На улицах Тегерана бушуют волнения. В полночь прошлой пятницы с целью протеста на десятки улиц иранской столицы вышли тысячи студентов, скандируя продемократические слоганы и разжигая на перекрестках костры. Подобные акции проводятся здесь практически каждую ночь. Жители соседних районов, в основном представители среднего класса, на своих машинах съезжаются в определенном месте и гудками выражают бурную поддержку протестующим.
Внезапно раздается раскатистый рев. Группа из тридцати мотоциклистов с шумом проносится сквозь скопление машин, размахивая железными ломами и дубинками размером с бейсбольные биты. Они свирепо смотрят на водителей, выкрикивают им угрозы и молотят по автомобилям. Здоровые и бородатые, эти байкеры вытаскивают двоих мужчин из автомобиля и избивают их. Большинство протестующих разбегаются в разные стороны. Офицеры полиции же равнодушно наблюдают за тем, как бандиты колотят оставшихся митингующих.
Эти «Ангелы ада» входят в организацию Хезболла, укомплектованную в основном жителями сельских областей. Иранские правящие муллы всегда обращаются к ним для устрашения своих противников. Исламская республика представляет собой необычную диктатуру. Ведь здесь растущий оппозиционный блок подавляется клерикальным правительством, а режим опирается не на силы солдат или государственной полиции (многие из представителей которой поддерживают протестующих), а на наемников из Хезболлы и не менее разбойной Революционной гвардии. По словам этих властей, их легитимность утверждена самим Аллахом, однако, чтобы сохранить свои позиции в верхушке правительства, они применяют такие преступные методы, как шантаж, жестокость и убийство.
Иран, представляющий ядерную угрозу для всего мира, грабит собственный народ, лишая его возможности жить в достатке. Тогда как люди, занимающие высокие посты, увеличивают свое состояние, становясь богатыми до неприличия.
Кто сегодня управляет Ираном? Точно не реформистский парламент и не переизбранный президент Мохаммед Хатами со своими умеренными взглядами. И даже не Высший руководитель аятолла Али Хаменеи: отличающийся своей резко антиамериканской позицией, при этом неприметный духовный служитель 14 лет назад воровал, пользуясь своим религиозным саном, чтобы стать достойным преемником своего сильнейшего предшественника аятоллы Хомейни, а сейчас находится в совершенно зависимом положении. Реальной же властью обладает небольшая группа представителей церкви и их сподвижников, неофициально обладающих полным контролем над управлением государством. Благодаря сложившейся ситуации и неограниченным возможностям у них получилось порядочно разбогатеть.
Экономика страны весьма напоминает кланово-олигархический капитализм, процветавший после развала Советского Союза. В результате революции 1979 года у иностранных инвесторов и богатейших семей нации было конфисковано их имущество; нефтедобывающая отрасль стала собственностью государства, однако в действительности муллы получили контроль над всеми активами валютных банков, отелей, компаний в области химического производства и машиностроения, производства медицинских препаратов и товаров массового потребления. Отличает же Иран то, что многие из этих средств были переданы в исламские благотворительные фонды, возглавляемые церковными служителями. По словам представителей деловых кругов и бывшей администрации фондов, благотворительность сегодня служит «черной кассой», средствами, предназначенными для неофициальных расходов мулл и их сподвижников.
Помимо ядерной программы, у Ирана есть и другие «смертельные» тайны, которые сейчас стали объектом наблюдения любопытных посторонних глаз. Десятки интервью с бизнесменами, коммерсантами, экономистами и бывшими министрами, а также другими представителями верхушки правительства раскрывают картину диктатуры, проводимой теневым правительством, которое — по подозрениям США — благодаря теневой внешней политике финансирует террористические группировки за рубежом. В рамках подобной диктатуры экономика определяется теневыми «бизнес-империями», а мощь обеспечивается теневой армией правоприменительных органов.
По иронии судьбы человеком, наиболее виртуозно овладевшим искусством манипулирования структурой этих скрытых сил, является один из известнейших деятелей Ирана — Али Акбар Хашеми Рафсанджани, которому присвоили звание аятоллы, или религиозного лидера. Он занимал должность спикера парламента и в 1980-е годы был правой рукой Хомейни, затем президентом Ирана с 1989 по 1997 годы, а сейчас является председателем влиятельного Совета целесообразности, занимающегося разрешением разногласий между высшим духовенством и парламентом. В той или иной степени Рафсанджани руководит Исламской республикой на протяжении последних 24 лет.
Он поступил дальновидно, объединившись в 1960-е годы с фракцией аятоллы Хомейни и затем, после революции, принял образ предприимчивого активиста. Он смог убедить Хомейни положить конец Ирано-иракской войне и снял изоляцию страны, установив торговые отношения с Советским Союзом, Китаем, Саудовской Аравией и Объединенными Арабскими Эмиратами. В 1990-е годы он возобновил работу над Иранской ядерной программой. Он также считается отцом Иранской программы приватизации. За время его пребывания на посту президента был воскрешен фондовый рынок, некоторые государственные компании проданы своим же сотрудникам, с внешней торговли сняты ограничения, а к нефтедобывающему сектору получили доступ частные фирмы. По заявлениям занимающих особую позицию членов Иранской Торговой палаты, большая часть собственности и сделок в конечном итоге оказались в руках мулл и их единомышленников, а также, не в последнюю очередь, семьи самого Рафсанджани, которой удалось достичь таких высот, изначально занимаясь скромным мелким бизнесом по производству фисташек.
«Они не были богатыми людьми, поэтому они усердно трудились и всегда пытались помочь своей семье добиться успеха, — вспоминает Реза, историк, отказавшийся раскрыть свою фамилию. В начале 1970-х годов он учился в Тегеранском университете с одним из братьев Рафсанджани. В студенческие годы два брата параллельно с учебой зарабатывали деньги, давая частные уроки и помогая другим студентам при подготовке к экзаменам».
Бизнес-кланы Ирана
Революция 1979 года превратила клан Рафсанджани в хозяев промышленности. Один из братьев возглавлял руководство крупнейшим медным рудником страны; другой взял в свои руки управление государственным телевизионным каналом; зять Рафсанджани стал губернатором провинции Керман, в то время как кузен руководит главным предприятием Ирана по экспорту фисташек, доход от которого составляет $400 млн; племянник и один из сыновей Рафсанджани заняли ключевые позиции в Министерстве нефти; другой сын заведует проектом строительства Тегеранского метрополитена (запланированные $700 млн на реализацию которого на данный момент уже истрачены). Кроме того предполагается, что сегодня семья, распространяя свое влияние через многочисленные фонды и подставные компании, контролирует и одну из крупнейших в области нефтяного машиностроения компаний Ирана, а также предприятие по сборке автомобилей фирмы Daewoo и лучшую иранскую частную авиалинию (хотя сама семья Рафсанджани настаивает на собственной непричастности к этим активам).
Ничто из вышеперечисленного не пользуется поддержкой простого населения, чей средний доход составляет $1800 в год на одного человека. В народе распространился слух, выходящий за рамки обозримых фактов, что Рафсанджани якобы утаивает миллиарды долларов на банковских счетах в Швейцарии и Люксембурге; что в его руках сосредоточено управление обширными землями на береговой линии свободной экономической зоны Ирана в Персидском заливе, и что он является владельцем всех курортов на идиллических пляжах Дубая, Гоа и Таиланда.
Однако в печать попадает лишь малая доля критических заявлений. Некий журналист, осмелившийся навести справки о тайных сделках Рафсанджани и его предполагаемой роли в неподтвержденных решением суда убийствах диссидентов, сейчас чахнет с тюрьме. Ему повезло. Иранская политика бывает смертельно опасной. Пять лет назад Тегеран потрясла серия убийств журналистов и антикоррупционных активистов; некоторые из них были обезглавлены, другие изувечены.
Информация о какой-то части семейных богатств находится в свободном для всех доступе. Младший сын Рафсанджани, Ясер, владеет лошадиной фермой размером в 30 акров, расположенной в супермодном районе Лавазан на севере Тегерана, где один акр земли стоит более $4 млн. Откуда у Ясера такие деньги? Он бизнесмен, получивший в Бельгии образование, управляет огромной фирмой по экспорту и импорту детского питания, бутилированной воды и промышленного оборудования.
Еще несколько лет назад наиболее простым способом быстро разбогатеть было заключение сделок в иностранной валюте. Простым лишь в том случае, если у вас была возможность приобрести доллары США по субсидируемому импортному тарифу в 1750 риалов за один доллар, чтобы затем перепродать их по рыночному курсу, составлявшему уже 8000 риалов за один доллар. Вам лишь были необходимы правильные связи для получения лицензии на импорт.
«По моим подсчетам, из-за подобного рода манипуляций с обменным курсом валют за 10 лет Иран ежегодно терял от $3млрд до $5 млрд, — заявляет Саид Лейлаз, экономист и крупнейший ныне автопроизводитель Ирана. — И львиная доля этих денег была разделена между примерно 50 семействами».
Одним из таких семейств, извлекающих прибыль из системы внешней торговли, стала семья Асгаролади, представляющая собой старый еврейский род рыночных торговцев, которые несколько поколений назад приняли ислам. Асадолла Асгаролади занимается экспортом тмина, сухофруктов, креветок и икры и импортом сахара и бытовых принадлежностей; по оценкам иранских банкиров, его состояние составляет около $400 млн. Асгаролади в некоторой степени помог его старший брат Хабибулла, который, будучи в 1980-х годов министром торговли, возглавлял работу по распределению прибыльных лицензий на внешнюю торговлю. (Он также был контр-партнером впоследствии бежавшего из страны Марка Рича, предпринимателя в области торговли товарами широкого потребления, который помог Ирану обойти наложенное правительством США эмбарго.)
Благотворительность как прикрытие
Другая часть иранской экономики принадлежит исламским благотворительным фондам, составляющим от 10% до 20% ВВП страны — в предыдущем году эта сумма достигла $115 млрд долларов. Именуемые «bonyads» (означает «фонд« в переводе с персидского — Forbes), наиболее известные из таких предприятий были основаны по поручению аятоллы Хомейни в первые недели его правления — за счет имущества и компаний, конфискованных в результате революции. Миссия таких фондов заключалась в перераспределении состояния, до революции нелегитимно накопленного «вероотступниками» и «капиталистами-кровопийцами», между представителями народа, доведенного до края бедности. И примерно на протяжении первых десяти лет фонды тратили эти деньги на строительство поликлиник и жилья для малообеспеченных граждан. Но в 1989 году, после смерти Хомейни, фонды перестали выполнять свои обязательства по социальному обеспечению в пользу откровенно коммерческой деятельности.
До недавнего времени фонды были освобождены от уплаты налогов, импортных пошлин и, в большинстве своем, от правительственного регулирования. У них был доступ к субсидированной иностранной валюте и кредитам с низкой процентной ставкой. Они не были подконтрольны Центральному банку, министерству финансов или любому другому правительственному учреждению. Формально фонды находятся под юрисдикцией Высшего руководителя Ирана; фактически же они осуществляют свою деятельность без какого-либо контроля со стороны и несут ответственность лишь перед Аллахом.
Согласно мусульманской традиции шиитов, ожидается, что благочестивый набожный бизнесмен будет жертвовать 20% своей прибыли местной мечети, которая использует эти средства на помощь бедным и нуждающимся. В то же время деятельность многих «bonyards» напоминает простое жульничество с целью вымогания у предпринимателей денег. Кроме того, наиболее влиятельные национальные предприятия, а практически в каждом иранском городке есть свой «bonyard», находятся в ведении мулл. «Многие владельцы малых предприятий жалуются, что как только ты начинаешь получать хоть какую-то прибыль, к тебе придет главный мулла с просьбой внести свой вклад в местную благотворительность, — утверждает оппозиционный экономист, отказавшийся раскрыть свое имя. — Если ты откажешься, тебя обвинят в том, что ты плохой мусульманин. Тут же появятся какие-нибудь свидетели твоего оскорбительного отношения к Пророку Мухаммеду, и тебя бросят за решетку». Такая Cosa Nostra, совмещенная с фундаментализмом.
Сын торговца фруктами
Прочие благотворительные учреждения напоминают многонациональные конгломераты. Организация «The Mostazafan & Jambazan Foundation» («Фонд обездоленных и инвалидов войны») является второй по величине в стране коммерческим предприятием, после Национальной иранской нефтяной компании, принадлежащей государству. Вплоть до недавнего времени ее руководителем был человек по имени Мохсен Рафикдост. Для Рафикдоста, сына торговца фруктами и овощами на Тегеранском рынке, настоящим прорывом стал 1979 год, когда ему выпала честь везти из аэропорта аятоллу Хомейни после его триумфального возвращения из парижской ссылки
Хомейни сделал его министром Революционной гвардии, созданной с целью подавления внутренних разногласий и контрабандного ввоза оружия для Ирано-иракской войны. В 1989 году, когда Рафсанджани стал президентом, Рафикдост взял в свои руки управление фондом «The Mostazafan Foundation», который предоставляет работу до 400 тысячам работников и активы которого по всей вероятности превышают сумму в $10 млрд. В их числе: бывшая сеть отелей «Hyatt» и «Hilton» в Тегеране; пользующаяся огромным успехом компания по производству безалкогольных напитков «Zam-Zam» (ранее «Pepsi»); международная судоходная линия; фирмы, производящие нефтепродукты и цемент; сельскохозяйственные земли и городская недвижимость.
Изначально задумывалось, что «The Mostazafan Foundation» станет организацией по социальному обеспечению. К 1996 году фонд начал тратить правительственные резервы, чтобы покрыть расходы на социальные нужды; скоро организация планирует окончательно расширить круг своих социальных обязательств, оставив в прошлом исключительно коммерческий конгломерат с собственником, остающимся в тени.
Для чего существует этот фонд? «Я не знаю, спросите у мистера Рафикдоста», — отвечает Аббас Малеки, советник аятоллы Рафсанджани по вопросам внешней политики.
Ясность вносит иранский бизнесмен, который раньше занимался вопросами внешней торговли в одном из крупных фондов. По его словам, такие организации, как «The Mostazafan», служат гигантским «ящиком для хранения денег», предназначенных для подкупа сторонников мулл, даже если они представляют собой тысячи сельчан, специально привезенных для посещения религиозных демонстраций в Тегеране или же бандитов из Хезболлы, избивающих студентов. И, не в последнюю очередь, фонды становятся для своих менеджеров доходными компаниями, дающими им непрерывный приток денежных средств.
«Обычно все происходит по такой схеме, — объясняет предприниматель. — Появляется какой-нибудь иностранец и предлагает сделку. Начальник отвечает: «Хорошо. Мы согласны. Обсудите все детали с моим администратором». Тогда иностранец встречается с администратором, который заявляет:
«Вы знаете, у нас здесь две бухгалтерии — официальная и неофициальная. Если вы хотите заключить успешную сделку, вам придется сотрудничать с нами в рамках неофициальной бухгалтерии. В этом случае Вам необходимо перечислить следующую сумму на следующий заграничный банковский счет, только после этого дело сдвинется с мертвой точки».
На данный момент Рафикдост является главой фонда «Noor Foundation», которому принадлежат многоквартирные жилые дома и который предположительно зарабатывает $200 млн, импортируя фармацевтические товары, сахар и стройматериалы. Он быстрыми темпами снижает уровень собственного достатка. «Я обычный человек с нормальным достатком, — утверждает он. Затем, приняв наполеоновскую позу, он добавляет: «Однако если исламу что-то будет угрожать, я смогу снова вернуться к былым масштабам».
Подтекст: подразумевается, что он обладает доступом к тайному денежному источнику, который он, в случае необходимости, всегда может использовать. Этот смысл, возможно, вкладывал и аятолла Рафсатджани, недавно заявивший, что республике необходимо иметь крупные средства про запас. Но кто же определит, когда ислам будет находиться в опасности?
Связи с террористами
Будучи министром Революционной гвардии в 1980-е годы, Рафикдост играл ключевую роль в оказании финансовой поддержки Хезболле в Ливане — организации, которая занималась похищением иностранцев, угоном самолетов, взрывом бомб в автомобилях, торговлей героином и которая положила начало внедрению террористов-смертников. Согласно заявлениям Грегори Салливана, пресс-секретаря Бюро по делам Ближнего Востока при Госдепартаменте США, фонды являются для Ирана идеальным средством, чтобы претворять в жизнь их теневую внешнюю политику. (Один из фондов предложил дать премию в $2,8 млн тому, кто сможет выполнить религиозный приказ аятоллы Хомейни убить британского писателя Салмана Руиди.) Каждый раз, когда на Иран падают подозрения в соучастии организации терактов — в Саудовской Аравии, Израиле, Аргентине — тегеранское правительство отрицает свою причастность. Представители Госдепартамента США высказывают предположения, что подобные операции могли быть спонсированы одним из фондов и полуавтономными отрядами Революционной гвардии. Если в Иране и есть кто-то, кто мог бы поспособствовать Аль-Каиде, то в первую очередь следовало бы искать его именно там.
Иранские благотворительные фонды не контролируются другими структурами и сами себе хозяева. Крупнейшей «благотворительной» организацией (во всяком случае, с точки зрения активов компании в виде недвижимости) считается фонд с многовековой историей «The Razari Foundation», несущий ответственность за заботу об иранской наиболее глубоко почитаемой святыне — Мавзолее Имама Резы, восьмого шиитского имама, в северном городе Мешхед. Во главе фонда стоит аятолла Вайез-Табаси, приобретший славу самого жесткого и бескомпромиссного муллы, предпочитающего держаться подальше от глаз общественности, но раз от раза появляющегося на публике с призывами и подстреканием к убийству вероотступников и других противников клерикального режима.
«The Razavi Foundation» по различным городам всего Ирана владеет обширными участками с недвижимостью, ровно как и сетью отелей, заводов, объектов сельскохозяйственного производства и искусственной горной выработки. Не представляется возможным точно оценить стоимость всего их имущества, так как фонд никогда не публиковал описи своих владений, однако иранские экономисты, говоря о чистой стоимости активов предприятия, называют сумму в $15 млрд и больше. Фонд также получает щедрые пожертвования от миллионов паломников, каждый год посещающих мешхедский мавзолей.
Куда идут средства
Куда уходит ежегодный доход, исчисляемый в сотнях миллионов, а возможно даже миллиардов, долларов? Часть суммы тратится на уплату эксплуатационных расходы по техническому обслуживанию мечетей, могильников, религиозных школ и библиотек. За последнее десятилетие фонд приобрел новые предприятия и объекты имущества, основал инвестиционные банки (совместно с инвесторами из Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов), вложил капитал в проекты недвижимости и профинансировал крупные сделки во внешней торговле.
Непосредственной причиной такой коммерциализации фонда «The Razavi Foundation» стала деятельность сына аятоллы Табаси, Насера, который был поставлен во главе Сарахской зоны свободной торговли, находящейся на границе одной из бывших республик Советского Союза Туркменистаном. В 1990-е годы фонд истратил сотни миллионов долларов на финансирование проекта по созданию железнодорожного сообщения между Ираном и Туркменистаном; деньги уходили сплошным потоком на строительство новых дорог, аэропорта международного класса, отеля и офисных зданий. Организация даже заплатила $2,3 млн швейцарской фирме, соорудившей огромный шатер специально для торжественной церемонии самого открытия железной дороги Иран-Туркменистан.
Затем все пошло не так. В июле 2001 года Насер Табаси был уволен с поста управляющего этой зоной свободной торговли. Два месяца спустя его арестовали и обвинили в мошенничестве, которое связывали с компанием «Ал-Макасиб» с основным офисом в Дубае. Многие детали дела остаются неясными, но четыре месяца назад тегеранским судом общей юрисдикции было выпущено заявление о том, что Насер Табаси находился в неведении о нелегитимности его действий и нарушении им закона, в связи с чем он был оправдан.
Немногие в таких случаях получают хотя бы выговор или предупреждение. Редким исключением стал известный своей жесткой позицией церковник Хади Гаффари, специализировавшийся на присваивании конфискованного имущества и поселяющей его перепродаже. Так он поступил, например, с предприятием по производству эротического женского белья «Star Stockings». В начале 1990-х годов его признали виновным в хищении чужой собственности.
Мнение духовенства
Наиболее видные деятели старшего поколения верховного духовенства чувствуют по отношению к представителям так называемой «муллократии» лишь отвращение. Аятолла Тахери, бессменный организатор пятничной молитвы в городе Исфахан, несколькими годами ранее в качестве протеста ушел в отставку. «Когда я слышу, что какие-то выходцы из привилегированного рода и представители некой особой касты людей, некоторые из которых даже не носят специальные мусульманские накидки и тюрбаны, соперничают друг с другом и накапливают несметные богатства, меня всего просто бросает в жар от такого позора», — рассуждает он.
Между тем, духовная элита своим ужасным управлением загнала нацию в бедность абсурдных масштабов. Обладая 9% мировых запасов нефти и 15% натурального газа, Иран должен быть очень богатой страной. Это страна с высокообразованным молодым населением и долгой традицией ремесленничества и международной торговли. Но средний доход на душу населения сегодня фактически снизился еще на 7% по сравнению с показателями до революции. Иранские экономисты высчитали, что отток капитала (в Дубай и другие надежные зоны) составляет около $3 млрд в год.
Не удивительно, что такое количество студентов выходит на улицы с протестом. Диктаторский режим указывает им, что думать, что носить, что есть и что пить. И на протяжении многих лет он грабительски отбирает у них шанс на достойное будущее.
Перевод Яны Воробьевой