Forbes продолжает публиковать интервью с известными российскими интернет-предпринимателями и специалистами. На этот раз о том, чего не хватает интернет-предпринимателям, в какие стартапы стоит вкладывать деньги, зачем участвовать в проекте иннограда и чем интернет лучше рынка телекоммуникаций, рассказывает основатель фонда Almaz Capital Partners Александр Галицкий. Полную аудиоверсию интервью можно послушать на сайте программы «Рунетология».
Максим Спиридонов: Недавно, а именно в 99-м выпуске программы, мы подробно говорили о русской «Википедии» — образчике предельно альтруистического подхода к Вебу. Сегодня качнемся к противоположному полюсу, и разговор пойдет о деньгах, хотя не только о них. У нас в гостях один из самых известных и успешных российских инвесторов в технологическом секторе, создатель венчурного фонда Almaz Capital Partners, член попечительского совета фонда «Сколково» Александр Галицкий. Александр, у меня лично и у многих наших слушателей ваша фигура и успехи в виде компаний, созданных с вашим участием, вызывают огромное уважение. А как вы считаете, являются ли сейчас в России предприниматель, и тем более инвестор, фигурами уважаемыми в среде обычных людей, не имеющих отношения ни к бизнесу, ни к интернету профессионально?
Александр Галицкий: Мне кажется, предприниматель в России ассоциируется с другими заслугами, с тем, чем были овеяны крылатые 1990-е. Что касается хайтек-предпринимателей, которые зарабатывают деньги своими усилиями, умственным трудом, то это зарождающееся чувство. Его хорошо понимает молодежь. Я думаю, что среднее и старшее поколение вряд ли воспринимают слово «предприниматель» или «антрепренер» как что-то хорошее. Кто такой инвестор, а тем более венчурный инвестор, мало кто знает. Я всегда вспоминаю одну из моих первых встреч с венчурными капиталистами в Силиконовой долине. Я привык работать с большими корпорациями, и когда меня привезли в офис одной известной венчурной компании, где сидело 20 любопытных людей и смотрело на ненормального русского, я начал расспрашивать: «Кто они такие?» Они мне сказали, что у них под управлением два миллиарда и что они 20 профессионалов. Я подумал тогда, что они спекулянты, и недавно, будучи в Сибири, в Иркутске, я долго разговаривал с местными учеными, они просили объяснений работы венчурного капитала. В конце один из них сказал: «Так вы же спекулянты, ребята!» (смеется).
— Сейчас что-нибудь делается государством для того, чтобы популяризировать подобный образ предпринимателя в интернете, в сфере высоких технологий?
— Делается многое, но всегда этого недостаточно, не всегда это видно. Я сравниваю страну 1990-х годов и начала прошлого десятилетия и вижу, что в последние четыре-пять лет многое изменилось. Когда я пытался организовать европейский Tech Tour в России в 2004 году, никто не хотел разговаривать о спонсировании этого мероприятия. Оно проводилось на мои деньги. Если брать сегодняшнюю ситуацию, то государство открыло несколько институтов, инструментов, которые работают. Качество их работы, результаты — это второй вопрос, но важно, что они вообще появились. Важно, насколько государство со своей стороны будет последовательным, системным. Я всегда привожу пример Силиконовой долины. В 1970-е годы на Силиконовую долину государство тратило в виде грантов университетам, в виде заказов тому же Intel порядка 4,5 миллиарда долларов. Американское государство в 2008 году продолжает тратить тот же объем денег. В 1970-е частный бизнес вкладывал в развитие хайтека в Силиконовой долине порядка 100 миллионов долларов, в 2008 году — около 32 миллиардов. Если государство будет последовательно что-то делать в этом направлении, то произойдет много изменений.
— Как я понимаю, все 1990-е вы работали операционным менеджером и получили тот самый предпринимательский опыт для того, чтобы затем стать более эффективным инвестором?
— Я продолжал заниматься инженерной работой, в 1990-е я был руководителем инженерии. В России предприниматели 1990-х, которые вышли из сложного и трудного советского опыта, стремились сберечь технологии. Все эти годы мы занимались тем, что создавали технологии и продавали их. Технологии Wi-Fi, которые никому не были нужны в те годы, мы продали американскому правительству.
— Правду говорят, что после путча 1991 года Sun прислала вам 200 видов на жительство в США, то есть фактически хотела перевести туда вашу фирму и всех сотрудников?
— Да, это правда. Они начали переживать, они видели, что наши разработки могут быть востребованы. Мы с 1990 года сидели в мейле, у нас был интернет, мы общались. Я вообще не общался с людьми, у которых не было e-mail на бизнес-карточке. Никто особенно не хотел ехать после того, как демократия в России победила. Они нам прислали 25 рабочих станций, это и легло в основу создания компании «Элвис-плюс».
— Когда вы перешли от деятельности инженера-управленца к деятельности предпринимателя?
— В 1991 году был мой первый опыт, когда надо было работать и зарабатывать деньги. Я решил, что в «Элвис-плюс» мы не будем работать на бюджетные деньги, и мы начали работать на свои, которые нам удавалось получать на заказах. Я пытался уменьшить нашу зависимость от бюджетных средств, уже тогда понимая, что нужно богатеть на доходах, а не на расходах.
— Инвесторская деятельность началась в 2000-х, верно?
— Может, она началась немного раньше. Реально я начал в этом направлении смотреть, когда продал пакет своих акций компании «Элвис-телеком». С того времени у меня появилось желание оглядеться вокруг. Тогда у меня появился фокус. Так как были заработаны какие-то деньги, я решил, что их можно использовать.
— Часто у наших слушателей, у молодых специалистов, управленцев младшего или среднего звена в области интернета, встает вопрос: «Когда у вас появились первые деньги, достаточные для того, чтобы чувствовать себя обеспеченным человеком?» В частности, для того, чтобы инвестировать не только в себя, но и в других?
— Я всегда себя чувствовал состоятельным человеком. Вопрос не в деньгах. Когда вы начинаете чувствовать, что можете что-то делать, вкладывать деньги в риски других, тогда оно и появляется. Есть критерий рискового капитала, который обычно измеряется в банковской индустрии (это 10% капитала, которым ты обладаешь). Когда эта сумма достигает определенной величины, эти 10% ты начинаешь в эту сторону направлять. В середине 1990-х я задумался об этом, но нужно время для того, чтобы реализовать идею. Человек должен быть очень сфокусированным и должен желать достичь результата, но тогда у него нет времени, чтобы смотреть по сторонам. В какой-то момент я понял, что вокруг много интересных идей, людей, и мне начала нравиться эта деятельность, после чего я сказал себе: «У меня же есть средства для этого». В начале 2000-х я решил, что могу на это тратить время.
— Ваш первый фонд — это Almaz Capital Partners? Или были другие?
— Tech Tour меня уговорили провести люди из Европы, мои друзья. Они говорили: «Ты русский, ты можешь поехать туда и разобраться с ситуацией». У меня был пессимизм, потому что я до конца не представлял себе, что мне придется нырнуть в Россию, ведь последние десять лет перед этим я летал между странами и занимался своими инженерными командами, заказчиками и так далее. А потом я понял, что это весьма интересное место, что появилось много интересных компаний. Люди уже не говорили о технологиях, они говорили о бизнесе. В то время меня позвали построить практику инвестиций в таком месте, как «Русские технологии». Это маленький фонд, который был создан при «Альфе».
— Когда это было?
— В 2005 году. Я там работал два года, но я думал о своем фонде. Я совершил несколько сделок, занимался компанией Evernote, очень успешной сейчас.
— Вы участвовали в их инвестировании?
— «Альфа» проинвестировала, я занимался построением модели, которая сегодня успешно работает, пригласил людей туда, например Дмитрия Ставиского, который привел туда нынешнего CEO. Компания «Русские технологии» не понимала будущего подобной компании.
— Вслед за этим вы с Cisco сформировали фонд Almaz Capital Partners?
— Да. Так как в Cisco есть технологии захода в страны разными путями, их интересует инвестиционный процесс в разных странах как средство зарабатывания денег, с одной стороны, и как средство развития инновационного предпринимательства — с другой. Чем больше оно растет, тем больше можно применить технологий. Они не оказывают никакого воздействия на фонды, которым дают деньги, для них это инструмент. У них после Tech Tour возникла идея, что Россия созрела для этого, потому что на Tech Tour были продемонстрированы довольно сильные компании, такие как Parallels, Acronis, «Яндекс», ABBYY. Все эти компании показались им очень интересными. Были также и маленькие компании. Они посчитали, что российский рынок созрел для того, чтобы появился грамотный венчурный фонд, и начали искать людей, которые могли бы его возглавить.
— Как бы вы могли охарактеризовать эволюцию российского рынка инвестиций, в частности инвестиций в интернет? На какой стадии мы находимся? Мы кроманьонцы, неандертальцы или Homo sapiens?
— Мы находимся на начальном уровне. Самое главное, чего не хватает, — это большой поток создания стартапов. Если вы берете западные условия (будь то Америка или Европа), то рождение инновационных компаний происходит либо почкованием из существующих больших компаний, то есть люди не могут реализовать свою идею по тем или иным причинам и реализуют ее, привлекая деньги, создавая стартап, либо с помощью университетских исследований. Их ведет какой-то университет, в нем рождаются интересные инновационные мысли, и студенты, аспиранты и профессора думают о реализации их в виде компании. К сожалению, эта инфраструктура в России еще не создана. Одна система по созданию и накоплению знаний была разрушена. У нас прикладная наука после Советского Союза практически перестала существовать. У нас пока нет достаточного количества крупных инновационных компаний, в которых люди могут реализовать свои идеи. Они стремятся выйти наружу и реализовать ее. Компания — продукт, спрос на который должен быть на рынке: не только на инновационную продукцию, но и на компанию как продукт. Этот рынок у нас тоже не сформировался. Нельзя сказать, что у нас появилась сильная индустрия, в которой венчурный капитализм играет инструментарную, сервисную роль.
— Есть какие-то заметные подвижки с момента, как вы начали серьезно заниматься инвестированием?
— Интернет дал всплеск всему этому делу, есть успехи. Они состоят в том, что возникло понимание на государственном уровне, что что-то нужно менять, делаются определенные шаги, которые вселяют надежду, появляются информационное поле, «институты развития». С другой стороны, молодежь занимается созданием сервисов в интернете, формируется новая прослойка людей, из которой вырастет инновационная элита будущего. Если в 2005 году можно было получить два-три бизнес-плана в неделю, то сейчас можно получить два-три в день. Это значительное количественное изменение.
— Качество, глубина проработки предмета, реалистичность замысла эволюционируют?
— Естественно. Я хотел сказать, что плохо отношусь к бизнес-планам. Если идея не изложена на 15 слайдах, значит, она недодумана. Я не люблю читать бизнес-планы, которые классически пишут по старым форматам. Масштабная подача становится местечковой. Это и понятно, потому что если у нас нет процесса накопления знаний, то откуда у людей будет знание проблемы, например, что сегодня кого волнует, какие изменения должны произойти, чтобы что-то удешевить.
— Дефицит качественных стартапов сохраняется?
— Дефицит качественных стартапов, претендующих на глобальную игру на мировом пространстве, сохраняется. Количество стартапов, нацеленных на решения проблем российского бизнеса в области интернета и мобильной телефонии, растет.
— Каковы методики отбора? Чуть раньше вы сказали, что не настроен механизм отбора стартапов, их селекция. Например, сейчас развиваются StartupPoint, «Главстарт», Greenfield Project и так далее. Сейчас инициативные группы пытаются формировать нечто подобное. Это симптом? Насколько это хорошее для рынка указание для развития? Насколько это эффективно работает?
— Я знаю обо всех этих инициативах. Все они очень полезны. Вопрос в том, что вход к ним очень большой. Если брать «Главстарт», то на сегодняшний день это восемь компаний. Если посчитать компании, которые можно отобрать, то все равно поток очень маленький. Инициативы должны подталкивать сильные игроки на рынке. Если взять сильную инновационную компанию (Microsoft или Google), то она часто встречается с предпринимателями, венчурными капиталистами. Они рисуют «семафорную схему», которую я год назад рассказал господину Воложу в том числе. «Красное» — это то, что мы делаем внутри, вы можете это не делать, «зеленое» — это то, что мы хотим, но делать не будем, мы будем с интересом изучать, что нам принесут, «оранжевое» или «желтое» — это то, чем мы будем заниматься, потому что люди этим интересуются, но если вы сделаете лучше, чем мы, мы с удовольствием посмотрим. Это толкает внешний мир на инновационную среду, но это пока не развито, хотя на сегодняшний день соревнования в интернете между «Яндексом», Google и Mail.ru на нашей территории подтолкнут компании этим заниматься. Я надеюсь, что и телеком начнет пересматривать свои планы инновационного развития.
— Есть впечатление, что Рунет гораздо более открыт и более инновационно настроен, менее бюрократизирован, нежели телеком, который по оборотам пока впереди. Это так?
— По оборотам да, но их доходность падает. Им трудно удерживать планку прибыльности, доходности. Им достаточно тяжело: при любом варианте они должны бороться за тех пользователей, которые находятся на рынке, и пытаться увеличить платеж, для того чтобы увеличить свои доходы. Для этого им надо создавать новые сервисы, а смогут ли они создавать их внутри компании, большой вопрос. Возникает предпосылка к тому, что они начнут оглядываться по сторонам, смотреть на маленькие растущие компании, инвестировать в них, покупать, сотрудничать с венчурным миром для того, чтобы те готовили им какие-то продукты. Все это даст толчок развитию инновационной среды в России в области интернета, софта и хай-тека, направленного на медийный бизнес.
— Рядом с интернетом, который предрасположен делать то, о чем вы говорите, который пытается силами крупных компаний создавать инкубационные среды для роста стартапов, находится рынок телекома: мобильной связи, мобильного интернета — и, как мне кажется, идущий на сближение с ним рынок телевидения, который потихоньку будет интегрироваться с интернетом. Согласны?
— Абсолютно. Понятия «телеком» и «интернет» друг из друга вылезают, вопросы облачного вычисления сближаются с вопросом enterprise-софта. С точки зрения приложения они начинают работать одинаково. Сейчас возникает очень много шансов для ребят, которые получили базовое хорошее образование, но которых не научили быть инженерами, а научили хорошо разбираться в математике, физике — том, чему в России всегда умели обучать. В России всегда занимались обучением, а не наукой. Они могут впрыгнуть в интересный поезд переосмысливания интернета и всех вещей вокруг него. А телевидение сегодня — это поток данных, который идет по той же сети интернет.
— В итоге мы увидим слияние рынка телекома, телевидения и интернета плюс рынок софта, облачных решений и так далее?
— Да. Облако будет центральным звеном.
— Для наиболее заметных игроков рынка какие компании являются привлекательными? Как происходит их поиск?
— У каждой компании своя стратегия. Всем известно, что какое-то время Google покупал головы. Их не столько интересовали продукты, которые создавали компании, сколько возможность приобрести команды, которые делают что-то революционное и интересное. Они, может, потом продукт выкидывали в ящик, но они собирали команду людей, которую нацеливали на выполнение своих задач, своих интересных проектов внутри Google. Я приведу пример Cisco. Она пытается взять бизнесы и проинтегрировать их в свои собственные. Удачно или неудачно — это второй вопрос, но в целом Cisco делает это довольно удачно. Если брать Intel, то ему все равно: он инвестирует в компании для того, чтобы развивать среду использования Intel-процессоров. Им все равно где: в холодильнике, в телефоне или игровых приставках. Если вернуться в интернет (Mail.ru, Google и «Яндекс» на российском рынке), у них идет борьба за то, чтобы получать как можно больше рекламных денег, потому что в основном они сидят на деньгах, которые получают от рекламодателя. Очевидно, что все работы, которые связаны с позиционированием, целевой аудиторией, направлением рекламы, общей аналитикой и аналитикой социальных сред, попадают в точку, которая будет говорить о том, что им интересно.
— Какие советы веб-предпринимателям вы бы сейчас дали? Как действовать сегодня, в условиях нагревающегося рынка?
— Мне кажется, надо изучать то, что происходит на рынке, и не стоит выставлять компании на продажу, не надо нацеливаться на то, что твою компанию кто-то купит. Нужно заниматься бизнесом, который сможет стать большим, который может быть интересен не только одному, но и многим участникам рынка. Самое главное — видеть свою игру как самостоятельную. Когда вы выстроили свое позиционирование на рынке, вы будете лавировать на нем и принимать решения на различных этапах развития, будете думать, куда идете и куда развиваетесь. Если вы поставили перед собой большую задачу, даже если вы решите ее на 10% и будете сфокусированы на этих 10%, то достигнете успеха.
— Помимо слабой развитости рынка веб-инвестиций в Рунете с чем еще у нас плохо? В чем слабы российские предприниматели?
— Как правило, они слабы в трех вещах. Они не умеют оценивать размер задачи, то есть размер рынка, на который собираются войти. Им сложно выделить свое нишевое начало в нем. Вторая слабость — несфокусированность, потому что они прыгают от одной возможности своей технологии к другой. Третья слабость... Я видел очень мало интегрированных команд. Часто есть гениальные ребята, которые окружают себя помощниками или становятся исполнителями у каких-то других людей. У них нет понимания того, как правильно сформировать команду.
— Как вы относитесь к попыткам привнесения компетенций с Запада? Например, сейчас появляются предприниматели, которые либо набираются опыта в Кремниевой долине, либо там росли (дети мигрантов, уехавших из России). Они приезжают в Россию. Например, Сергей Фаге («Островок.ру») учился в Лондоне и Сан-Франциско, у него хорошее американское бизнес-образование. Сегодня он выходит на российский рынок с попыткой построить грамотные бизнес-проекты здесь. Насколько это перспективно, полезно, как вам кажется? Нет ли опасности, что недопонимание российских реалий может им помешать быть успешными?
— Они должны правильно строить свою команду. Если они научились на Западе ключевым словам, терминам и пониманию бизнес-моделей, то в России они должны суметь интегрироваться с реалиями и с местной командой для того, чтобы построить партнерские отношения и достичь успеха. Что касается опасностей, то скажу, что нужно организовать поток талантов в Россию. Нам скоро будет не хватать инженерных кадров для реализации интересных задач (не только предпринимателей, получивших какой-то опыт на Западе). Я отношусь к любому начинанию хорошо. Надо ли при этом перенимать западные модели в создании компаний? Да, но надо думать о нерешенных проблемах, которые могут в России решиться по-другому, нужно быть сориентированным на реальные условия. Если «Яндекс» был сосредоточен на локальной рекламе и локальном поиске («пицца в Москве»), то Google еще недавно выдавал пиццу в Новосибирске по тому же запросу. Google не учитывал местные условия, а именно размеры страны. Это примитивный пример. Одна часть — наша локальная проблема, которая должна решаться по-своему в интернете, вторая часть — это копирование, клонирование зарубежного опыта. Люди пытаются создать клон обычно для того, чтобы продать компанию гиганту. Это произошло с Groupon, может произойти с eBay.
— Вы являетесь членом попечительского совета фонда «Сколково» — инициативы государства по улучшению ситуации с инвестициями в высокие технологии сегодня. Как вам кажется, насколько «Сколково» реальный инструмент? Какова его роль сегодня и в будущем российских инноваций?
— Мне кажется, что существует недопонимание роли и задачи «Сколково». Роль и задача «Сколково» — обеспечение накопления международного опыта для работы в инновационных условиях в стране. «Сколково» сейчас не занимается инвестициями, «Сколково» занимается созданием правильного образования (не получение диплома университета, а то, как правильно заниматься исследованиями, которые в российских университетах были недостаточно хорошо поставлены, за счет интеграции ведущих западных университетов). На сегодняшний день я принимал участие в нескольких проектах, которые запущены с Гарвардом. Сейчас стартует проект по современным сетям, по протоколу, который с 23 марта начинает двигаться в сторону стандартов. Это зеркальное отражение структур, которые успешно работают на американской земле, на территории России, в кооперации с российскими университетами. Если все задуманное получится, то через два-четыре года у нас будут накоплены знания для интересных стартапов.
— Если коротко, «Сколково» работает эффективно?
— Я думаю, что делаются правильные шаги. Я привел пример строительства Силиконовой долины, которую бессмысленно создавать в современных условиях, потому что мир изменился, интернет изменил мир. Не стоит ожидать от «Сколково» суперпрорыва за девять месяцев. Силиконовая долина в тех условиях строилась 25-30 лет.
— Как сегодня воспринимают российского интернет-инвестора за рубежом? До недавнего времени это было экзотикой. С приходом DST, я думаю, все изменилось. Юрий Мильнер стал символом нового русского инвестора, это так? Как сегодня на нас с деньгами смотрит инновационный бизнес за рубежом?
— Сколько людей, столько и взглядов. Некоторые смотрят с опасением, поскольку всегда интересуются происхождением денег, откуда они появились у тех или иных людей. Ясно, что интернет-индустрия полностью пересматривается. DST сделал очень интересные шаги, он покупал большие активы, которые быстро дорожают (в течение года — в три-пять раз). Эта схема переложена на интернет-бизнес. Как смотрят на партнерство? Если компания интересна, то они готовы с ней сотрудничать, поэтому и DST, и наш Almaz в Долине пользуются хорошей репутацией.
— Перейдем к вопросам слушателей. Филипп Ильин-Адаев (один из наших недавних гостей) спрашивает: «Как вы оцениваете последние IPO интернет-компаний: LinkedIn, «Яндекса», заоблачную стоимость Facebook? Нет ли ощущения перегрева?»
— Я считаю, что нет. Относительно «Яндекса» точно, потому что надо сравнивать не только с активами, которые выходят с американского рынка, надо сравнивать и с Baidu. Особого перегрева нет, как мне кажется. У всех этих бизнесов весьма открытая и понятная схема. Ведь цена учитывает ожидание роста, то, как компания оценивает свой бизнес-рост. Если компания правильно показывает, как она собирается распорядиться поднятым капиталом, то ее капитализация оправданна. Естественно, у всех у них могут быть падения. Это зависит от общей экономики. Например, дадут ли Обаме дополнительные средства на поддержание экономики, отсюда и будет колебание акций во всех секторах. На сегодняшний день я считаю оценку нормальной.
— Олег Фадеев спрашивает: «Какие мультипликаторы используются сейчас фондами для оценки стоимости сайтов? Например, по отношению к выручке».
— На выручку смотрят. Существуют стандартные расчеты. Например, у порталов смотрят на количество активных юзеров или тех, кто пользуется постоянно сервисом, платящих юзеров. Существует много способов. Цена колеблется от $10 до $25 за юзера, хотя может начинаться и ниже. Может браться мультипликатор, который складывается из всех проведенных сделок, при этом действует понижающий коэффициент.
— Иван спрашивает: «Какова самая крупная сумма вложения?»
— Мы вкладываем в компании не более $15 млн, средняя цена — порядка $6-7 млн. Что касается меня лично, самая большая сумма была на уровне $7 млн.