В России тестируется идея ограничений пользования социальными сетями для детей. По данным ВЦИОМ, этот запрет поддерживает 62% респондентов. Вчера глава Роспотребнадзора Анна Попова сообщила, что особая опасность начинает исходить из англоязычного сегмента интернета, поскольку дети активно изучают иностранные языки. Послано сразу несколько тревожных сигналов по поводу того, что самый незащищенный сегмент общества в беде.
И хотя термин «дети» выглядит довольно размытым (до скольких лет запрещать, когда заканчивается детский возраст?), сама по себе дискуссия — интересный индикатор. Он говорит о нарастающем напряжении, которое возникает даже не между поколениями, а между базовыми типами коммуникаций. Один из типов носит вертикальный, контролирующий характер, а второй — сетевой. Чувствительная тема детей — хороший повод проверить готовность общества к усилению регулирования интернета в целом. И чем дальше, тем больше в публичном поле станет искрить от напряжения системы, которая, с одной стороны, будет видеть политическую привлекательность такого регулирования, но с другой — осознавать риски своей маргинализации.
Оппозиция «онлайн — офлайн» — это привычная схема осмысления реальности для старших поколений, но она перестает действовать в новой культуре. Для молодежи, в отличие от взрослых, такого противостояния нет: мир цифры и мир вещей соединяется в одно целое, которое обеспечено синтезом технологий. Глубина изменений здесь такова, что плоским термином «конфликт поколений» вопрос не закроешь. В противостоянии «отцы и дети» нет драмы: рано или поздно дети станут отцами, перестанут бунтовать и начнут ценить комфорт вещей. Но в некоторые эпохи конфликт поколений наслаивается на фундаментальные сдвиги в культуре, а молодежь просто охотнее подхватывает новизну мира. Тогда она может оказаться принципиально другим классом по отношению к своим родителям. Хотя бы потому, что родилась «внутри интернета», который родителям пришлось осваивать «на марше».
К примеру, социальные сети отменяют понятие «авторитета», краеугольного камня современной культуры. Авторитет — это образец мысли и поведения, но в сетях признанных авторитетов нет, любой юнец может дерзко напасть на маститого академика или известного политика. И защитный барьер у культовых фигур отсутствует, кроме технического умения парировать выпад. Конечно, такие наскоки могут переходить на уровень хамства или неумного троллинга, в сети появляются свои одичалые хунвейбины. Но здесь же открывается возможность прорваться через фильтры, которые до сих пор помогали элите парить в ореоле непогрешимости. Сетевые коммуникации разрушают то, что я называю «экспертной диктатурой», когда узкий слой людей десятилетиями выполняет роль интерпретаторов происходящего. Поэтому, кстати, у мира вещей всегда будут лидеры-тяжеловесы, а у мира цифры — легкие лидеры-хипстеры типа Антона Носика или Ивана Засурского.
Или еще более фундаментальный признак, на который указывает в своих исследованиях профессор департамента интегрированных коммуникаций ВШЭ Юлия Грязнова. У поколения Z практически отсутствует такое понятие, как «картина мира». Ведь что такое «картина мира»? Это жесткий концепт, который определяет, как все устроено: здесь добро, а здесь зло, это правильно, а это неправильно, вот здесь хорошие люди, там плохие, сюда ходи, а туда не ходи. У молодежи такого жесткого каркаса нет. В сетевом мире все меняется слишком быстро, нет иерархий, нет одного «голоса истины». Мир рассыпается на осколки, фрагменты, точка сборки отсутствует. Картину мира могла бы собирать для них семья, но семья это делать не может, потому что ее собственную картину собирал до этого телевизор, идеологемы которого молодежи неинтересны.
А как следствие этого раскола, происходит и дефрагментация общества. Оно распадается на малые группы, «комьюнити». У них внутри свой язык, своя символика и ритуалы. Взрослому миру этот язык кажется непонятным, даже пугающим: нет ли здесь опасностей для неокрепшей детской психики? Игровые моменты не отличаются от серьезных; охранительный клапан срабатывает быстрее стремления разобраться в проблеме.
Кстати, внутри таких групп какая-то своя картина мира начинает складываться, но она носит закрытый и частный характер. Теряется понятие универсального. Социологическое понятие «население» вообще утрачивает смысл, все становятся слишком разными. И как таким обществом в перспективе управлять, контролировать его сознание? Возникает подозрение: а вдруг придет условный «Навальный» и перехватит инициативу? Подозрение, по-видимому, чрезмерное, поскольку и Навальный для молодежи такой же агент уходящего мира, как и его оппоненты. Им просто неинтересны наши игры.
Защитной реакцией уходящего порядка вещей становится заселение малопонятного мира интернета различными монстрами — дементорами, которые несут угрозу психике и даже жизни. При этом упускается, что рождаются эти сущности не интернетом, а реальными связями между людьми, проблемами в головах конкретных людей. Сети становятся экраном, на который, как тени, отбрасываются контуры реальных взаимодействий. Делают их явными, обнаружив проблемы.
Вот, к примеру, патриарх Кирилл ставит свой диагноз: «Сегодня в наших социальных сетях существует реальная болезнь, когда молодые люди готовы идти на любые поступки, даже иногда самые страшные, с риском для жизни, только для того, чтобы кто-то сказал, что эта фотография ему понравилась. Для определения такой поддержки используется английское слово «лайк», — говорит Патриарх. Но ведь сама жажда виртуального признания становится следствием социального одиночества, нехватки живых взаимодействий. Иными словами, той среды, которая окружает человека в повседневной жизни.
В значительной степени запущенная идея ввести запрет для детей на пользование социальными сетями была вызвана невротической реакцией на обнаруженные в сетях «группы смерти». Предмет этот изучен крайне слабо. Возможно, «группы смерти» существуют, но их масштаб и реальный вес непонятен, тем более что и Facebook, и «ВКонтакте» уже создали инструменты оперативной блокировки таких сообществ. Однако интернет послужил здесь крупной мишенью, возможностью сместить проблемы реального общества — семьи, школы, того самого пресловутого «образа будущего» — в область виртуальных сущностей.
В детстве у людей старшего поколения принято было говорить: «улица испортила», «двор испортил». Этими простыми фразами родители снимали с себя ответственность: их ребенок стал таким, потому что на него повлияла плохая дворовая кампания. Но улица или двор — это просто пространство. В нем есть свои правила, разметки. Задача социума в том, чтобы объяснить эти правила и убедить в их полезности. Интернет — тоже пространство, правила поведения в котором задаются воспитанием. Это пространство уже нельзя взять и отрезать, как нельзя перестать выпускать ребенка на свежий воздух.
При этом на уровне «социального инстинкта» общество понимает корень проблемы. Так, по опубликованному сегодня исследованию Центра социального проектирования «Платформа» (оценивались позиции 2200 онлайн-респондентов), 74% опрошенных связывают проблему детских суицидов с проблемами в семье, 61% — во взаимоотношениях со сверстниками и примерно треть (36%) считает, что корень зла находится в социальных сетях. Притом что в вопросе введения запрета на сети для детей до 14 лет голоса разделились практически поровну, 66% уверены, что молодежь все равно найдет пути обхода ограничений. Наконец, опрос показывает, что китайский вариант жесткого контроля интернета обществу не нужен — только 39% согласны с тем, что нужно ввести доступ только к тем ресурсам, которые одобрены государством. Цифра весомая, но большинство не за ними.
«Мнение населения по поводу опасности интернета является следствием сочетания фольклорной версии (эти истории рассказывают на кухнях) и медийного (об этом рассказал Первый канал) резонанса, — говорит генеральный директор «Платформы» Дмитрий Лисицин. — В результате произошла самовозгонка общества вокруг тематики «групп самоубийств» — она получает развитие во все новых формах, на смену «синим китам» приходят «розовые пони». Кроме того, население в целом не до конца осознает, что такое интернет».
У идеи жестко завинтить регулирование в сети будут постоянно возникать лоббисты. Однако ни одно из радикальных решений проблем не снимет, лишь временно закроет их от анализа. Как и в случае с блокировкой LinkedIn, моментально возникнут пути обхода; весь процесс регулирования станет соревнованием технологий блокировок и нахождения лазеек внутри них. Один из трендов, который заметен уже сегодня, — уход молодых людей из больших сетей в мессенджеры, где создаются свои группы, гораздо менее прозрачные. Дополнительный контроль только ускорит этот процесс.
При этом здесь всегда есть пространство для компромисса. Например, в США регистрация в соцсети до 13 лет происходит с согласия родителей. В России аккаунты привязаны к номеру мобильного телефона, получить который самостоятельно ребенок может с 14 лет. Конечно, родители могут зарегистрировать детский телефон на себя, но тогда они берут и риски вхождения своих детей в сети. Однако компромисс часто принято расценивать как признак слабости.
Поэтому система оказалась перед сложнейшей развилкой. Сдерживать развитие интернета через блок новых законодательных инициатив в стилистике Ирины Яровой — увеличивать дистанцию между властью и молодежью. Держать шлюзы открытыми — значит поддерживать наступление того мира, который будет девальвировать нынешний порядок вещей. По всей видимости, какой-либо последовательности мы здесь не увидим, движение будет носить амплитудный характер. Но время работает не на ветеранов офлайна.