Последние проявления активности, вызванной приближением славных дат, связанных с Войной и Революцией, наталкивают на новые мысли о старых проблемах. При всём уважении к прошлому, оно уже давно обнаруживает явную тенденцию заместить в идеологии и сознании достоинство настоящего и даже контуры будущего. И даже там, где настоящее пробивается сквозь многослойную ретроидеологию, оно замыкается на главное, чем отмечены исторические темы, – на экстраординарность боевых действий и силовых акций. Политический нарциссизм приобретает в этих условиях все более военизированный, милитаристский характер. В крайних случаях уважение и благодарность отодвигаются на задний план обычным самолюбованием, а переодевание приобретает в том числе смысловой, моральный оттенок.
В предыдущих статьях данного цикла рассматривались неподражаемые эффекты переноса нарциссического восторга. Идеализация всемогущественного Я-объекта, с которым устанавливаются отношения связи и идентичности, позволяет слабому, затоптанному жизнью нарциссу с наслаждением наблюдать проекции своего обиженного совершенства. В этих зеркалах чужой славы он отражается во всем своем мелкотравчатом великолепии. Экраны такой проекции разнообразны: как было показано ранее, помимо власти, вождя и массы, страны, этноса, нации и расы, объектами «страсти к себе в другом» могут становиться сами модусы времени – прошлое, настоящее, будущее. Личную неполноценность изживают, сливаясь с величественной историей, резкостью текущей политики или ожиданием нового прихода. Но если зачистка прошлого и вера в будущее ограничены лишь исторической совестью и здравым смыслом, то идеализация настоящего прямо сталкивается с фактами живого зрения («взгляд из окна»). Любовь вообще слепа, но иногда приходится с использованием спецсредств помогать нарциссической подслеповатости превратиться в совершенно незрячее обожание идеала и себя в нем. Все, что не получается править, просто удаляют. Тонкая нарциссическая гармония с настоящим достигается... перфорацией и выпиливанием целых блоков несовершенной реальности.
Нарциссический обрезок
В наших условиях сложности с идеализацией настоящего легче всего компенсируются уходом идеологии в гламурную реконструкцию истории, в которой даже изверги и садисты становятся лицами канона. Это инфицированное политикой, грубо зачищенное от позора и преступлений, стерилизованное прошлое длится в сегодняшний день, оказываясь в итоге живее всего живого. Согласовать убожество реальности с зачищенным и славным преданием удаётся только исключением из образа современности целых сфер жизни как заведомо провальных. Идеологии вообще работают на прореживании дискурса, но наши изъятия уже сейчас больше и важнее самого изображения.
Для понимания ситуации достаточно сравнить избирательные восторги путиноидов с «полным» и по определению системным нарциссизмом советской эпохи. Речь шла о фатальных преимуществах строя во всемирно-историческом масштабе. Страна видела себя на пике социального развития и на гребне прогресса, ведущего к разрешению «загадки всей человеческой истории». Поэтому в СССР все должно было быть лучшим: знание и философия, техника и технологии, искусство и культура, общественная мораль, образование и здравоохранение, социальная политика и защита, промышленность и экология, балет и спорт. Обороноспособность (включая средства нападения) обязана была быть всесокрушающей. Высшим символом sovietico grandioso был космос – главный повод обожания себя «великосоветского» в лице спутника, Гагарина, Королева и Белки со Стрелкой. Отсюда же почти уникальное в истории явление – «полный научный комплекс». Советский нарциссизм был умеренным и отчасти конструктивным: иногда он все же сочетался с обычной функциональностью и работой на результат, а не только на отражение.
На этом фоне нынешний нарциссизм выглядит крайне фрагментарным. Приходится опускать целые направления и ракурсы.
Внутренняя политика главные победы, включая Крым, практически отыграла, а подготовка новых триумфов идёт себе же во вред (как с ФБК). Разборки с «пятой колонной» уже давно отдают мстительной пугливостью. Офицерские атаки на вернисажах и премьерах с применением химического оружия – зеленки и мочи – тоже приелись. Даже расправы с одинокими пикетчиками более не выглядят героически.
Экономика в очередной раз убилась об «дно» – и теперь еле отскакивает вверх и то в мечтах. Социальная сфера уже не в силах маскировать деградацию и дикие злоупотребления. Наука опущена настолько, что теперь лучше делать вид, что её не было вовсе. Рождённое летать падает, новое не изобретается и не внедряется, не растёт ничто.
Культура госзаказа бесплодна, зато давит все живое злобным ханжеством. Охрана традиционных ценностей, скреп и прочего наследия прославлена скандалами с воровством на восстановлении памятников. Даже благоустройство воспринимается измученными горожанами как бесконечное неудобство. Общее настроение: больше не надо делать нам красиво за такие деньги.
Массовым голодом не пахнет, но не пахнет и едой: импортозамещение производит нечто, соответствующее буквальному смыслу слов «продукты питания». И все это на фоне фискального крысятничества, сжирающего доходы до поры притихшего населения: каждый день приносит новые повинности, сборы и навязанные услуги.
Надо располагать сверхмощным нарциссическим зарядом, чтобы на этих руинах пытаться возвести памятник эпохе, то есть себе. И надо быть жертвой серьёзного расстройства, чтобы сейчас впадать в коллективную гордыню, какой не было за всю историю наблюдений, включая периоды расцвета.
Что остаётся?
Схема работает по принципу escape from present – бегство от настоящего. Что бы ни было сейчас, мы наследники великого прошлого и открыватели новой страницы истории. Мир утонет в продуктах собственного разложения, и только Россия останется одиноким, но неколебимым утесом порядка, силы и славы, недостижимых высот морали и духа. Надо отдавать себе полный отчёт в том, что в сказанном нет ни тени сарказма. Идеология описывает будущее мира и страны именно в этом ключе и даже дословно так – начиная с программных текстов политического руководства и заканчивая установками идейных домохозяйств.
И все же что-то позитивное остаётся в этом зазоре между прошлым и будущим. В первом приближении это внешняя политика, а при ближайшем рассмотрении – просто война.
Можно разбираться, насколько информация и пропаганда избегают проблемных тем и приукрашивают действительность внутренней гражданской и мирной жизни, однако такая «лакировка» защищает от стыда, но близко не удовлетворяет нарциссического запроса. В картинках президентского «служения» лидер нации не чурается внутренних проблем, но затрагивает их дозировано и в человекоразмерном масштабе. Это трогает обывателя за душу, однако сносит ответственность за положение в стране куда-то по касательной. Подлинное нарциссическое упоение впечатлительной массы вызывают действия и стиль прежде всего внешних сношений – то, что называется «Россия в мире».
В предыдущих статьях уже отмечалась функциональная пустота этих триумфов. Ничего особенно полезного нельзя посчитать, что бы вытекало из того, что с нами «считаются». «Влияние в мире» в этой модели ни во что выгодное конвертироваться не обязано; это влияние ради влияния, материал для внутреннего пиара и повышения нарциссический самооценки.
Далее не менее важно понять, до какой степени вся эта включённость страны в мировые процессы завязана именно на потенциал и проявления силы. Обструкцию удаётся смягчить, а изоляцию отчасти преодолеть только за счёт участия в военных операциях – прямого или косвенного, открытого или гибридного. По мере того, как готовится отойти «энергетическая сверхдержава», трубы уступают место стволам. Мы заставим вас разговаривать с нами и даже ездить к нам на приёмы на высшем уровне простым вмешательством в горячие конфликты или искусственным созданием таковых. Асад нужен Москве, чтобы сам факт его существования создавал разницу потенциалов в политике, предмет для разногласий и торга с пальцем на кнопке. Если Асада не станет, а ИГИЛ (и без того под запретом в РФ) исчезнет, о чем с Кремлём опять будут разговаривать «на равных»?
Это эфемерное влияние, которого в позитивном смысле нет, тем не менее, легко вызывает патриотическую экзальтацию. Так «считаются» с теми, кого в действительности ни за что не считают, но нарциссы как раз и возбуждаются риторикой «мы их» и «через колено».
Одиночество силы
На индивидуальном уровне и в социологически значимых реакциях массы эти формулы проявляются регулярно. Характерный эпизод: друзья (мужчина и женщина средних лет) на экскурсионной прогулке с лёгким надрывом обсуждают подвиги нашей внешней политики и дипломатии в терминах «Мы им показали!» и «Уважают только силу!». Пикантность уже в том, что восторг от резкостей внешнеполитической агрессии легко и полностью затмевает профессиональное чувство (оба архитекторы, а дело происходит в Великом Новгороде посреди множества совсем иных поводов для патриотического подъёма).
Удивительно, насколько эта бытовая модель («только сила!») совпадает со структурой общей нарциссической идеализации, построенной на отсечении всего гражданского и мирного как «лишнего» (в нашем случае – вообще всего). Важно не то, что все ценное сосредоточено в компетенции МИДа и МО, а в том, что неважно все остальное. Модель общения человека на прогулке совершенно изоморфна тому, что делают идеология и пропаганда, концентрируясь на глобальной активности, основанной, в свою очередь, исключительно на силовом давлении и провокациях. В самом деле, в нашем положении самоотразиться в зеркалах славы можно, только старательно забыв обо всем, кроме внешней политики, спекулирующей на силе и на пугающей готовности её безразмерного применения.
Один из собеседников в описанном выше эпизоде в Новгороде – классический нарцисс, весьма одаренный и продуктивный, но травмированный отношением системы к себе и своим проектам. Постоянно ставит себя в центр внимания или создаёт для этого искусственные ситуации, регулярно поглядывает на себя со стороны и явно себе нравится, избыточно шумлив и активен. Как и положено, очевидны проблемы с эмпатией и простой внимательностью. Импульсы нарциссической ярости сдерживает, но до конца скрыть не может. Заново и неплохо встроен в систему, а потому ищет каналы морально-психологического самоотождествления и находит их в раздраженном антизападничестве и антилиберализме, поскольку все остальное тихо и не всегда осознанно ненавидит. Далеко не идиот, но иногда внемлет и даже верит Михалкову из «Бесогона». При этом прекрасно понимает, что в мире есть множество стран, уважаемых исключительно за качество жизни, бизнеса и вещей, за изобретения, искусство, науку, культуру, образование и пр., включая просто гостеприимство и добрый нрав. Но поскольку ничего этого под рукой не осталось, принимать мир приходится по принципу: «Сила есть – и нету других забот!».
Принцип системно воспроизводится на высших идеологических уровнях. В Советской России главным, абсолютным словом было слово «Революция». В новой России таким главным, абсолютным словом стало слово «Победа», а по сути – «война», причём именно не с заглавной буквы, не как имя собственное, а как состояние политики и духа, способное в условиях общего упадка удовлетворять нарциссическим запросам грандиознутости и всемогущественности. Как бы ни оценивать состояние всех прочих мирных сфер жизни в диапазоне от упадка до прозябания и даже с намёками на лёгкий подъем, ничто здесь не в состоянии хоть в чем-то заставить других не только уважать, но хотя бы интересоваться происходящим у нас на уровне «лица нации». Углеводороды и сырьё постепенно сходят на нет, но и они у нас были и пока ещё остаются инструментом из области «мирных вооружений».
Для нарцисса отсутствие интереса и внимания, а тем более обесценивание – страшнейший из вызовов, влекущий вспышки нарциссического гнева и ярости, вплоть до физических атак и убийств. Нарциссическая агрессия – отдельная тема, которой планируется посвятить следующий текст. Увлекательно и страшно видеть, как государство ведёт себя в точном соответствии с описаниями клинических эпизодов из области психопатологии и психоанализа.