В поисках данных

Многие считают, что недальновидная политика главы ФРС Алана Гринспена спровоцировала глобальный кризис. В своей книге «Карта и территория», которая выходит на русском языке в издательстве «Альпина Паблишер», Гринспен пытается понять, как мы можем предугадать появление новых глобальных проблем — от растущего долгового бремени до природных катастроф. Автор опирается на историю экономических прогнозов, исследование по поведенческой экономике и личный опыт. 

Сознательно или нет, но мы делаем ставки на будущее практически каждый день. Однако часто это похоже на прокладку курса корабля по устаревшей карте, поскольку мы зависимы от неподконтрольных нам факторов. Ни одна «карта» не является «территорией», предупреждает Гринспен. Понимание этого факта поможет сделать более безопасным путешествие в будущее как отдельного человека, так и целого государства. Forbes публикует с сокращениями главу об истории системы сбора информации, необходимой экономистам и инвесторам.

В самом конце XIX века средства передачи оперативной экономической информации и транспорт развивались невероятными темпами, и это обеспечило существенное сокращение себестоимости национального продукта. Строительство трансконтинентальной железной дороги, которое было завершено в 1869 году, сократило время поездки через континент с шести месяцев до шести дней. А телеграф для коммуникаций — как железная дорога для перевозки товаров и людей. В сегодняшнем мире глобальных коммуникаций в реальном времени и перелетов на реактивных самолетах мы рискуем потерять из виду то, что было очевидным для наших предков: стоимость производства зависит от своевременного определения местонахождения товаров и скорости, с которой информация о ценах, процентных ставках и обменном курсе становится доступной производителям.

Эра данных

К XX веку было достаточно данных, чтобы делать оценки объема и изменений национального производства. Загрузка железнодорожных вагонов стала популярным показателем производства (я до сих пор использую эти данные, чтобы отслеживать промышленную активность на еженедельной основе). К 1920-м годам аналитики начали ссылаться на еженедельные данные об объеме безналичных расчетов между банками (за исключением данных по преимущественно финансовому Нью-Йорку) в целях оценки нефинансовых экономических трендов в национальном масштабе. Регулярные «финансовые бюллетени» стали главным источником информации для интерпретации текущей экономической активности. Наибольшую известность приобрел бюллетень National City Bank, издание которого Джордж Робертс начал в 1914 году, а также бюллетень Chase National Bank, издаваемый под руководством Бенджамина Андерсона в 1920 году. Журнал Economist, выходивший в Лондоне, все чаще стал публиковать статьи о бизнесе в США. В 1919 году ФРС начала публиковать показатели экономической активности.

В 1930-х годах Саймон Кузнец, профессор экономики Пенсильванского университета, построил временные ряды по национальному доходу вплоть до 1869 года с разбивкой по отраслям, продуктам и использованию — метод, значительно более детальный, чем использовавшиеся во всех предыдущих исследованиях. Его работа установила стандартную процедуру определения валового национального продукта (ВНП). Попытки найти показатели, характеризующие состояние национальной экономики, подкреплялись сначала желанием лучше понять глубину и характер падения экономической активности во время Великой депрессии, а потом потребностями планирования в период Второй мировой войны.

Большинство макроэкономических оценок было направлено на получение связной картины экономического цикла. Эта работа тесно связана с Уэсли Клэром Митчеллом, первым директором по исследованиям Национального бюро по экономическим исследованиям (NBER), основанного в 1920 году.

В 1946 году Митчелл в соавторстве с Артуром Бернсом издал книгу «Оценка экономических циклов», в которой идентифицировалось множество статистических индикаторов экономического роста и падения, позволявших определять поворотные точки циклов.

Артур Бернс, у которого я учился в Колумбийском университете в 1950 году, был одним из моих предшественников на посту председателя ФРС (с 1970 по 1978 год). Нас связывали очень тесные взаимоотношения, которые длились более четырех десятилетий. Так совпало, что в 1946 году я выбрал университетский курс по статистике Джеффри Мура, коллеги Бернса по NBER.

Мур впоследствии формализовал работу Бернса и Митчелла и представил ее в виде «Опережающих индикаторов экономического цикла», которые до сих пор публикуются организацией Conference Board. Поворотные точки экономических циклов и сейчас являются «официальными» датами, которые объявляются (нередко задним числом) комитетом NBER. Они принимаются практически всеми правительственными и независимыми экономистами.

Еще в 1947 году 18% населения США все еще проживало на фермах (сегодня эта доля равна 2%). Экономическое прогнозирование, соответственно, было сильно сфокусировано на оценке урожаев и поголовья скота — ожидаемая урожайность зависела от слабо прогнозируемых погодных условий, а прогнозы по поголовью скота, в свою очередь, зависели от цен на кормовое зерно. Но промышленное производство все больше и больше увеличивало долю в ВНП, по мере того как США отбирали роль главной экономической державы у Великобритании. Активное расширение железнодорожной сети способствовало углублению разделения труда и утрате локального характера американской экономики.

Первый опыт

Моя карьера в прогнозировании совпала с его растущей ролью и в частном, и в государственном секторах. Моим первым работодателем после колледжа в 1948 году была уважаемая исследовательская организация, ныне известная как Conference Board. Я покинул ее в 1953 году и присоединился к Уильяму Таунсенду, ветерану Уолл-стрит, который был на 41 год старше меня, чтобы поучаствовать в создании небольшой консалтинговой фирмы Townsend-Greenspan & Company. У нас были замечательные отношения до самой его смерти в 1958 году. Я продолжил работу, слабо представляя, что будет дальше. Меня еще нельзя было назвать специалистом по макропрогнозам, но я уже имел опыт прогнозирования на отраслевом уровне.

Я с умилением вспоминаю 1950–1960-е годы, когда я специализировался на отраслевом прогнозировании. Погружение в тонкости отдельных рынков доставляло мне огромное удовольствие, такая детализация была недоступна для макромоделей. В начале моей работы, когда сталь была еще дефицитным товаром, я проштудировал восемьсот страниц отраслевой библии — «Производство, прокатка и обработка стали» (The Making, Shaping and Treating of Steel). Годы спустя, в 1997 году, во время встречи с членами Американского института сталелитейной промышленности я без ложной скромности заявил, что являюсь единственным председателем ФРС США, который прочел эту книгу от корки до корки. Возражений не последовало.

Шли годы, Townsend-Greenspan превратилась в диверсифицированную компанию, использовавшую микромоделирование для анализа разных, иногда глобальных, рынков — нефтяных, газовых, угольных, фармацевтических и автомобильных, всех, кроме высоких технологий — их развитие все еще было делом будущего. Мы стали брендом в микроэкономике, и компания процветала.

Широкий спектр отраслей, которыми мы занимались, неотвратимо подводил нас все ближе к прогнозированию макроэкономического развития. Но использование тех же методик, которые мы привыкли применять для микроэкономического анализа, не всегда давало хорошие результаты. Мы, например, считали, что при глобальном спросе на нефтепродукты, исторически демонстрировавшие ценовую неэластичность (то есть не реагировавшие на колебания цен), увеличение цен на нефть вследствие эмбарго ОПЕК в 1973–1974 годах может продолжаться годами. Однако спрос на нефть, к моему удивлению, быстро падал из-за роста цен, показывая, что он имеет более высокую ценовую эластичность. Уровень потребления нефти на доллар реального ВВП неожиданно пошел вниз, ослабляя свое давление на инфляцию. Я со своим прогнозом очевидно попал пальцем в небо.

Годы с Фордом

Я не расстался со статистикой и после ухода в сентябре 1974 года из Townsend-Greenspan на должность председателя Экономического совета при президенте Джеральде Форде. Момент был сложный. Производство резко падало, а безработица скачкообразно росла. Ближе к концу 1974 года розничные продажи были вялыми, и спрос забуксовал. К Рождеству ключевым для экономической политики стал вопрос о том, испытываем ли мы рецессию, связанную с затовариванием, для которой характерно резкое, но временное падение производства и занятости, пока не сократятся избыточные запасы, или же мы имеем дело с гораздо более опасным замедлением экономики, вызванным устойчивым ослаблением конечного спроса. Это была животрепещущая проблема для президента Форда. Ответ нужно было получить как можно быстрее, поскольку от него зависел выбор экономических инициатив.

Для краткосрочной рецессии оптимальной политикой, с нашей точки зрения, было невмешательство, позволяющее работать естественным рыночным силам. Если же на дне оказался конечный спрос, то требовались более жесткие варианты реагирования. Проблема состояла в том, что, на мой взгляд, не хватало данных для адекватного анализа.

Политическая рекомендация, предложенная администрации, была категоричной. Джордж Мини, президент Конгресса профсоюзов, дал типичный для него комментарий. «Американская экономика находится в самом ужасном состоянии со времен Великой депрессии, — безапелляционно заявил он в марте 1975 года. — Положение ухудшается с каждым днем. Правительство должно принять немедленные и решительные меры».

Экономический совет поначалу не располагал даже месячными данными о ВНП. В декабре 1974 года мы разработали то, что превратилось в программу еженедельного расчета ВНП. Возможно, она и не отвечала жестким статистическим стандартам Бюро экономического анализа, но была крайне полезной для ответа на вопрос, имеем ли мы дело с затовариванием, падением конечного спроса или и с тем, и с другим.

Данные Министерства торговли показали, что расходы на личное потребление не падали катастрофическим образом. Отраслевые источники и количество разрешений на строительство дали картину по рынку недвижимости. Обзорные прогнозы по основным средствам, ежемесячным заказам, данные по строительству нежилых зданий и по импорту капитального оборудования — все это давало приблизительную информацию по капиталовложениям в промышленности. Данные по страхованию от безработицы служили индикатором количества отработанных часов, которые в сочетании с расчетной почасовой выработкой (которая была не более чем обоснованным предположением) давали грубую оценку реального ВНП. В совокупности эти статистические данные показали то, что на деле мы увидели намного позже: уровень затоваривания — разрыв между ВВП и конечным спросом — был невероятно высок по историческим меркам. Из этого следовало: если конечный спрос останется стабильным, а именно это наблюдалось в первые недели 1975 года, то рецессия достигла дна и высока вероятность разворота.

Затоваривание не может продолжаться бесконечно. Оно в конце концов должно исчезнуть, а вместе с ним должен исчезнуть разрыв между конечным спросом и объемом производства. Вскоре по еженедельным данным о численности застрахованных безработных стало понятно, что худшее позади. Мы решили, что дополнительные меры по стимулированию роста не требуются и в долгосрочной перспективе они могут даже дать обратный эффект. В оперативном антикризисном мониторинге больше не было необходимости.

Оглядываясь назад, я понимаю, что президент Форд проявил недюжинную смелость, одобрив лишь мягкую программу стимулирования, в то время как по традиционным представлениям того времени требовались гораздо более агрессивные действия. Форд тем не менее выдержал. Примерно так же поступил Рональд Рейган, поддержавший Пола Волкера и жесткую политику ФРС в 1980–1982 годах, когда политическое противодействие усилиям ФРС было наиболее сильным.

В демократическом обществе президентам, конгрессменам, руководителям центральных банков и другим игрокам, определяющим экономическую политику, очень сложно идти наперекор общепринятым представлениям, нередко подкрепляемым стадным поведением. Управление рынками требует убежденности, которая редко встречается среди публичных должностных лиц. По моему опыту, если политики примыкают к меньшинству и при этом не правы, они обречены. Если же они идут с большинством и не правы, то к ним относятся более толерантно, а политические последствия не столь ужасны.

Оказавшись в роли публичного должностного лица, я остро почувствовал политическую ангажированность. Политики всегда стремятся занять одну из двух позиций: 1) перспективы хорошие (результат проводимой политики) и ситуация не требует изменения политической позиции (оптимистическое допущение, которое всегда приемлемо, даже если оказывается неправильным) или 2) ситуация не слишком хороша, и требуются только решительные действия, поскольку, если положение станет катастрофическим, половинчатые меры будут политически такими же неэффективными, как и полное бездействие.

Большинство невыборных публичных должностных лиц, по моему опыту, могут бороться с такого рода ангажированностью, но победа никогда не бывает полной. Став председателем Экономического совета в 1974 году, я сказал Дональду Рамсфелду, главе администрации президента Форда, что не смогу продолжить практику совмещения ролей главы Экономического совета и представителя администрации по экономическим вопросам, поскольку наверняка соглашусь не со всеми инициативами президента — такими, например, как раздача значков «Остановим инфляцию немедленно!». В результате эти обязанности вернули министру финансов. К счастью, инициатив, которые я решительно не мог принять, оказалось совсем немного.

Президентский срок Форда заканчивался в полдень 20 января 1977 года, а в 14:00 я уже сидел в своем старом офисе Townsend-Greenspan в Нью-Йорке. Я немедленно погрузился в рутину своего «доправительственного» периода — отслеживание и прогнозирование американской, а позднее и мировой экономики. Новшество заключалось в том, что теперь я посвящал свое время построению макроэконометрической модели и впервые создавал компьютерную систему прогнозирования. Townsend-Greenspan продолжала активно заниматься микропрогнозированием, а мои попытки понять принципы работы экономики в целом давали дополнительные выгоды для нашей отраслевой работы.

Я вошел в советы директоров компаний Mobil, JPMorgan, Alcoa, General Foods, Capital Cities-ABC и ADP. Большинство из них были или стали клиентами Townsend-Greenspan. После избрания Рональда Рейгана президентом я был назначен членом Консультативного совета по внешней разведке, где большую часть времени консультировал по вопросам точности внешней статистики, особенно по Советскому Союзу.

Во главе ФРС

Моя работа в ФРС началась в августе 1987 года за два месяца до обвала фондового рынка. В октябре рынок потерял более пятой части стоимости. Соответственно, ФРС на полную открыла денежный кран. Меня сильно озадачило то, что потери капитала так мало повлияли на экономическую активность. Лишь после краха доткомов и схлопывания пузыря на рынке жилья я понял, что невосприимчивость экономики к шоку 19 октября 1987 года объяснялась полным отсутствием долговой нагрузки у инвесторов.

Несмотря на то что решения Комитета по операциям на открытом рынке ФРС по закону не могут изменяться никакими другими правительственными агентствами, всегда существовала вероятность того, что конгресс и/или президент, разгневанные проводимой денежно-кредитной политикой, начнут вмешиваться в деятельность ФРС. За 18 лет во главе ФРС я получил, в фигуральном смысле, вагон требований конгресса смягчить денежно-кредитную политику и не припоминаю ни одного запроса, который требовал бы ее ужесточения.

ФРС очень обеспокоило, когда в августе 1991 года сенатор Пол Сарбейнс внес законопроект, предлагающий предоставить право голоса в Комитете по операциям на открытом рынке только управляющим. Это стало бы необратимым шагом к смягчению денежно-кредитной политики, поскольку, по моему опыту (и реальность это доказывает), президенты федеральных резервных банков настроены более «воинственно», чем назначенные президентом управляющие. Законопроект не получил необходимой поддержки. Экономика стала развиваться в разы быстрее, и угроза независимости ФРС с середины 1991 года по 2008 год была минимальной.

Но ФРС попала под усиленное давление конгресса, когда во время краха 2008 года прибегла к редко применяемому положению закона о ФРС, позволявшему предоставить практически любую сумму кому угодно. ФРС выделила $29 млрд JPMorgan для приобретения Bear Stearns в марте 2008 года. Я рассматривал это как выполнение ФРС роли налогового агента Министерства финансов и предпочел бы, чтобы Минфин как можно скорее обменял требования ФРС к JPMorgan на казначейские ценные бумаги, взяв на себя по сути функции Центробанка. Но этого не произошло.

После финансового кризиса какое-то время казалось, что независимость ФРС может быть существенно ограничена. На деле, однако, Конгресс из уважения к ФРС все спустил на тормозах. Основная структура и функционирование системы остались прежними.