Как гарвардское исследование жестких методов допроса могло сделать зануду террористом

Теодор Качинский, известный как Унабомбер — один из самых одиозных персонажей в американской истории преступлений. Вундеркинд, поступивший в Гарвард в 15 лет и успешно его закончивший, он преподавал математику в Калифорнийском университете Беркли, но потом уволился, поселился в хижине в лесу и начал проповедовать — и практиковать — философию неолуддизма и анархизма. В рамках борьбы с технологиями, лишающими, по его мнению, человечество свободы он начал рассылать самодельные бомбы в университеты и авиакомпании.

Примечательно, что в годы своего студенчества в 1960-х Качинский был одним из испытуемых в довольно неэтичном по современным стандартам психологическом эксперименте по исследованию реакции человека на жесткую технику допроса. Этот опыт Качинский впоследствии называл худшим в своей жизни. Можно только догадываться, в какой степени сомнительный эксперимент мог стать причиной деструктивного поведения подопытного студента впоследствии. 

Об этой истории, а также о других случаях, когда люди в разные эпохи шли на преступления либо просто на этически сомнительные решения ради науки, рассказал в своей новой книге научный журналист, штатный сотрудник журнала Science, ведущий популярного подкаста The Disappearing Spoon и автор нескольких научно-популярных бестселлеров по версии New York Times Сэм Кин. Книга «Во имя Науки! Убийства, пытки, шпионаж и многое другое» выходит этой весной в издательстве «Бомбора». Forbes публикует отрывок.  

Для мальчика, выросшего в  Чикаго, Тед Качинский отличался странным сочетанием сверхчувствительности и сверхрациональности. Как-то летом отец Теда у  себя во дворе поймал в  деревянную клетку маленького кролика. Кролик не пострадал, но, когда брат Теда и  другие мальчишки собрались на него поглазеть, кролик, естественно, начал дрожать. Для Теда это оказалось совершенно невыносимо. Прибежав на место событий, он немедленно начал кричать и требовать, чтобы отпустили зверька  — отпустите кролика! И кричал до тех пор, пока отец не выполнил его требование. 

В то же время Качинский мог быть логичен до жестокости. Однажды его брат Дэвид с приятелем раскладывали на траве карточки с изображениями бейсболистов, и приятель спросил Дэвида, кто из игроков ему больше всего нравится. Дэвид постеснялся признаться, что вообще не разбирается в бейсболе, поэтому посмотрел на карточки и пробормотал первое имя, какое попалось на глаза. На его счастье, приятелю тоже нравился именно этот игрок. В общем, безобидная детская выдумка. Но когда Дэвид пришел домой и сообщил Теду, кто у него теперь любимый бейсболист, старший брат принялся его пристрастно допрашивать. Когда ему начал нравиться этот игрок? За что он ему так нравится? Растерявшийся Дэвид ничего не мог ответить. «Я  должен был знать,  — позже вздыхал он,  — что Тедди потребует объяснений. Любое мнение <...> должно быть обосновано». В другой раз Дэвид сказал Теду: «Нам повезло, у нас самые лучшие родители в  мире». Брат одернул его: «Ты этого не можешь доказать». 

Тем не менее Дэвид в известной степени боготворил Теда, который демонстрировал блестящие успехи в музыке и  математике. Как сказал Дэвид позже, «я не мог решить, кем станет мой брат — новым Эйнштейном или новым Бахом». 

Родители Теда были менее оптимистичны по поводу его будущего. Мальчик был со странностями. В  детстве он отказывался обниматься, всегда морщился, когда кто-нибудь пытался обхватить его руками. Он не умел заводить друзей. Даже когда мать заманивала лимонадом и печеньем других детей, чтобы они поиграли вместе, Тед не проявлял к  ним никакого интереса. Ситуация стала еще хуже после того, как он в пятом классе прошел тест на IQ. Он набрал 167 баллов, и директор школы предложил перевести его в класс на год старше. Родители не поняли, что, если вырвать маленького и  застенчивого мальчика из привычной обстановки и  пересадить к  детям постарше, это может привести к  его дополнительной изоляции, и согласились с рекомендацией директора. 

Конечно, множество нелюдимов вырастают вполне здоровыми, дееспособными людьми. И у Качинского появилось несколько школьных друзей, он принимал участие в  общественной жизни (в школьном оркестре играл на тромбоне). То есть не был законченным индивидуалистом. Но его родители, Теодор (Терк) и Ванда, очень переживали из-за его необщительности и даже поддразнивали, называя «слабаком», «недоразвитым» и «эмоционально неуравновешенным» из-за нежелания заводить знакомства или присоединиться к  бойскаутам. Эти слова пугали Теда. Позже отец с матерью усугубили свою ошибку, позволив мальчику перешагнуть через класс. А поскольку Тед родился в мае, он оказался на два года младше большинства одноклассников. 

В возрасте 15 лет Качинский стал студентом Гарварда. Событием можно было гордиться, но руководитель оркестра уговаривал Качинского-старшего не отправлять мальчика в университет. Учитель говорил, что Тед, каким бы умницей ни был, просто эмоционально не готов к давлению, которое оказывает высшая школа. Плохо и то, что Качинский никогда не впишется туда в социальном плане. Терк зарабатывал на жизнь изготовлением колбасы в лавке своего дяди на чикагской скотобазе — занятие, которое у типичного гарвардского студента, отпрыска банкира или сенатора, может вызвать только презрение. Терк его не услышал. Несмотря на непрестижную работу, он был гордым человеком, большим книголюбом и хотел для своего сына самого лучшего. А это Гарвард. 

Декан факультета, исходя из лучших побуждений, разместил первокурсника Качинского в небольшом общежитии вместе со студентами, в  чем-то с  ним схожими — с  особо одаренными юношами из нетипичных для Гарварда семей. Теоретически сходное происхождение должно было помочь им быстрее подружиться. На практике же в общежитии собрались в основном такие же плохо адаптирующиеся к окружающим молодые люди, испытывающие проблемы с социализацией. Оно превратилось, как выразился один историк, в  «гетто для зануд». Нет, кое-какие друзья у Качинского в университете появились, он не был совершенно одинок. Однако Гарвард был не более снисходителен к бедности, чем в XIX веке. Внешний вид имел значение  — и  неловкие манеры Качинского, и  его поношенная одежда делали его лузером. 

С психологом Генри Мюрреем Качинский познакомился на втором курсе. В это время Мюррей объявил в кампусе курс по психологии, чтобы набрать студентов для своего исследования методов жестокого допроса. Разумеется, говорил он иначе. В объявлениях, которые он развесил, исследование обтекаемо представлялось как «возможность внести вклад в  решение некоторых психологических проблем». Качинский не записывался на курс, поэтому непонятно, как они встретились с  Мюрреем. Возможно, Качинский заметил объявление, просто проходя мимо, и вызвался сам, а может, Мюррей слышал про юного зануду и  пригласил его. Во всяком случае, предварительное обследование представило Законника (такое кодовое прозвище дали Качинскому в рамках эксперимента) как наиболее отчужденного юношу из всей группы, что, видимо, заставило Мюррея не медлить. 

Поскольку Качинскому в тот момент исполнилось лишь 17, он считался несовершеннолетним, и  Мюррей вынужден был написать его родителям в Чикаго и  получить от них разрешение на привлечение сына к  исследованию. Прискорбно, но Ванда Качинская не сообразила, на что именно соглашается. Она лишь поняла, что у Тедди по-прежнему не появилось друзей, даже в Гарварде, и что любезный психолог, приславший это письмо, в  состоянии помочь сыну разобраться со своими проблемами. И подписала его на участие.

Другие студенты сами давали согласие на участие, подписывая формы, которые были так же обманчивы, как и объявления. Сначала Мюррей просил их описать «личную философию жизни <...> важнейшие направляющие принципы, согласно которым вы живете или собираетесь жить». Затем он сообщил, что они станут участниками дружеских дебатов по поводу своих жизненных принципов с  другим студентом, но не упомянул, что этим «студентом» на самом деле будет юрист, которого он проинструктировал вести себя агрессивно и грубо. Как сказал один из участников, «помню, меня просто шокировала жесткость нападок». 

Обман участников исследования — уже нарушение этических принципов Нюрнбергского кодекса, но Мюррей на этом не остановился. Он также скрыл реальную цель эксперимента, и неудивительно: его целью было, по сути, сломить молодых людей. Если кодекс предписывает минимизировать страдания в ходе исследования, весь смысл действий Мюррея заключался в  том, чтобы причинять страдания. И последнее: Мюррей сказал, что любой из них может при желании покинуть эксперимент, но на самом деле в максимальной степени использовал все свое обаяние и авторитет, чтобы удержать их, повторяя, что уход может погубить все исследование. 

В полном соответствии с данным ему прозвищем Законник оказался одним из самых обязательных участников. На протяжении трех лет он выдержал более 200 часов издевательств. Качинский позже называл этот эксперимент «худшим опытом» в  своей жизни, но упорно приходил на занятия неделя за неделей. И у него был ряд причин. Первая  — упрямство. «Мне хотелось доказать, что я могу выдержать, — однажды сказал он, — что меня не сломить». Один из историков отметил, что делал он это и потому, что Мюррей платил за участие — а  парень из рабочей семьи нуждался в деньгах. 

Вы можете полагать: то, что делал Мюррей с Качинским, не тянет на уровень пыток. В  конце концов, он никогда и пальцем не коснулся юноши, не высказывал угроз в его адрес или в адрес его близких. Но то, что Качинский испытывал страдания из-за Мюррея, причем страдания тяжкие, несомненно. Свидетельство этому — и его поздние воспоминания, и реакция на эксперименты (например, учащенное сердцебиение). Более того, если экстраполировать ощущения жертв пыток на ощущения Качинского, то можно предположить, что его страдания были особенно тяжкими. Те, кто страдает по делу, надеются, что мучителей постигнет возмездие. Это называется феноменом Жанны д’Арк — их страдания благородны, и пытки только укрепляют их. Напротив, те, кто случайно подвергается насилию, или те, кто участвовал в каком-то деле не по своей воле и был пойман, обычно переносят страдания гораздо тяжелее и часто не имеют сил сопротивляться. Они ничего не могут рассказать, за ними не стоит никакого благородного деяния, которое действует как бальзам на раны. Пытки их ломают. 

Нет, говорить, что эксперимент Мюррея превратил Качинского в  Унабомбера — значит сильно упрощать дело. В конце концов, сходные ощущения испытывал еще 21 студент, но никто из них впоследствии не построил хижину в Монтане и не стал посылать людям бомбы по почте. Мюррей первым бы подчеркнул, что каждый человек — сложная и уникальная личность, и причинно-следственная связь далеко не всегда действует прямолинейно. Аналогичным образом примитивно было бы полагать, что в насильственных действиях Качинского виноваты «плохие гены» или воспитание в «плохом доме». Однако вполне уместно говорить о сочетании плохих генов и негативного опыта как о триггере насилия. 

Если Качинский был действительно склонен к психическим заболеваниям, то школа и дом, скорее всего, усугубили его проблемы. Затем он встретился с  Мюрреем. Вы можете соглашаться или не соглашаться с аналогией с пытками, но наиболее эффективный способ сломить задержанного на допросе очевиден: нужна изоляция, нужен стресс, и желательно в течение длительного времени. 16-летний Качинский, приехавший в  Гарвард, и так был, по существу, одиночкой, а в «гетто для зануд» ситуация стала еще хуже. Исследование Мюррея добавило ему лишний стресс — и упрямец Качинский находился под этим стрессом три года. Надо заметить, что длительный стресс может приводить к необратимым изменениям в мозге: некоторые части атрофируются, а  другие, например, обрабатывающие импульсы гнева и  страха, испытывают повышенное напряжение. 

Это не означает, что вину за убийства, совершенные Качинским, следует возложить на Мюррея; еще в  меньшей степени виноваты дети, которые не хотели играть с маленьким Тедди. Но подростковый возраст — период формирования личности, и  неэтичный многолетний эксперимент, безусловно, мог подтолкнуть юношу с  неустойчивой психикой к тому, что с ним произошло дальше. 

Надо отметить, Качинский отрицал связь между экспериментом Мюррея и собственными преступлениями. Он считал такое сопоставление примитивным и рассчитанным на сенсацию (в  своих проблемах он обвиняет родителей, что тоже выглядит слишком упрощенно). Но по его словам видно, насколько определяющим для его личности оказался эксперимент. Его широко известный манифест акцентирует внимание на том, как современные технологии разлагают и обесценивают человеческую душу. В первых строках говорится: «Промышленная революция и ее последствия оказались бедствием для рода человеческого». Он также неоднократно нападает на психологов и  психологию. На суде он сказал своему адвокату: «Я  категорически против развития науки о сознании человека». Еще в Гарварде Качинский испытывал проблемы со сном, и спустя много лет его мучили ночные кошмары, в которых психологи «пытались убедить меня, что я болен <...> или пытались управлять моим сознанием с помощью психологических приемов».

Будь это кто-то иной, подобную фразу сочли бы признаком паранойи типа «шляпы из фольги». ЦРУ контролирует мой мозг! Но психолог, имевший отношение к  миру разведки, действительно ставил эксперимент на Качинском и действительно пытался повлиять на его сознание. 

Случай Мюррея — Унабомбера уникален для анналов неэтичной науки в том смысле, что жертва совершила гораздо более тяжкий грех, чем преступник. 

Известно несколько исследований про гениев, которые совершали преступления, но один из явных признаков возможных проблем — несоответствие между IQ (коэффициентом интеллекта) и EF (исполнительной функцией). Исполнительные функции регулируются фронтальными долями головного мозга (теми самыми, что были удалены у шимпанзе Бекки и Люси). Они помогают, среди прочего, управлять эмоциями, принимать решения и  осуществлять самоконтроль. 

Как выразился один психолог, «IQ — это чистая мощность автомобильного двигателя, в то время как EF — трансмиссия, направляющая эту мощность на полезное дело». Но если IQ существенно превосходит возможности EF, то у  вас получается драг-рейсер без рулевого управления: машина может быстро выйти из-под контроля и  выбросить владельца на обочину приемлемого поведения. Более того, даже при том, что гении совершают преступления по тем же причинам, что и мы, остальные придурки (ревность, жадность и т. п.), их преступления обычно гораздо более сложные и  отличаются продуманным планированием. Качинский в течение ряда лет проектировал и испытывал свои бомбы, делая тщательные зашифрованные записи каждого «эксперимента». Он так же тщательно скрывал следы, в частности, вымачивая все компоненты в морской воде и соевом масле, чтобы ликвидировать отпечатки пальцев.

И наконец, криминальные гении склонны к  нигилизму, к отрицанию общепринятых нравственных норм в глубокой убежденности, что жизнь не имеет смысла. Качинский, безусловно, разделял эту идею, что видно по его дневнику. (Например: «Нравственность — лишь один из психологических инструментов, с помощью которых общество управляет поведением людей».) Не исключено, что он мог сам прийти к такому убеждению вне зависимости от того, что с ним произошло в жизни. Со многими так бывает. В то же время нельзя считать случайным совпадением, что модный юрист в исследовании Мюррея специально атаковал нравственные ценности студентов, показывая их бессмысленность. Если хотите получить нигилиста — очень удачный старт. 

В целом Качинский в период между 1978 и  1995 годами соорудил 16 чрезвычайно замысловатых бомб, от которых несколько человек получили ранения и трое погибли. ФБР дало ему кличку Унабомбер, потому что его целью были университеты и  авиакомпании. Поиски Качинского стали самым длительным и дорогостоящим делом в истории ФБР. 

Качинский использовал внимание к  собственной персоне для распространения своих теорий о  развращающем влиянии цивилизации на человеческую душу. Он даже обещал прекратить убийства, если «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» или «Сайнтифик Америкэн» опубликуют его манифест. (Как ни странно, свои страницы для публикации предложил и «Пентхаус», но Качинский, видимо, учитывая не столь высокую репутацию журнала, пригрозил убить еще одного человека, если манифест появится только здесь.) Манифест был опубликован в «Вашингтон пост», но Качинский, как настоящий нигилист, не собирался выполнять обещание. Буквально перед арестом он с помощью рашпиля перетирал в порошок алюминиевые бруски, чтобы изготовить новую бомбу.

При задержании Качинский выглядел неопрятно, хотя хижину свою содержал в полном порядке. Агенты ФБР, к собственному удивлению, обнаружили, что у Качинского на полках стоят десятки томов классической литературы (Шекспир, Твен, Оруэлл, Достоевский и др.). Прискорбно, но среди книг хранился и экземпляр статьи Генри Мюррея о жестоких беседах с одаренными молодыми людьми. Она составляла всего девять страниц и была единственной статьей, которую Мюррей потрудился опубликовать по результатам эксперимента. Статья не содержала ни глубокомысленных выводов, ни каких-то извинений или сожаления. В основном Мюррей писал о частоте сердцебиения испытуемых. В  итоге Мюррей благополучно забыл о  молодых людях и насилии, которому они подвергались. Качинский ничего не забыл. 

После ареста Качинский признал себя виновным в 13 нарушениях федеральных законов. За всю блестящую историю Гарварда лишь два его выпускника были приговорены к смертной казни. Первым был Джордж Берроуз, обвиненный в  колдовстве в 1692 году. Вторым — Джон Уайт Вебстер за убийство Джорджа Паркмана в 1849 году. Признав вину и пойдя на сделку со следствием, Теодор Джон Качинский едва избежал шанса стать третьим. В 2012 году Качинский направил нахальное обновление в журнал выпускников Гарварда в связи с 50-летием своего выпуска. Редакторы совершили потрясающий ляп, и  материал был опубликован. В качестве текущего рода деятельности он написал «узник», указал реальный адрес тюрьмы строгого содержания в Колорадо, а в качестве «наград» — восемь пожизненных сроков от федерального суда в Калифорнии. 

Пытаясь объяснить мотивы поведения Качинского, пресса сосредоточила внимание на его жизни после Гарварда. Он защитил докторскую диссертацию по математике и  стал профессором Калифорнийского университета в Беркли. Это был конец 1960-х, радикального десятилетия, и «Берсеркли» был самым радикальным учебным заведением страны. Призывы к насилию и переворотам звучали повсюду, и для диванных психологов, рассуждающих в прессе, связь была очевидна. Бунтарская атмосфера в Беркли должна была испортить юного гения и превратить его в злодея. Но, по собственному признанию Качинского, он приехал в  Калифорнию уже сломленным. 

На самом деле он занялся преподавательской работой ради денег, чтобы впоследствии купить где-нибудь участок земли и  воплотить свои фантазии об убийствах и мести, которые выкристаллизовались еще на Востоке. То, что он оказался в  Беркли, было простой случайностью, и он почти не замечал весь хаос, который творился вокруг. Его реальные проблемы проистекают из испорченного детства и многих часов насилия, пережитых в гарвардском здании для экспериментов, не говоря уже о паранойе периода холодной войны, которая убедила ЦРУ и связанных с ним ученых, что страдания людей — нормальная цена за спасения мира.