Бутырка-блог 2.0: зачем снова садиться в тюрьму

Мы долго не решались сказать друг другу то, что думаем об этом на самом деле. Для нас «долго» — это минут пять. Мы гармоничная пара: то есть думаем и говорим синхронно. И это несмотря на то, что каждый из нас — фрукт очень сложный, не слишком предсказуемый и склонный к неожиданным даже для очень близких людей поступкам.

В общем, наконец-то встретившись в тюрьме, сверив часы (которых, кстати, там нет — не положено) и обговорив давно составленный план действий, мы оба решились, выдохнули и сказали хором: «В первый раз мы пережили трагедию. А сейчас это фарс».

Когда Алексея посадили в первый раз, в июле 2008 года, мы знали содержание его будущего приговора уже через несколько дней после ареста («8 лет»), но не поверили. К январю 2009 года мы знали подробности будущего приговора и знали, кто его уже написал. По заказным делам файл, который называется «проект приговора», пишет и приносит судье на флешке адвокат противоположной стороны. В других случаях «проект» пишет следователь или гособвинитель. В уголовных делах, которые никому не интересны, включая самих подсудимых (речь обычно идет о рецидивистах, обвиняемых в грабежах или разбое), до написания приговора снисходит судья, используя старый файл с похожим приговором, зачастую забывая поменять фамилии и даты. Если проект приговора пишет адвокат, он часто (особенно если это она) дает его посмотреть своим коллегам или другим клиентам — в качестве рекламного материала, как подтверждение своих профессиональных навыков. Разумеется, всегда находятся доброжелатели, которые снимут для вас копию.

Алексею его первый приговор огласили в марте 2009 года (те самые 8 лет), спустя восемь месяцев после ареста. Суд длился меньше месяца, и все детали полностью совпали с тем, что мы уже знали к тому времени о нашем деле.

Спустя три года мы все-таки добились полной отмены того приговора и всех последующих решений. Дело вернулось все в тот же суд, к судье, которая до этого в течение нескольких лет последовательно и успешно выполняла заказы Владимира Слуцкера по посадке его партнеров и контрагентов. Разумеется, каждое заседание мы заявляли отводы судье, но это было бессмысленно. Опять же, копию «проекта приговора» мы получили задолго до его оглашения и немедленно опубликовали в Facebook. И снова это никого не смутило, и снова нам стали говорить, что мы сгущаем краски и сильно преувеличиваем.

Так часто говорят те, кто плохо знаком с реалиями правоохранения и судопроизводства в РФ. Кто знаком хорошо, все понимает без лишних слов. Нас с Алексеем это не раз удивляло. Вот мы разговариваем с милой женщиной, домохозяйкой, которая бьется за своего осужденного мужа, — и она знает закон и традиции его применения, равно как и судебную практику, куда лучше подкованных, образованных, остепененных и сидящих в разнообразных президиумах представителей главной группы риска в стране, то есть предпринимателей. Их наивность и слепая вера в свои связи только увеличивают опасность.

Мы знаем, как себя вести. Мы абсолютно уверены друг в друге. Мы знаем, что будет дальше. Мы не управляем ситуацией, но и ситуация не управляет нами. Мы давно просчитали все риски — и выбрали свой путь. Алексей сейчас не может быть на прямой связи, но зато ему можно отправить в тюрьму письмо по электронной почте и получить ответ (если вы оплатили саму возможность ответа — такие сейчас правила). Алексей принял выверенное бизнес-решение и сознательно отправился в тюрьму, зная задолго до оглашения судьей приговора его содержание до деталей. Он мог уехать, несмотря на подписку о невыезде (на чем настаивала я). Но он нарисовал мне матрицу, и я убедилась: надо садиться.

Почему муж принял просчитанное решение сесть в тюрьму? Итак, на одной руке минусы посадки — несвобода, прерванные бизнес-проекты, усталость семьи от бесконечной битвы. К битве мы, правда, привычные, так что можно было бы вычеркивать. На другой руке — минусы отъезда, их больше: невозможность вернуться в ближайшее время, проблемы с получением прав на работу и вида на жительство в стране пребывания, необходимость начать с нуля при ограниченных средствах (четыре года борьбы и тюрьмы даром не проходят), разделение семьи (я бы не уехала). Еще минус — движение против тренда: общественная ситуация стремительно меняется, и даже отдельно взятое уголовное дело, ставшее резонансным, развиваясь в самую худшую сторону, тем не менее может быть позитивным примером и наглядно продемонстрировать всем думающим гражданам, что суды у нас ничуть не лучше, а точнее, сильно хуже избиркомов. И самое главное — эту ситуацию будут использовать и правоохранительные органы, и суды. Когда, кивая на пример Алексея Козлова, который уехал из-под подписки о невыезде, будут арестовывать его коллег-предпринимателей — несмотря на либеральные медведевские поправки в УК. Как всем известно, они игнорируются судами.

У нас есть и еще одна серьезная проблема — заказ на физическое устранение мужа. Этому заказу уже несколько лет, и, поскольку все эти годы мы уворачиваемся и собираем информацию о заказе, нам есть что предъявить следователям и оперативниками. И, надо сказать, в этот раз они и правда заинтересовались подробностями. Относимся мы к этому серьезно, но ведь нельзя же с этим постоянно жить и постоянно об этом думать.

Впрочем, привыкли мы не сразу. Поначалу было ровно так, как описано в известной народной песне: «Пришла тетя в отделенье по вопросу убиенья. Ей сказали: что вы, тетя, вот убьют — тогда придете».

Только к одному не удалось пока привыкнуть за эти годы: что ровно так же думают об этом и многие наши коллеги. Мы не раз слышали: «Вот Алексанян говорил, что больной — его выпустили, а он живет себе и живет». «А Магнитский у Браудера работал, а он тот еще фрукт». «Надо не шум поднимать, а тихо договариваться».

Ребята, вы не правы. Не надо думать, что вы никогда не окажетесь за решеткой.

***

С 15 марта у нас пошел новый срок. Это означает, что в тюрьме нам придется провести еще 22 месяца. Конечно, мы будем бороться за свободу, за пересмотр дела и отмену приговора, но главное — за наказание людей, выносивших заведомо неправосудные приговоры. Мы верим, что рано или поздно — скорее рано — это наказание их настигнет. Статьи 305 УК РФ («Вынесение заведомо неправосудного приговора» — до 10 лет) никто еще не отменял. Хотя никто и не применял.

Тюрьма за последние четыре года сильно изменилась. Быт — в лучшую сторону. И контингент тоже — зеки становятся все более образованными, интеллигентными, креативными. О них мы и будем рассказывать. Судебная система выкашивает прежде всего думающих, активных людей. Но это сказывается и на работниках ФСИН: они все больше и больше проникаются симпатией к таким подопечным. И кажется, меняются сами.

Тюрьмы и зоны перестают быть юдолью скорби. Это теперь невольное место концентрации протеста — для смелых, дискуссионный клуб — для размышляющих, университет — для жаждущих знаний. То есть тюрьма в какой-то мере приняла на себя функции средневекового монастыря. Со своей экономикой, своими летописцами, воскресными школами (им. Мартина Лютера), настоятелями, послушниками и интригами — и со своими грехами.