На пресс-конференции по итогам миланской встречи Владимир Путин предпочел отшутиться в ответ на вопрос о перспективах рубля. Шутка была на грани фола. Раньше российский президент такими неоднозначными афоризмами осаживал журналистов, интересующимися его взаимоотношениями с оппозицией, олигархами, борьбой с террористами и коррупцией и т.п. Стало быть, для Кремля экономика из дежурных перешла в разряд острых или даже больных тем.
Еще одно косвенное тому подтверждение — доминирование газовой проблематики в очередных переговорах Путина с Петром Порошенко. Понятно, что украинскому президенту надо поскорее договориться с Россией о параметрах новых поставок — приближается зима. Но и у Москвы пространство для маневра значительно сузилось из-за падения цен на нефть, к которым привязаны и газовые контракты. Запараллеливание соглашения между «Газпромом» и «Нафтогазом» с мирным процессом в Донбассе становится все более рискованным. Особенно на фоне возрастающей автономизации ополченцев.
В свете такого поворота от геополитики к экономике вдвойне показателен выход накануне путинской поездки в Милан интервью двух его конфидентов — главы президентской администрации Сергея Иванова в «Комсомольской правде» и секретаря Совбеза Николая Патрушева в «Российской газете».
Будь эти публикации разнесены во времени, диссонанс, возможно, ощущался бы не столь остро.
Но медийный дуэт влиятельнейших российских силовиков рождает ощущение если не раскола в ближайшем путинском окружении, то по крайней мере долгожданного обозначения кремлевских «партии мира» и «партии войны». Точнее, «партии холодной войны». Поскольку даже в жесткой и изрядно идеологизированной риторике Патрушева нельзя усмотреть откровенно милитаристских призывов. Наоборот, секретарь Совбеза проводит весьма недвусмысленные параллели между тем, как американцы содействовали втягиванию СССР в губительную для отечественной экономики афганскую войну, и тем, как сейчас Россия провоцируется на «ответные шаги» по Украине.
Но в целом, согласно Патрушеву, «Вашингтон всегда стремился иметь рычаги давления на Россию». А призывы Белого дома к сотрудничеству (и при Джордже Буше-младшем, и в начале президентства Барака Обамы) неизменно оказывались блефом.
Вопрос о том, стоит ли в этой связи расстраиваться по поводу обусловленного санкциями замораживания сотрудничества «Роснефти» с американской ExxonMobil, остался за рамками патрушевского интервью. Хотя непосредственно заинтересованный в этом альянсе Игорь Сечин в сентябрьском интервью Spiegel тоже, как Патрушев, вспоминал Збигнева Бжезинского, который «еще давно сетовал, что европейцы могут пойти на сближение с Москвой», а кроме того, цитировал советника Джорджа Буша-младшего Хуана Карлоса Зарате, по мнению которого США продолжают «полагаться на новый вид войны, не подразумевающий стремительное наступление, но приводящий к медленному финансовому истощению противника».
Сергей Иванов в беседе с «Комсомольской правдой» США практически не упоминает. Зато Европе уделяет намного больше теплых слов, чем это принято сейчас на федеральных телеканалах и в прокремлевских СМИ. Глава президентской администрации категорически не согласился с тезисом, что «ЕС трещит по швам», и поиронизировал над «болезненно-пристальным вниманием у нас» к референдуму в Шотландии.
Но если эти пассажи или рассуждения об односолодовом виски и прагматизме диссонируют с нарисованной Патрушевым картиной мира чисто стилистически, то опубликованное месяцем ранее той же «Российской газетой» интервью Иванова содержит реплики, уж точно никак не вписывающиеся в логику «холодной войны-2». Глава президентской администрации рассказал там о сохранившихся вполне дружеских отношениях с экс-министром обороны США Дональдом Рамсфельдом и экс-главой Госдепа Кондолизой Райс.
По сути, этот месседж одновременно и для внутреннего, и для внешнего пользования. Американскому истеблишменту Иванов давал понять, что Кремль, поссорившись с демократами из Белого дома, тем не менее поддерживает контакты с весьма влиятельными республиканцами, и, следовательно, желающие новой «разрядки» или «перезагрузки» должны сделать вполне определенный выбор.
Российской же аудитории глава президентской администрации таким образом напоминал, кто в начале «нулевых» помог еще делавшему первые шаги в мировой политике новоиспеченному хозяину Кремля наладить конструктивное взаимодействие с Вашингтоном.
Кстати, Иванов в то время руководил Совбезом. А администрацию президента возглавлял Александр Волошин, доставшийся Владимиру Путину «в наследство» от предшественника — Бориса Ельцина. Не будет очень большим допущением представить Совбез 2000-х как своеобразный оплот путинских «силовиков», тогда как АП до поры оставалась вотчиной «семьи». Что, впрочем, не мешало едва ли не самому знаковому силовику Сечину работать под началом Волошина. Пока разногласия между силовиками и «семьей» не переросли в открытый и жесткий конфликт, такая «конвергенция» была в порядке вещей. После ставшего Рубиконом «дела ЮКОСа» победители окончательно заняли Кремль.
Тем примечательнее, что намеки на новые «шероховатости» между Совбезом и президентской администрацией появляются на фоне дела «Башнефти», которое многие сравнивают с атакой на ЮКОС. Здесь тоже просматриваются интересы Сечина. А Иванов, как 11 лет назад Волошин, теперь и сам заступается за опального олигарха: «Владимира Петровича [Евтушенкова] я достаточно хорошо знаю, поскольку он занимался высокотехнологичными отраслями. […] АФК «Система» и отдельные ее подразделения под руководством Евтушенкова сделали много полезного для экономики России. Надеюсь, суд разберется с делом «Башнефти» и это не отразится на деятельности АФК «Система».
Другое дело, что столь однозначная реакция Иванова на злоключения Евтушенкова появилась спустя целый месяц после его помещения под домашний арест. Нежелание главы президентской администрации прояснять свою позицию по делу «Башнефти», что называется, по горячим следам, можно истолковать по-разному. Либо в тот момент атакующая сторона была слишком сильна, чтобы вступать с ней в открытое противостояние; либо еще оставался шанс уладить коллизию вокруг «Башнефти» без публичного выяснения отношений; либо текущие издержки «выноса сора из избы» были гораздо выше, нежели возможные будущие бонусы. Либо (и это совсем не исключено) все эти три соображения «сработали» одновременно.
Сейчас намного интереснее понять, что изменилось за прошедший месяц, что заставило Сергея Иванова вступить в открытую, хотя пока и довольно мягкую полемику с другими путинскими конфидентами? Трудно предположить, что активизация главы президентской администрации никак не связана со стремительным падением цены на нефть. Дороговизна ключевого отечественного экспортного товара на протяжении без малого полутора десятилетий обеспечивала не только стабильность режима как такового, но и могущество некоторых его создателей-силовиков. Иванов, несмотря на давнюю дружбу с президентом «Сургутнефтегаза» Владимиром Богдановым или приобретшим злополучную «Башнефть» Евтушенковым, всегда стоял в стороне от формирования petro-state. Сложно сказать, есть ли у него готовый альтернативный концепт. Но воспользоваться экономическим ослаблением конкурентов и значительным повышением стоимости «холодной войны-2» он не преминул.
Впрочем, судя по тому, что Иванов и Патрушев одновременно вышли в медийное пространство, а не ограничились изложением своей позиции первому лицу, сам Путин пока не сделал окончательный выбор между «ястребами» и «голубями».