Forbes sustainability • экология
Шаг в сторону научной дипломатии
Как скоро может наступить климатическая миграция, для чего нужно клонировать клетки ДНК мамонтов и в чем состоит дипломатическая миссия представителей науки? Эти и другие вопросы мы обсудили с Екатериной Кузьминой, экспертом российской ESG-повестки, президентом Фонда сохранения и поддержки природного и культурного наследия «Эффект мамонта».
— Как получилось, что вы погрузились в повестку устойчивого развития?
— В эту повестку я пришла через науку. Много лет назад я заинтересовалась Арктикой, начала участвовать в исследовательских экспедициях и поняла, что этот регион — барометр всех климатических изменений, серьезнейший инструмент, который мы знаем недостаточно. На тот момент повестка устойчивого развития еще не была такой популярной в нашей стране, но международный рынок уже формировался, начали проходить всемирные конференции ООН по климату.
Мне показалось, что эта тема действительно важная, за ней будущее. Сейчас повестка устойчивого развития набрала обороты и заняла серьезную позицию в нашей стране. На текущий момент Стратегия низкоуглеродного развития — одна из самых долгосрочных в стране. Более того, появился новый стандарт — индекс деловой репутации, на основании которого был разработан новый национальный ЭКГ-рейтинг, что является большим шагом не только для нашей страны, но и в рамках международной повестки.
Серьезное внимание уделено теме трансграничного углеродного налога, который подразумевает введение с 2026 года платы за выбросы с компаний-импортеров в странах EC.
— В эту повестку я пришла через науку. Много лет назад я заинтересовалась Арктикой, начала участвовать в исследовательских экспедициях и поняла, что этот регион — барометр всех климатических изменений, серьезнейший инструмент, который мы знаем недостаточно. На тот момент повестка устойчивого развития еще не была такой популярной в нашей стране, но международный рынок уже формировался, начали проходить всемирные конференции ООН по климату.
Мне показалось, что эта тема действительно важная, за ней будущее. Сейчас повестка устойчивого развития набрала обороты и заняла серьезную позицию в нашей стране. На текущий момент Стратегия низкоуглеродного развития — одна из самых долгосрочных в стране. Более того, появился новый стандарт — индекс деловой репутации, на основании которого был разработан новый национальный ЭКГ-рейтинг, что является большим шагом не только для нашей страны, но и в рамках международной повестки.
Серьезное внимание уделено теме трансграничного углеродного налога, который подразумевает введение с 2026 года платы за выбросы с компаний-импортеров в странах EC.
Екатерина Кузьмина
Эксперт российской ESG-повестки, президент Фонда сохранения и поддержки природного и культурного наследия «Эффект мамонта».
— Какие-то другие тренды устойчивого развития могли бы выделить?
— Сейчас мы наблюдаем тренд на природоподобные технологии в рамках экономики замкнутого цикла. Это способ серьезно повлиять на эффективность, сократить издержки производственных процессов за счет использования вторичного сырья или, например, современных технологий, позволяющих не только потреблять, но и вырабатывать электроэнергию.
— Сейчас мы наблюдаем тренд на природоподобные технологии в рамках экономики замкнутого цикла. Это способ серьезно повлиять на эффективность, сократить издержки производственных процессов за счет использования вторичного сырья или, например, современных технологий, позволяющих не только потреблять, но и вырабатывать электроэнергию.
— А какие инициативы в сфере устойчивого развития считаете наиболее актуальными?
— Например, «синие» облигации. Этот инструмент только начал формироваться, он направлен главным образом на решение проблем Мирового океана и прибрежных зон: очищение, сохранение и развитие биоразнообразия. Но проблематика «синей» экономики не исчерпывается проблемой океанов, ее надо рассматривать шире. Так, уже сегодня некоторые страны испытывают дефицит пресной воды и на первый план выходят проблемы сохранности озер, рек, водохранилищ.
В нашей стране «синяя» экономика развивается именно по такому, расширенному пути: значительная часть облигаций будет направлена на финансирование проектов, связанных с доступом к чистой питьевой воде. Это совершенно новая инициатива, и все ждут ее дальнейшего развития — с одной стороны, наш рынок пока не привык к подобным инвестициям, с другой — мы потихоньку готовим почву и рассчитываем на продажу «синих» облигаций по пониженной ставке.
— Например, «синие» облигации. Этот инструмент только начал формироваться, он направлен главным образом на решение проблем Мирового океана и прибрежных зон: очищение, сохранение и развитие биоразнообразия. Но проблематика «синей» экономики не исчерпывается проблемой океанов, ее надо рассматривать шире. Так, уже сегодня некоторые страны испытывают дефицит пресной воды и на первый план выходят проблемы сохранности озер, рек, водохранилищ.
В нашей стране «синяя» экономика развивается именно по такому, расширенному пути: значительная часть облигаций будет направлена на финансирование проектов, связанных с доступом к чистой питьевой воде. Это совершенно новая инициатива, и все ждут ее дальнейшего развития — с одной стороны, наш рынок пока не привык к подобным инвестициям, с другой — мы потихоньку готовим почву и рассчитываем на продажу «синих» облигаций по пониженной ставке.
— Есть ли проблемы устойчивого развития, которым уделяется недостаточное внимание?
— Например, адаптация к изменениям климата — тема действительно очень важная, есть серьезный запрос на связанные с ней проекты, но их пока не так много. Также, на мой взгляд, недооценена потенциальная проблема климатической миграции. Мы не первый год наблюдаем необычные явления, когда в традиционно жарких странах выпадает снег, а северные мегаполисы страдают от непривычной летней жары.
Как следствие, люди уже начинают менять места обитания. В какой-то момент — и это может произойти гораздо раньше, чем кажется — число климатических мигрантов может увеличиться до критической отметки, и что-то подсказывает, что к такому повороту событий сейчас не готова ни одна страна.
— Например, адаптация к изменениям климата — тема действительно очень важная, есть серьезный запрос на связанные с ней проекты, но их пока не так много. Также, на мой взгляд, недооценена потенциальная проблема климатической миграции. Мы не первый год наблюдаем необычные явления, когда в традиционно жарких странах выпадает снег, а северные мегаполисы страдают от непривычной летней жары.
Как следствие, люди уже начинают менять места обитания. В какой-то момент — и это может произойти гораздо раньше, чем кажется — число климатических мигрантов может увеличиться до критической отметки, и что-то подсказывает, что к такому повороту событий сейчас не готова ни одна страна.
— Международные научные альянсы здесь могут чем-то помочь?
— Конечно, формат взаимодействия меняется. Если раньше мы ездили в экспедиции с учеными из других стран, привлекали их к совместным исследованиям, обменивались опытом, научными публикациями, то сейчас все это сошло на нет. При этом я много общаюсь с коллегами на международных мероприятиях в рамках БРИКС, ШОС и других объединений и понимаю, что встречи ученых в рамках климатической повестки могут создать предпосылки для улучшения политического климата между странами в целом.
Все это позволит сбалансированно реагировать на те или иные вызовы природы, реализовывать адаптационные инициативы. Дипломатическая миссия представителей науки как раз могла бы состоять в объединении для решения таких глобальных задач.
— Конечно, формат взаимодействия меняется. Если раньше мы ездили в экспедиции с учеными из других стран, привлекали их к совместным исследованиям, обменивались опытом, научными публикациями, то сейчас все это сошло на нет. При этом я много общаюсь с коллегами на международных мероприятиях в рамках БРИКС, ШОС и других объединений и понимаю, что встречи ученых в рамках климатической повестки могут создать предпосылки для улучшения политического климата между странами в целом.
Все это позволит сбалансированно реагировать на те или иные вызовы природы, реализовывать адаптационные инициативы. Дипломатическая миссия представителей науки как раз могла бы состоять в объединении для решения таких глобальных задач.
— Фонд «эффект мамонта» появился ровно по этой причине?
— Все началось с первой экспедиции в Арктику: я осознала, что это своего рода место силы, обладающее каким-то неимоверным ресурсом, в нем скрыты огромные исторические пласты. Кстати, в этой же экспедиции мы действительно обнаружили останки мамонта: это были только кости, что, конечно, не так интересно с точки зрения науки, как более ценные для исследований мягкие ткани или шерсть, но я все равно была впечатлена. Тогда и появился «Эффект мамонта», состоящий изначально из группы энтузиастов. Теперь это Фонд сохранения и поддержки природного и культурного наследия «Эффект мамонта».
— Все началось с первой экспедиции в Арктику: я осознала, что это своего рода место силы, обладающее каким-то неимоверным ресурсом, в нем скрыты огромные исторические пласты. Кстати, в этой же экспедиции мы действительно обнаружили останки мамонта: это были только кости, что, конечно, не так интересно с точки зрения науки, как более ценные для исследований мягкие ткани или шерсть, но я все равно была впечатлена. Тогда и появился «Эффект мамонта», состоящий изначально из группы энтузиастов. Теперь это Фонд сохранения и поддержки природного и культурного наследия «Эффект мамонта».
— Чем сейчас занимается ваш фонд?
— У нас много разных направлений, но в целом все проекты можно разделить на два блока.
Первый — научные экспедиции, поиски млекопитающих мамонтовой фауны и их последующее изучение, все это мы реализуем совместно с Академией наук Якутии, Русским географическим обществом и Новосибирской академией наук.
Сейчас мы сфокусированы на новом проекте: в одной из экспедиций мы нашли особь мамонта, которая, по нашим предположениям, не размораживалась на протяжении 5000 лет, это дает возможность провести более результативный эксперимент, связанный с клонированием клетки ДНК мамонта.
Второй важный блок — программы в сфере образования. Мы оказываем поддержку и содействие школам Крайнего Севера. Каждый год фонд проводит благотворительный аукцион, позволяющий поддержать от двух до четырех школ. Например, в этом году по итогам аукциона нам удалось поддержать две школы — в Оленёкском и Намском улусах Республики Саха (Якутия).
— У нас много разных направлений, но в целом все проекты можно разделить на два блока.
Первый — научные экспедиции, поиски млекопитающих мамонтовой фауны и их последующее изучение, все это мы реализуем совместно с Академией наук Якутии, Русским географическим обществом и Новосибирской академией наук.
Сейчас мы сфокусированы на новом проекте: в одной из экспедиций мы нашли особь мамонта, которая, по нашим предположениям, не размораживалась на протяжении 5000 лет, это дает возможность провести более результативный эксперимент, связанный с клонированием клетки ДНК мамонта.
Второй важный блок — программы в сфере образования. Мы оказываем поддержку и содействие школам Крайнего Севера. Каждый год фонд проводит благотворительный аукцион, позволяющий поддержать от двух до четырех школ. Например, в этом году по итогам аукциона нам удалось поддержать две школы — в Оленёкском и Намском улусах Республики Саха (Якутия).
— И все-таки для чего, помимо исторических открытий, нужно изучать и клонировать клетки днк мамонта?
— Технологии, позволяющие возрождать исчезнувшие виды как животных, так и растений, могут внести огромный вклад в науку. Например, серьезно повлиять на медицину, такие ее направления, как таргетная терапия, неинвазивная диагностика, исследования хромосомных аномалий и многие другие. Также эти технологии способны оказать большое влияние на химическую отрасль, сельское хозяйство: уже есть успешные случаи клонирования исчезнувших видов флоры, а это открывает большие возможности в рамках проекта продовольственной безопасности.
Сейчас совместно с коллегами из Академии наук Республики Саха мы работаем над концепцией Всемирного центра мамонта, который предположительно должен располагаться в Якутии, самом большом и холодном регионе Арктики.
Помимо музейно-выставочного комплекса, проект предусматривает криохранилище мамонтовой фауны, станцию мониторинга для организации экспедиционных исследований и научные лаборатории. Это очень дорогостоящая история, но она позволит Якутии стать научным хабом для ученых всего мира, что будет еще одним шагом в сторону научной дипломатии.
— Технологии, позволяющие возрождать исчезнувшие виды как животных, так и растений, могут внести огромный вклад в науку. Например, серьезно повлиять на медицину, такие ее направления, как таргетная терапия, неинвазивная диагностика, исследования хромосомных аномалий и многие другие. Также эти технологии способны оказать большое влияние на химическую отрасль, сельское хозяйство: уже есть успешные случаи клонирования исчезнувших видов флоры, а это открывает большие возможности в рамках проекта продовольственной безопасности.
Сейчас совместно с коллегами из Академии наук Республики Саха мы работаем над концепцией Всемирного центра мамонта, который предположительно должен располагаться в Якутии, самом большом и холодном регионе Арктики.
Помимо музейно-выставочного комплекса, проект предусматривает криохранилище мамонтовой фауны, станцию мониторинга для организации экспедиционных исследований и научные лаборатории. Это очень дорогостоящая история, но она позволит Якутии стать научным хабом для ученых всего мира, что будет еще одним шагом в сторону научной дипломатии.