Неудачная страховка: почему компании терпят убытки от падения нефти и рубля
Защита от неблагоприятных изменений валютных курсов или цен на биржевые товары с помощью покупки и продажи финансовых контрактов – не всегда очевидное, но привлекающее кажущейся простотой и быстротой решение. Рост рынка производных инструментов и всё большее вовлечение компаний реального сектора в биржевые и внебиржевые сделки с их использованием показывает, что цена ошибок здесь может быть чрезвычайно высокой не только для отдельных участников, но и для устойчивости всей финансовой системы.
Финансисты отмечают интересный глобальный тренд: в последние годы жертвы сложных деривативных сделок смогли отсудить у банков значительные суммы, ссылаясь на ненадлежащее раскрытие рисков банками при заключении этих сделок. В российских реалиях, в отличие от США, объемы подобных операций гораздо менее значительны, но проблема действительно крупных исков со стороны недовольных покупателей хеджирующих продуктов к продающим их финансовым институтам уже является реальностью.
Глобальный рынок производных инструментов превышает несколько сотен триллионов долларов. Точной оценки нет, поскольку реальным мониторингом мировые центробанки начали заниматься сравнительно недавно; да точная цифра не так уж и важна – в любом случае она многократно превосходит мировой ВВП. Около 2/3 рынка производных – это сделки банков друг с другом, из них основную массу занимают форвардные контракты, свопы и опционы.
В США после кризиса 2008 года одним из важнейших шагов в области регулирования рынка производных (по факту – первая серьезная попытка разобраться в нем) стало принятие закона Додда-Франка (именно его хочет отменить администрация Дональда Трампа). В Европе в 2012 году было принято постановление о регулировании внебиржевых деривативных сделок EMIR.
Хеджирование применяется в самых разных сферах и самыми разными лицами: чем более понятен и формализуем риск, тем проще его застраховать. Очевидные объекты: курсы валют, ставки и цены на товары, среди которых нефть – на первом месте. От падения цен на нее с помощью производных инструментов страхуются не только американские сланцевые компании, но и, например, правительство Мексики, которое уже дважды – в 2009 и 2015 годах – сумело заработать на этом $5,1 и $6,4 млрд, соответственно. Это позволило получить дополнительные доходы в кризисные периоды и покрыть расходы на хеджирование в прошлые годы. Т.е. никакой систематической прибыли от хеджа Мексика не получила – она сгладила колебания и избежала резких колебаний доходов бюджета. Это и есть хороший качественный хедж. В России весьма позитивный недавний кейс – сделка нефтяной компании «Нефтиса» Михаила Гуцериева и Сбербанка, позднее перепродавшего хедж сторонним иностранным покупателям. «Нефтиса» застраховала цену нефти фактически на весь объём своей годовой добычи и смогла спокойно пройти падение котировок в 2014-2015 годах, получив по сделке доход более $1,7 млрд.
Авиаперевозчики, напротив, страхуются от роста нефтяных цен. Металлурги – другой большой блок крупных хеджеров, фиксирующих комфортные для себя цены, например на сталь. Ну и все крупные экспортеры и импортеры (прежде всего ритейл) страхуются от резких изменений валютных курсов. Делают это и мелкие компании – заложить в закупки цену на 5-10% выше, это ведь тоже страховка, просто по старинке. Кстати, в мире есть производные инструменты, страхующие весьма специфические риски, например фьючерсы на погоду. Штат Техас хеджирует даже налоговые поступления. Собственно, хеджировать можно все что угодно – было бы желание. И регулирование.
Теперь о неудачах. Одним из первых, ещё в 2009 году, серьезные хеджинговые операции начал проводить НЛМК и получил крупный убыток – около $650 млн. Во время второго сырьевого и курсового провала, в 2014-2015 годах убытки по операциям хеджирования в российском корпоративном секторе составили более 300 млрд рублей. Среди крупнейших – «Роснефть» (122 млрд рублей) и «Транснефть» (76 млрд рублей). Более $340 млн потерял на барьерном опционе со Сбербанком и свопе с ВТБ «Мечел». И хотя до лидеров антирейтинга нашим компаниям далеко (из приходящих на память рекордов – $9 млрд убытка Morgan Stanley в 2009 году) суммы все равно весьма существенные, иногда уводящие компанию в общий убыток по отчетному периоду (например «Аэрофлот» в 2014 году). Это вызывает две проблемы. Во-первых, возникают риски судебных разбирательств между сторонами сделки, а кроме того, потенциальные проблемы с сальдированием убытков для налоговых целей. Последняя проблема сейчас практически решена и при грамотном структурировании контрактов не возникает; кстати, назову полезный ориентир для налогоплательщиков – Постановление Президиума ВАС от 26 июня 2012 года N15740/11.
Вторая проблема касается отношений клиента и банка. Тут надо упомянуть несколько знаковых дел, которые уже оказали и будут оказывать в перспективе серьезное влияние на развитие отечественного регулирования сделок с производными. Одна из базовых проблем – восприятие финансовой организации как заведомо более осведомленной о рисках и специфике предлагаемой сделки, а значит, неравноценности положения сторон.
Итак, 2012 год, сделка валютного свопа между Юникредитбанком и «Эрмитаж Девелопмент», в которой суд встал на сторону последней и признал за ней право отказаться от исполнения обязательств на основании недостаточной финансовой квалификации компании как стороны сделки. Другой пример – спор Банка Москвы и «Платинум Недвижимость» в котором суд признал недействительными сделки валютно-процентного свопа на основании все той же причины: слабое понимание компанией сути совершаемых операций и отсутствие опыта подобных сделок вкупе с недостаточным разъяснением рисков со стороны банка.
Третий случай, гораздо более масштабный – свежий иск «Транснефти» к Сбербанку, где трубопроводная компания требует признать недействительной операции с валютными и процентными производными инструментами. Тут интересна и цена вопроса – более $1 млрд, и будущая позиция суда в отношении финансовой квалификации истца, который по крайней мере в силу размеров (уставный капитал, активы, обороты) мог бы считаться квалифицированным инвестором в трактовке Центрального Банка. Существенно, что этому иску «Транснефти» к Сбербанку предшествовал иск по этой же самой сделке, который был подан к самой «Транснефти» со стороны миноритарного акционера – фонда UCP Ильи Щербовича. Возникла интересная цепная реакция: попытка одного из акционеров разобраться в причинах убытков «Транснефти» на 74 млрд рублей от сделки с деривативами привели к тому, что последняя самостоятельно подала иск к Сбербанку, чтобы признать сделку с опционами для страхования валютных рисков недействительной и возместить потери. Т.е. в данном случае мы имеем косвенный пример «регресса требований», что нужно особенно учитывать при хеджировании публичных компаний (хотя на практике подобная ситуация может возникнуть в любом обществе с числом владельцев более одного).
Четвертый случай, самый необычный, – иск Прокуратуры города Москвы в интересах Росимущества к АХК «Сухой» и Сбербанку о признании недействительной в силу ничтожности сделки поставочного валютного опциона с барьерным условием. Необычным здесь является, прежде всего, тот факт, что истцом стал не финансовый агент или корпоративный клиент, как это обычно бывает, а надзорная – и, более того, силовая инстанция.
Детальное рассмотрение существенных условий сделок в последних случаях будет очень полезно для всего инвестиционного сообщества и совершенствования разработки структурированных продуктов. Вообще говоря, за 20 лет произошёл огромный прогресс: во времена первого кризиса сделки с производными инструментами с юридической точки зрения рассматривались как сделки-пари и российские суды отказывали в защите в случае нежелания одной из сторон исполнять обязательства. В 2002 году появилось пояснение Конституционного суда о необходимости руководствоваться конкретными обстоятельствам сделки. Сегодня операции с деривативами рассматриваются исходя из субъектного состава, а не вида инструмента, создана российская редакция международной документации к таким сделкам (Russian ISDA), хотя применение её пока ограничено.
Думается, что единственным надежным путем решения возникающих проблем может быть только совместное движение регуляторов, финансовых компаний и корпоративных игроков – чем больше будет сделок, тем точнее будет настраиваться правовое поле. Чем выше будет квалификация сотрудников финансовых департаментов и казначейств компаний реального сектора – тем качественнее будет результат хеджа. Значит, нужен естественный обмен человеческими активами. Как водится, кадры решают все.