Гурманы и эстеты хмуро оглядывают прилавки с российскими сырами. Они помнят то время. Да, то время. Они ничего не забыли и не простили.
Сыры, кстати, любопытный индикатор настроений активной части социума. Потеря импортных поставок европейского сыра в ходе российских контрсанкций болезненно отозвалась в среде креативного класса. Сыр стал символом либерального сопротивления. Конечно, люди не выходили на улицы с требованием вернуть им сыр (это было бы слишком по-мещански), но они понимали, что в этом запрете все коварство власти. Ширилось подозрение, что именно через сыр власть мстит интеллигенции за митинги на Болотной и проспекте Сахарова. Символическая ценность этого продукта определялась через связь с Европой и мировой культурой, в которой голубой рокфор, хорошее вино, европейская премьера, посещение выставки, курорта Форте-дей-Марми и вечерняя беседа интеллектуалов слились в один образ. Но было бы ошибкой думать, что такое влияние на life style касается только элитарного потребления. Подобное происходит во всех классах общества за исключением наиболее бедных слоев, где стоит вопрос физического выживания. Меняются бренды, но не игра ими.
Характерная фигура потребителя: человек пристально вглядывается в мелкий шрифт, который описывает состав продукта. Нет ли там ГМО? Нет ли пальмового масла, иных вредных добавок? Потребитель становится одержим мифом «всего натурального». Задняя часть упаковки с текстом — эта штука посильней «Фауста» Гете, вот где пульсирует интерес к жизни. Отсюда все большая акцентуация на качестве продуктов. Когда социологи спрашивали, на каких вопросах в области продовольствия должна сосредоточиться власть, первую позицию занимает поддержка отечественного производителя (58 % от опрошенных), а на втором месте — контроль качества — 52 %, на третьем — поддержка фермерства. Низкие в качестве ключевого приоритета называют меньше трети — 27 % респондентов.
Консюмеристская модель общества выгодна политической системе, потому что создает понятные инструменты управления социальной средой. Внутри культуры упаковки человек не будет предъявлять избыточных требований на политическом уровне. Потребитель — не человек баррикады. Его протест не нацелен менять строй привычных вещей. Даже экономический кризис сам по себе не создает угрозы для этого универсама потребления. Товары ведь остаются; да, дистанция до них увеличивается, уже не все, что раньше, потребитель может взять с полки. Но пока еще работает настрой: «нужно больше напряжения, надо крутиться». Хуже будет, если регулирование пойдет по венесуэльскому варианту и начнет исчезать сам предмет вожделений. Вот это уже может привести к сильной социальной фрустрации.
Хрупкий мир потребления можно сломать ради быстрой тактической выгоды: например, зафиксировать цены или ценовые надбавки, что приведет к вымыванию целой группы товаров с прилавков. Интуитивно чувствуя это, потребитель скептичен в отношении государственного регулирования. Так, задавая вопрос об отношении к ограничению цен с целью поддержки малообеспеченных слоев, мы получили такую картину: только 14 % являются сторонниками жесткого ценового регулирования, еще 32 % выступают за смешанные меры рыночного и административного характера и 50 % против всякого вмешательства в ценовую политику. Альтернативой, по мнению и населения и экспертов, кажется стимулирование крупных торговых сетей к гибкой социальной политике: расширение системы скидок, специальных акций, развитие инструмента социальной продовольственной карты. Иными словами, негласный социальный договор, который предполагает таргетированную поддержку малообеспеченных социальных групп.
Однако при всем лоялизме потребителя для власти здесь есть свой риск: для консюмериста она тоже становится объектом потребления. Гражданин постепенно начинает относиться к ней как к сервису, а не как к сакральной сущности. При таком восприятии чиновник это уже кто-то вроде продавца, функция по обслуживанию населения, которая оплачивается через налоговую систему. И точно так, как потребитель выставляет требования к сервису в магазине, он начнет выставлять их к институтам власти.
А что делать оппозиции в описанном симбиозе потребления и власти? — Играть на этом же поле. Учиться связывать свою программу с миром повседневности, миром комфорта. Антропологически типаж консюмериста не очень симпатичен, но он состоялся, он доминирует в обществе. Тот слой, который мы называем элитой, является таким же потребителем, только в большом масштабе, а значит, можно говорить о ментальном совпадении всех слоев общества. Все хотят потреблять. Возможно, когда-то мир вернется к эпохе больших мобилизующих идей. Но в его высокой, холодной и разреженной атмосфере прежний мещанский быт может показаться нежным и трогательным воспоминанием.