В предыдущей статье речь шла о трудностях, связанных с автоматическим сопротивлением болезненно самовлюбленных субъектов, будь то личность, группа, социум. В таких ситуациях установление контакта с «пациентом», индивидуальным или коллективным, требует специальных усилий. Необходимо начальное согласие, способное обеспечить прогресс анализа и самоанализа. А это примерно как убедить истероидного патриота в том, что его песнь о Родине взывает к помощи психоаналитика минимум. Роль холодного душа в таких случаях может сыграть впечатляющая, но вытесненная, забытая история расстройства – воспоминание о том, что идея собственного превосходства, грандиозности и всемогущества возникла в столь острой форме стремительно и недавно. В случаях ураганного роста самомнения клиенту иногда удается вспомнить себя другим – гораздо скромнее и самокритичнее. В нашей ситуации для такого опыта есть основания.
Очень быстро измененное сознание
Первый шаг к рефлексии – вышеописанная «игра в теорию» – отвлеченное, абстрактное знакомство с основными симптомами и деструктивными эффектами отклонений. Это не только интересно само по себе, но и полезно всякому думающему человеку в плане понимания себя, оценки собственных манер, коррекции стиля поведения и межличностных отношений. Такой диагностический аппарат в жизни всегда полезен под рукой: он помогает «следить за собой» не только в идиоматическом, но и в прямом смысле слова. Если бы в школе вместо светской этики и не светской мистики преподавали основы динамической психопатологии, люди и общество были бы спокойнее, а страна не так блистала бы неуемной гордыней с комплексами неполноценности и жертвы. Даже простое знание такого рода симптомов ставит фильтры и корректирует оптику обозрения себя любимого. Захватывающее занятие и полезный опыт – смотреть наш телевизор с учебником психиатрии перед глазами.
Дополнительный шанс вовлечь пациента в работу над собой дает совместная с ним фиксация сильных изменений в его сознании и психике (здесь понятие «измененное сознание» работает и в прямом смысле, и в параллели с клиникой, психоделиками, воздействием веществ). Для того чтобы клиент – индивид или коллективный субъект – набрался мужества всерьез заглянуть в себя в поисках «дна», нужен серьезный повод, а не просто приход самоназначенного психоаналитика, которого никто не звал и общение с которым приятного не сулит.
Естественно, мешают инерции и коллективные защиты. В то же время в политике нарцисс не просто обожает себя, но обожает себя в образе лидера, движения, героической страны, особо выдающейся нации или расы. Даже минимальная дистанция позволяет занять несколько более критическую позицию, а затем выделить расстройство, отодвинуть его и исследовать симптомы уже не на себе, а в психической организации «идеала».
Поскольку истовая любовь при смене курса или режима может легко и быстро переходить в не менее страстную ненависть, всегда остается не совсем призрачная надежда сформировать в пациенте хоть какой-то зазор для критической оценки нарциссической связи. Чаще это удается, когда объект обожания оказывается не только трагичен, но и смешон; с нарциссами такое бывает, не минует чаша сия и это величие.
Таким образом, поводом для самоанализа становится резкий перелом в сознании клиента, который он может отследить и не может отрицать. Если человек себя сегодняшнего воспринимает как безупречную норму (обычная для нарцисса ситуация), встряхивающим событием может стать обнаружение, что совсем недавно он как норму воспринимал в себе другое, если не прямо противоположное. Проще говоря, при обвальных изменениях сознания и психики пациент может признать себя здоровым сегодня, только если признает, что был не вполне нормален вчера.
Ещё один великий перелом
В ситуации с нашим режимом такое вытесненное «вчера» – рубеж 2010-2011 годов. Чтобы оценить весь драматизм слома психики, который идеология и сознание власти и общества пережили у нас за последнее время, достаточно вспомнить, с каким коллективным субъектом мы имели дело всего несколько лет назад – до обратной рокировки во власти и разворота публичной идеологии от модернизации к традиции, от прагматизма к скрепам, от интеграции в мир к резкому обособлению себя в нем.
Если уподобить социум личности и признать за ним право на характер, придется согласиться, что в нашем случае это был субъект:
— в целом почти рациональный, способный воспринимать доводы и хоть как-то просчитывать последствия своих действий, ближайшие и отдаленные;
— сравнительно уравновешенный и психически стабильный, не чуждый шизоидности, истероидности и экстатических порывов, но все же не до такой степени, как сейчас;
— в меру самокритичный, способный воспринимать неприятную информацию о положении дел, о своих качествах и ресурсах, более-менее адекватно оценивая собственное тревожное положение, свои качества и перспективы.
Последнее важно, поскольку указывает на вход в нарциссическую патологию.
Всего пять лет назад идеологический контент и дискурс власти были исполнены риторики «проблем» и «задач», суровой самокритики и трудной, хотя и яркой перспективы. Начав с необходимости преодоления технологического отставания, уже давно ставшего критичным, с опасной зависимости от экспорта сырья и импорта товаров и технологий, официальная самооценка на высшем уровне зафиксировала тупиковый характер сырьевой модели и необходимость радикальной смены вектора развития. Также были зафиксированы сложности и фатальный характер такого перехода: балласт «некомпетентной коррумпированной бюрократии» и угроза «самому существованию страны».
Вот один из базовых фрагментов:
«Несмотря на отдельные успехи последних лет [...], нам пока не удалось уйти от инерционного энергосырьевого сценария [...]. И сейчас [...] мы пока лишь фрагментарно занимаемся модернизацией экономики. И это неизбежно ведет к росту зависимости России от импорта товаров и технологий, к закреплению за нами роли сырьевого придатка мировой экономики, а в дальнейшем может повлечь за собой отставание от ведущих экономик мира, вытеснение нашей страны из числа мировых лидеров. Следуя этому сценарию, мы [...] не сможем обеспечить ни безопасность страны, ни ее нормального развития, подвергнем угрозе само ее существование, говорю это без всякого преувеличения» (В. Путин, февраль 2008).
В сентябре 2009 года Д.Медведев в программной статье «Россия, вперёд!» удерживает ту же тональность: «Должны ли мы и дальше тащить в наше будущее примитивную сырьевую экономику, хроническую коррупцию, застарелую привычку полагаться в решении проблем на государство [...]. Двадцать лет бурных преобразований так и не избавили нашу страну от унизительной сырьевой зависимости [...] Отечественный бизнес за малым исключением не изобретает, не создает нужные людям вещи и технологии. Торгует тем, что сделано не им, – сырьем либо импортными товарами». И далее целый набор болезней: «неэффективная экономика», «полусоветская социальная сфера», «неокрепшая демократия», «вековая экономическая отсталость», «вековая коррупция», «патерналистские настроения», «безынициативность, дефицит новых идей, нерешенные вопросы, низкое качество общественной дискуссии, в том числе, и критических выступлений».
Сейчас все эти сентенции выглядели бы отпетой крамолой в исполнении пятой колонны иностранных агентов. Вместе с тем по уму они и теперь воспринимаются как вполне здравые, тогда как нынешнее всероссийское самомнение выглядит на этом фоне, мягко говоря, не вполне адекватным и уже явно запущенным.
Праздник, который всегда
Здесь важно даже не столько содержание самокритики, сколько сам факт ее наличия и тон самооценки. Если сравнить его с тональностью нынешней официальной риторики и массовых настроений, то коллективный субъект, которого мы потеряли по историческим меркам буквально вчера, окажется образцом адекватности, рацио и вменяемости, способности оценивать себя и ситуацию, не поддаваясь воздействию травм и комплексов, соблазнам «психического убежища». Нарцисс здесь формировался давно, но именно формировался, не господствовал.
Теперь в официальном дискурсе и массовом самомнении следы рефлексии и самокритики стремительно исчезают, зато в изобилии видны признаки неадекватно завышенной самооценки с типичными элементами патологической влюбленности в собственное изображение.
Это проявляется не только в риторике официальных текстов, но и в общей эстетике и эмоциональном настроении искусственно формируемого событийного ряда, которым режим оформляет свой «мгновенный автопортрет». Достаточно просканировать нынешнее телевидение (а именно оно во многом формирует сейчас образ происходящего в стране и мире), чтобы обнаружить ненормальное, нездоровое сгущение всякого рода празднеств – фестивалей и гала-концертов с фейерверками и салютами, спортивных состязаний и парадов, помпезных открытий объектов и презентаций мегапроектов неизменно исторического масштаба, разного рода приемов, награждений и всяких прочих торжеств и увеселений, не говоря уже о нагромождении архитектурно-декоративных излишеств в городе и на дачах. Не страна, а увеселительное заведение в бантах и рюшах.
Проще всего отнести это на счет отвлекающих маневров, смягчающих впечатление от деградации экономики, политики, социальной сферы и культуры, от внешнеполитических провалов, скрываемых под баннером «Мы всех нагнули!». Однако есть в этом и скрытое стремление украсить собственный обожаемый, незабвенный образ всеми возможными красотами и элементами декора. Не случайно во всех этих «праздниках для народа» и «подарках населению» нет самоценности, в них неизменно торчит лик власти, вписывающей себя в картину зашкаливающего, бьющего через край благополучия в качестве главного и единственного источника счастья. В этом есть политтехнологический расчет, но и самоутешение с самоудовлетворением, психология техничного манипулятора, но и самовлюбленного нарцисса. Поскольку все в этой системе власти держится на рейтингах запредельной «легитимности», ей необходимо производить эффекты и вызывать любовь – но ей и безумно нравится всем этим заниматься. И даже если вдруг проблема пиара технически отпадёт, эта власть вряд ли слезет с экранов телевизоров и вряд ли уйдет из декоративно-оптимистической зоны новостных сообщений. Помимо внешней целесообразности в этом мелькании на экранах в атмосфере грандиозности и всемогущества есть и сильнейшая внутренняя потребность самоутверждения и изживания комплексов.
Сейчас сентенции пятилетней давности от этого же официоза (причём от первых лиц) выглядят верхом злопыхательства и очернительства. Но можно поставить и обратный мысленный эксперимент: представить себе, как воспринималось бы нынешнее самолюбование режима из того времени, когда все процветало, а до модернизации экономики и общества дело не доходило, лишь поскольку силы тратились на стерилизацию нефтегазовых доходов. Очень похоже на обратно-пропорциональную зависимость.
Можно провалить все, но нельзя выпасть из информационной повестки. Политика, особенно внешняя, вершится, глядя в мониторы с собственным любимым имиджем.
Можно было бы сразу диагностировать все это как сложившийся нарциссизм с эффектами деструктивной организации, однако прежде чем разбирать собственно патологию, необходимо понимать и держать в поле зрения примерные границы нормы, чему и будет посвящён последующий анализ проблемы.