Фуад Алескеров: «Демократия – это не метод поиска истины в последней инстанции»
Лекцию прочитал Фуад Алескеров – профессор НИУ ВШЭ, руководитель Департамента математики факультета экономических наук.
Контролируемая доля экономики
Сегодня я буду рассказывать вам устоявшиеся, самые классические моменты в экономике общественного выбора, и буду по ходу лекции давать ссылки на литературу, на исследования по этой тематике.
Во многих учебниках про политические решения написаны какие-то странные слова. Я пару раз проводил эксперимент: просил студентов прочесть определение термина «политическое решение» в разных учебниках и мне его объяснить. Они не взялись выполнить эту работу. Но тем не менее у меня есть очень простое определение этого термина. Политическое решение – это любое решение относительно общественных благ. Так что сегодня мы будем говорить именно о решениях, принимаемых относительно каких-либо общественных благ.
Однако здесь возникает проблема в самой политической науке. Например, все соглашаются, что национальная оборона – это общественное благо, что его производством и распределением должно заниматься государство. Также к функциям государства непременно относят денежное обращение, исполнение законов и т.д. Но какая часть экономики в итоге должна контролироваться государством – это вопрос нетривиальный; на него в разных странах даются разные ответы.
В 1994 году я написал книгу «Выборы. Голосования. Партии» (мой приятель и соавтор Питер Ордешук подготовил четвертую главу этой книги), которая была издана годом позднее тиражом в 10 тысяч экземпляров. Сегодня ее можно найти в интернете. В этой книге есть очень интересные числовые данные, – к примеру, какую долю экономики в разных странах контролирует государство (в терминах отношения собираемых налогов к ВВП). Эта доля от колеблется от 60% в скандинавских странах до 30% в США, Японии и других государствах.
Пастух-фрирайдер
Зачем вообще нам нужно государство с точки зрения необходимости принимать политические решения и с позиции экономики общественного выбора? Эта логика восходит к Дэвиду Юму, который впервые подробно описал знаменитый пример с пастбищем: бесконтрольный выпуск животных на пастбище фактически уничтожает его. Во избежание этого нужен некий центральный орган, который бы регулировал этот процесс. Можно поделить пастбище на 100 частей – по числу людей, желающих на нем пасти коров – и дать каждому участок.
Но в итоге возникает феномен т.н. «фрирайдерства». Вместо этого термина часто используются термины «безбилетник», «халявщик», но я их не люблю, потому что они «занижают» проблему. Подумаешь: человек без билета проехал. А на самом деле, здесь все гораздо глубже. Поэтому, когда я переводил впервые этот термин, после долгих размышлений я все-таки оставил слово «фрирайдер».
В поисках оптимума общественного благосостояния
В обществе всегда существуют разные предпочтения относительно общественных благ. Главная задача – понять, как учитываются эти предпочтения. В авторитарных режимах учитываются предпочтения одного человека или узкой группы людей, а в демократических сообществах обычно пытаются почувствовать предпочтения всех людей или, по крайней мере, большинства. Далее необходимо сказать фразы, которые я когда-то написал в книге и которыми очень горжусь.
Мнения граждан могут различаться не только между людьми, но и во времени. Поэтому должна быть возможность менять роль и влияние государства при исполнении им своих функций. Демократия – это не метод поиска истины в последней инстанции: поэтому нет смысла искать общественный оптимум. То обстоятельство, что с помощью государства мы решаем проблему фрирайдерства, не означает, что мы ищем общественный оптимум, общественное благосостояние, которое безоговорочно всеми принимается. Такого оптимума, взятого раз и навсегда, существовать не может. Но коль скоро мы рассчитываем на помощь государства при решении различных проблем, следующая задача – создать механизмы, при котором государство будет в точности выполнять свои функции и не посягнет на принятие решений в тех областях, свободу действия в которых мы, граждане этих государств, хотели бы сохранить за собой.
Старые-добрые процедуры
Далее необходимо осветить некоторые фундаментальные теоретические блоки, касающиеся принятия решений. Когда мы говорим о том, что надо учитывать предпочтения людей, сразу возникает тема голосования. Традиция голосования восходит к античным временам. У Плутарха описаны два типа голосования. Первый – это, как мы сказали бы сегодня, выборы членов клуба. Во время обеда слуга обходил всех участников, которые должны были положить в кувшин либо шарик хлеба, либо смятый шарик. Последний означал голосование «против», и если в итоге был хотя бы один смятый кусочек хлеба, просившему отказывали в просьбе. При такой процедуре требовалось единогласие.
Второй тип процедуры – выборы в совет старейшин Спарты. Тех, кого бы мы сегодня назвали членами избирательной комиссии, запирали в отдельном помещении, где они могли слышать только голоса толпы и не могли видеть кандидатов. Кандидатов по очереди проводили перед народом, который криками выражал свое одобрение. А комиссия, образно говоря, записывала эти децибелы. За кого толпа кричала громче, того и объявляли избранным. Кстати, аксиоматику такой процедуры одобряющего голосования в 1970-е годы дали Стивен Брамс и Питер Фишберн.
Парадокс Кондорсе
Наука о голосовании берет свое начало во времена Национального Конвента во Франции, с Николя де Кондорсе – абсолютно великого ученого. Его вклад в развитие социальных наук сопоставим с вкладом Ньютона в развитие естественных. Кондорсе был математиком и уже в 29 лет стал членом Французской академии наук, а в 34 – ученым секретарем академии. Сегодня слева от здания Парижской Академии наук можно увидеть один-единственный памятник – это памятник Николя де Кондорсе.
Когда пришла французская революция, Кондорсе голосовал за казнь короля, хотя до этого был избран членом-корреспондентом, или, как мы бы сейчас сказали, почетным членом Петербургской академии наук. Императрица Екатерина II лично вычеркнула его из списков членов академии, когда стало известно, что он голосовал за казнь короля.
Кондорсе придумал пример, показавший, что выбор по правилу большинства может приводить к неразрешимым парадоксам. Этот парадокс называется «Парадоксом Кондорсе», или «Парадоксом голосования». Давайте его рассмотрим.
У нас есть 3 человека, которым нужно избрать одного из трех кандидатов: А, В и С. У первого избирателя самое простое предпочтение: А – самый лучший, В – следующий, С – хуже всех. У второго: С лучше, чем А, А лучше, чем В, соответственно, С лучше, чем В. И у третьего избирателя предпочтение, соответственно, B > C > А.
Давайте будем считать, что коллективное решение (например, что А лучше, чем В) считается выполненным только тогда, когда оно поддерживается двумя избирателями из трех. В итоге получаем, что А лучше, чем В, для первого и второго избирателя (на схеме это коллективное предпочтение изображено «стрелочкой»), В лучше, чем С – для первого и третьего, но и С лучше, чем А – для второго и третьего избирателя.
В этот момент мы получаем цикл – неразрешимое противоречие, поскольку не можем сказать, какой из кандидатов самый лучший.
Почему интерес к этой задаче впервые возник именно во времена Конвента? Дело в том, что Национальный Конвент в конце XVIII века впервые стал машиной, голосование в рамках которой использовалось именно для принятия решений, причем процесс этот был непрерывным, постоянным.
В тот момент Парадокс Кондорсе произвел колоссальное впечатление на ученый мир, и весь XIX век и первую половину XX века ученые пытались изобрести процедуру, свободную от этого парадокса. Над этим работали очень мощные математики. Свою процедуру, например, предложили Льюис Кэрролл и ряд других известных ученых. В итоге было разработано несколько десятков процедур для голосования, и все равно возникали проблемы типа Парадокса Кондорсе.
Теория невозможности демократии
Кеннет Эрроу – великий экономист и математик. В 1951 году он издал книгу, которая называется «Social Choice and Individual Values», Мы к его приезду в Россию в 2008 году перевели ее на русский язык. Сам я знаю профессора Эрроу с 1984 года, у меня с ним сложились очень хорошие отношения, и он очень мне помогал в течение многих лет.
В своей книге Эрроу впервые поставил вопрос о голосовании совершенно иначе. Он не стал придумывать процедуру, а сформулировал условия, которым, казалось бы, должна удовлетворять любая естественная процедура голосования.
Первое условие, или первая аксиома: число избирателей должно быть не меньше двух (иначе задачи голосования, задачи коллективного выбора нет), а число вариантов выбора – не меньше трех. Позднее я расскажу, что бывает, когда вариантов два.
Второе условие – это правило голосования. Напомню, что в Парадоксе Кондорсе мы использовали упорядочение: нас просили ранжировать варианты – самый хороший, чуть хуже, и т.д. У Эрроу условие сформулировано так: «Каждый избиратель строит собственное упорядочение независимо от других избирателей». Иначе говоря, если избиратель считает, что X лучше Y, то он может отразить это в своем упорядочении независимо от суждений других избирателей. Коллективное решение также должно быть упорядочением.
Третье условие Эрроу назвал «условием независимости от посторонних альтернатив». Когда мы писали статью на эту тему с моим учителем Марком Ароновичем Айзерманом, мы перепродумали это условие и назвали его «локальность». Позднее я рассказал профессору Эрроу, почему условие независимости означает локальность, и он согласился со мной. Он подтвердил, что это в чистом виде локальность. Сама идея здесь следующая: чтобы принять решение, что Х лучше, чем Y, я собираю от избирателей информацию, как они относятся к этой паре альтернатив. Кто-то может сказать, Х лучше, чем Y, кто-то - Y лучше, чем Х. В любом случае, нас не интересует их отношение к парам Х и Z, Z и W и т.д. (т.е. к тому, что Эрроу называл «посторонними альтернативами»).
Сам профессор Эрроу иллюстрировал это следующим образом. Если, например, мистер Смит и мистер Джонс баллотируются на пост президента, и мы коллективно приняли решение, что мистер Смит для нас более предпочтителен, чем мистер Джонс, то если третий человек, который тоже баллотировался, решит не баллотироваться, наши предпочтения между этими двумя от этого факта измениться не должны.
Наконец, четвертая аксиома Эрроу – это условие единогласия. Если вы все говорите, что А лучше, чем В, было бы странно, если бы наша процедура сказала: «Нет, В лучше, чем А».
И еще одно условие. Мы можем назначить среди нас одного избирателя, с которым наше общее, коллективное мнение будем всегда совпадать. Подобное правило, наверное, можно назвать диктаторским правилом: в этом случае наше собственное решение не будет влиять на коллективное решение. Мы можем говорить все, что угодно, а решение все равно будет приниматься одним человеком.
Конечно, такое решение явно не самое лучшее, но оказалось, что теорема Эрроу – это аккуратно доказанный математический факт – утверждает, что единственное правило построения коллективных решений, которое удовлетворяет всем этим четырем условиям, – это диктаторское. Иными словами, единственная возможность сохранить ситуацию, когда процедура голосования удовлетворяла бы четырем описанным Эрроу аксиомам – назначить диктатора.
Когда теорема Эрроу была опубликована, она произвела очень широкий резонанс. Я сам видел заголовок в New York Times о том, что демократия невозможна, и это доказал американский математик. Более того, работа Эрроу буквально «взорвала» ситуацию и во всей теории коллективного выбора. После этого были опубликованы десятки работ, исследующих данную проблему.
О чем подозревали отцы-основатели США
Теперь рассмотрим частный случай, вытекающий из первой аксиомы Эрроу – ситуацию, когда для выбора есть всего две альтернативы. К примеру, принять законопроект или отклонить его. Благодаря математическим расчетам известно, что в такой ситуации правило голосования по принципу простого большинства – это единственное правило, которое удовлетворяет четырем условиям Эрроу.
Казалось бы, самая лучшая процедура найдена: надо всегда отталкиваться от двух альтернатив, и, может быть, последовательно принимать решение. Удивительно, но отцы-основатели американской политической системы что-то понимали в этом вопросе. Потому что именно эта процедура последовательного принятия решений до сих пор используется в Сенате и в Конгрессе Соединенных Штатов. Однако, на самом деле, и здесь возникает огромное число своих сложностей.
Теорема Эрроу затрагивает такие фундаментальные понятия, как «общественные интересы» и «максимум общественного благосостояния». Если эти понятия определить согласно правилу диктатора, итоговое решение может быть совершенно неприемлемым для людей. Исходя из данного положения и теоремы Эрроу, поиск лучшего решения – это в принципе вещь бессмысленная, а значит ожидать выстраивания лучшей системы в мире не стоит, и надо искать не лучшее решение, а нацеливаться на понимание процедур их принятия.
Когда сам Эрроу доказывал эту теорему, он рассматривал модель, где в качестве информации на входе рассматривались предпочтения индивидуумов, а на выходе — функции выбора. И ключевой вопрос, который стоял с 1951 по 1986 годы в теории коллективного выбора, – это что (даже несмотря на название теории) как раз выбора по факту нет. Выбор – это все время агрегированное упорядочение. В итоге, Айзерман и я написали работу, в которой впервые заменили всю эту систему моделей на то, что именно люди делают свой выбор, а процедура перерабатывает этот выбор каждого в коллективный. Оказалось, что аналоги теоремы Эрроу и в этом случае в полной мере действуют.
Позднее я сделал модель, в которой люди высказывают предпочтения, а на выходе мы строим функцию выбора уже более богатого типа. В этом случае я тоже обнаружил аналоги теоремы Эрроу.
Мнение избирателей и платформы партий
Существует два типа проблем, которые должен принимать во внимание любой кандидат, и эти проблемы требуют разного типа стратегий. «Безусловные проблемы» – борьба с криминалом, поддержка армии и т.д. Было бы странно видеть какую-нибудь политическую партию в стране, которая бы сказала, что с криминалом бороться не надо. Поэтому «безусловные проблемы» – это те, относительно которых сложилось некое общее мнение, единство.
Однако есть и другие проблемы – «позиционирующие».
Представим себе, что на этом рисунке ось от 0 до 100 – это темпы проведения экономических реформ. Но вместо этого можно поставить все, что угодно: процент бюджета, выделяемый на здравоохранение, или на оборону – все, что хотите. Теперь представим себе, что у нас есть всего два избирателя. Консерватор, который считает, что не надо проводить экономические реформы, и радикал, который говорит, что их надо проводить с высокой скоростью. Представим себе, что у нас есть всего две партии, и их платформы расположены в указанных на схеме местах оси. Очевидно, что в случае выборов, оба избирателя будут голосовать за ближайшую партию – консерватор будет голосовать за А, а радикал — за В.
pagebreak
Для начала рассмотрим модель, в которой голосуют абсолютно все, т.е. нет людей, которые портят бюллетени, не ходят на участки и т.д. Потом мы это обобщим, и будет видно, что по сути мало что изменилось.
Представим себе, что я всех слушателей опросил по вопросу темпов реформ, и каждый сообщил мне, какой точки зрения он придерживается. На основании этого я бы построил следующий график
Мы видим, что 15% людей (слева) придерживаются одной точки зрения, другую позицию занимают 40%, далее есть 10%, 35% и снова 10% (справа). Кроме того, у нас существует всего две партии. Партия А, которая свою платформу ставит в точку 30 на оси, и партия В, которая ставит свою платформу в точку 80. Исходя из того, что мы говорили выше, за А будут голосовать те, кто находится на графике слева от ближайшей к А синей линии, а за В — справа от ближайшей к ней синей линии.
Тогда за А проголосуют 15% + 40% = 55%, а за В – все оставшиеся. В результате, для того чтобы победить, партии B нужно двигаться в центр – тогда она будет забирать голоса от А. Но в этой же ситуации партия А, чтобы не допустить проигрыша, тоже будет менять свою программу, сдвигаясь к центру. В результате мы получаем ситуацию как в знаменитой киплинговской истории: «Keep west!», т.е., невзирая ни на что, держи курс на Запад, а в данном случае – двигайся в центр.
Какой можно сделать вывод? От распределения мнения избирателей зависит, кто победит на выборах, и осознание этого партиями определяет изменение их платформы.
Маргинальные вопросы
Теперь давайте представим себе, что возможно воздерживаться при голосовании. К примеру, если платформа ближайшей к избирателю партии отстоит от его позиции больше, чем на 10 единиц, он на избирательный участок вообще не пойдет.
Что в таком случае надо сделать партии А, чтобы победить? Ответ прост: надо двигаться в центр, потому что, даже теряя маленькие проценты избирателей на графике слева, она начнет приобретать их в центральной части. При таком конусовидном, центристском распределении голосов избирателей обеим партиям выгодно «сидеть» в центре.
Более того, вследствие данного феномена нам становится все труднее определить разницу между политическими платформами различных партий. Именно в этом случае большее значение приобретают не фундаментальные, а «маргинальные» вопросы и проблемы (например, аборты), на которых партии тем не менее могут заполучить себе небольшое число голосов.
Симметричное распределение
Рассмотрим другое распределение голосов избирателей и снова предположим, что при голосовании воздерживаться нельзя. В такой ситуации если партия А опять начнет двигать свою платформу вправо, и голосуют все, то часть избирателей слева на графике будет продолжать голосовать за партию А в любом случае. А избирателей в центре партия постепенно начнет приобретать. И в этой ситуации выгоднее всего двигаться к центру.
Кстати, в законодательстве многих стран есть различные штрафы за неучастие в голосовании или поощрения за участие в нем. В Италии из любой точки страны можно поехать голосовать к своему избирательному участку абсолютно бесплатно, за госсчет. В Турции, наоборот, за неучастие в голосовании могут оштрафовать.
Представим себе, что при распределении предпочтений как на последнем рисунке не участвовать в голосовании возможно, если позиция избирателя отличается от платформы ближайшей партии на 5-10 пунктов. Будет ли выгодно партиям и в такой ситуации сдвигать свою платформу? Если партия А начнет сдвигаться к центру, то в какой-то момент от нее начнут откалываться избиратели из большого «конуса», а приобретать при этом партия будет меньшее число голосов. Поэтому в данной симметричной ситуации обеим партиям лучше занимать свои позиции. Здесь могут наблюдаться очень интересные эффекты.
Такого типа симметричные ситуации были в ряде российских регионов на выборах в 1990-е годы. Как в такой ситуации можно было получить «лишний» голос? Была придумана совершенно потрясающая вещь: на выборах, кажется, в Челябинской области ввели нового кандидата с точно такими же именем, фамилией и отчеством, как у баллотировавшегося на новый срок губернатора. Идея была в том, что бабушка, увидев в бюллетене одинаковые фамилии, может просто ошибиться и поставить галочку не туда. В этом случае речь шла об обеспечении такого совершенно минимального преимущества.
При подобном распределении голосов в мажоритарных системах – и это очень важный момент – новые партии, вступая в борьбу, все равно должны двигаться в центр, чтобы получить простое большинство. Однако ситуация становится иной, если мы рассматриваем пропорциональное представительство. Именно потому, что там нужны доли, вхождение партий в те области графика, где сосредоточен не максимум голосов, вполне может дать им достаточный процент для избрания в парламент.
Теорема МакКельви
До сих пор мы рассматривали модель как бы с одним пунктом (это были темпы экономических реформ), однако, можно рассматривать и сразу по нескольким. Ричард МакКельви, который был моим очень хорошим другом, но, к сожалению, рано ушел из жизни, рассмотрел эту модель в пространственной ситуации, когда существует много осей.
Допустим, по одной оси рассматривается вопрос о затратах на здравоохранение, по другой оси – на оборону и т.д. Ричард получил совершенно поразительный результат. В точности я вам его приводить не буду – это очень тяжелая и очень красивая математика, но идеи можно изложить таким образом.
Представим себе, что у меня все избиратели лежат в вершинах этого треугольника. Каждая треть придерживается определенных принципов, соответствующих сторонам треугольника. Существуют 2 партии – «звездочка» и «квадратик». Если первый ход делает «звездочка», она ставит свою программу на левую сторону треугольника и получает голоса соответствующих двух групп. В итоге партия побеждает двумя третями против одной трети у оппонента. Тогда партия «квадратик» поставит свою программу на правую сторону треугольника и получит голоса двух других групп. В таком случае «звездочка» переместится на нижнюю грань, «квадратик» – на левую, и этот процесс пойдет бесконечно.
Теорема Маккельви утверждает примерно следующее: «из любой точки пространства в любую точку пространства существует выигрывающая траектория». Выигрывающая в том смысле, что она будет поддержана на каждом шаге большинством избирателей.
Это поразительный результат. Получается, что можно увести истинные предпочтения избирателей, и они будут голосовать простым большинством за каждый шаг, который даже уводит ситуацию от предыдущей – от позиции, более близкой всем избирателям.
Мала партия, да дорога
Последний вопрос, который я хотел бы сегодня обсудить – теория анализа влияния в группах. Давайте представим, что у нас есть парламент, в котором 99 мест и 3 партии, у которых по 33 голоса. Правило принятия решения – простое большинство. В итоге, выигрывающей коалицией будет любая пара фракций (А+В, В+С, С+А, А+В+С) – то, что называется «grand coalition».
Однако ситуация может измениться: А и В теперь имеют по 48 голосов, а С – 3. Правило то же самое – простое большинство, или 50 голосов – и выигрывающие коалиции те же самые. Но если мы в данном случае посчитаем влияние партии как число выигрывающих коалиций, в которых эта партия является ключевой (если партия выйдет из коалиции, коалиция перестанет быть выигрывающей), то окажется, что в обоих случаях партия С имеет такое же влияние, как партия А и В. В итоге всего с тремя голосами можно иметь такое же влияние, как с 48.
Когда удалось обнаружить данный эффект, его стали изучать, и выяснилось, что на самом деле этот принцип очень активно используется партиями. Малые партии часто при формировании правительств получают непропорционально больше министерских портфелей именно благодаря тому, что по сути они являются скрепляющим звеном выигрывающей коалиции.
Для того, чтобы это измерить, был придуман Индекс Банцафа. Вообще впервые подобный вопрос задал в 1870 году один из американских конгрессменов, боявшийся, что большие штаты смогут задавить мнение маленьких штатов в Конгрессе. Затем в 1952 году нобелевский лауреат по экономике Ллойд Шепли (к сожалению, 8 дней назад он ушел из жизни) предложил свою модель цены игры, которую, в свою очередь, затем использовал Мартин Шубик для оценки влияния групп в парламенте. А Банцаф, на основе предыдущих наработок, в 1961 году создал свой индекс влияния (см слайд 34). В итоге b(i) – это количество выигрывающих коалиций, в которых партия i является ключевой.
К примеру, если у нас в парламенте 100 мест, при этом у А – 50 мест, у В – 49, а у С – 1, и простое большинство – это 51 голос, то выигрывающие коалиции – это А+В, А+С (51) и вся большая коалиция. Но обратите внимание, что В не является ключевой в этой большой коалиции, потому что, если В выйдет, у А+С все равно достанет голосов провести решение. А является ключевой, потому что В+С не хватит голосов. И тогда, если мы посчитаем влияние, мы увидим, что у А 3/5 влияния, а у В и С, несмотря на то, что в одной партии 49 голосов, а в другой – 1, всего по 1/5 влияния.
Индекс Банцафа по-российски
Теперь давайте рассмотрим конкретную иллюстрацию работы этого принципа в российских реалиях. В таблице представлено распределение влияния в Государственной Думе 3-го созыва. Индекс Банцафа не учитывал одну фундаментальную вещь, и мы обнаружили это, когда стали писать книгу про влияние в российском парламенте: все существующие индексы не учитывают идеологических разногласий между фракциями. Не учитывают, что какие-то фракции могут не кооперироваться в принципе. Если для предыдущего случая представить, что А и В по каким-то причинам в коалицию не вступают, и рассчитать индекс Банцафа в таких условиях, окажется, что В с 49-ю голосами может иметь нулевое влияние.
В итоге был предложен другой индекс – индекс согласованности. Давайте представим, что у нас есть две «согласованные» фракции в том случае, если в каждой из них равная доля голосует за один и тот же законопроект. В этой модели нельзя воздерживаться от голосования, хотя на самом деле построить модель, где это возможно, – ничего не стоит. Но формулы сразу становятся «пятиэтажными», а смысла это не добавляет. Поэтому мы смотрим задачу, где либо голосуют «за», либо «против». Итак, у нас есть 2 фракции, и в данном случае не важно, сколько в каждой из них будет человек – 10 или 100. Главное, чтобы доля голосов «за» в одной и другой была бы одинакова.
Далее мы посчитали индекс согласованности пар фракций в третьей Госдуме. Получилось, что аграрии и коммунисты «согласованы» почти на уровне 0,9. В отличие, к сожалению, от СПС и «Яблока» – согласованность их действий в Третьей Думе, была на уровне бросания монетки.
Когда мы проанализировали влияние партий с учетом этой согласованности, оказалось, что коммунисты почти всегда имели нулевой индекс влияния, несмотря на то, что у них было 25% голосов в Думе. Однако на графике у КПРФ можно проследить 2 пика – это 2 соответствующих эпизода в политике. Первый касается бомбежки Югославии, а второй – катастрофы «Курска». В эти моменты правящая партия растерялась и хранила молчание, а коммунисты благодаря очень активной риторике смогли объединить вокруг себя другие партии и значительно повысили свое влияние.
Я завершил свое выступление и готов ответить на ваши вопросы.
Вопросы
Вопрос: На слайде, где у вас было распределение голосов, если мы кроме воздерживающихся введем еще голосующих «против всех», не приведет ли это к тому, что при этом сближении в центр и, соответственно, отсечении краев, у нас в какой-то момент просто не будет принято никакого решения, потому что большинство будет против всех?
Фуад Алескеров: Весь вопрос с этим пресловутым «против всех» – очень интересная история. Я когда-то даже в газету довольно большую статью написал об этом. «Против всех» было введено в наши бюллетени после победы Жириновского, когда он получил 24% голосов. Тогда пресса начала писать глупости, – мол народ глупый, и ничего другого ожидать было нельзя. И вообще вся тональность прессы была такой: первый раз в жизни проходили свободные выборы, вот почему такие эффекты получились. И я решил тогда не книгу написать, а лекцию прочесть коллегам. Я приехал в Россию, пришел в группу, которая работала на президента, делая прогноз голосования. Там они считали, что партия Гайдара на грядущих выборах получит абсолютное большинство в Думе. Я спросил, что такое абсолютное большинство. Бывает простое большинство, бывает 2/3, но что такое абсолютное? Оказалось, что это больше чем 2/3. Я сказал, что такого не будет никогда. Они меня попросили написать, почему я так считаю, и я это сделал.
Дело в том, что партия Гайдара в те годы сделала очень болезненные реформы. В этой ситуации политические партии не побеждают. Я честно скажу, что я дал «Выбору России» 30% голосов. Но в итоге она получила 12%.
Но почему Жириновский? История была очень простая. Везде говорилось, что «Выбор России» получит абсолютное большинство. Везде. И логика была очень простая. За кого народ хотел голосовать? За коммунистов не хотел: только что кончилась коммунистическая эра. «Выбор России» – тоже нет: только что были болезненные реформы. Значит, оставались только не очень значимые партии – Жириновский, которого все рассматривали не как реальную политическую силу, а как возбудителя спокойствия в Думе. Много моих знакомых, которые в те годы проголосовали за Жириновского, потом удивились, когда услышали, что в итоге он набрал 24%. Все думали, что его партия получат 10%. А тут вдруг 24%.
Именно после этого анализа и ввели графу «против всех». Но позднее, когда стало ясно, что «против всех» начинает уже играть совсем в другую сторону, ее отменили.
Теперь возвращаясь к этому графику и к вашему вопросу. «Против всех» – это как правило, не те, кто расположен в центральной области распределения. В основном это маргинальные слои. И тогда здесь, действительно, могут быть какие-то локальные смещения результатов. Другое дело, что политические партии вообще-то должны представлять различные мнения. Одна из серьезных проблем Турции – барьер на вход в парламент там 10%. Это очень высокий барьер. У нас пытались сделать такой же, и я тогда написал очень большую статью, но в итоге обошлось. Чем плохи запретительные барьеры? Если люди не имею такого выхода, или представительства своих взглядов в парламенте, тогда они берут в руки автомат Калашникова и начинают доказывать свои взгляды другими способами. Этого нельзя допускать никогда, понимаете?
Вопрос: С одной стороны, для существенных изменений необходимы реформы, в том числе болезненные. С другой, получается, что в этой модели у партии нет шансов, если она не начнет свою программу подгонять по какие-то более-менее среднестатистические задачи. Как можно разрешить этот конфликт?
Фуад Алескеров: Это абсолютно правильный вопрос. И это, к сожалению, то, с чем мы все время сталкиваемся. Обратите внимание, ведь очень много критических вопросов в европейской политике (и не только в европейской – почти во всех странах) откладываются на будущее. Почему? Ни одна партия не хочет рисковать выборами. Я не хочу сейчас спекулировать на эту тему. Сегодня понимание того, что такие тупиковые темы возникают, начало приводить к тому, что стали обсуждать, как, к примеру, опять вводить ценз для голосования. Я не думаю, что человечество в эту сторону пойдет. Слишком много всего было отдано за то, чтобы получить всеобщее избирательное право. Но сегодня уже начали опять обсуждать образовательный ценз, имущественный и т.д.
Есть здесь только один способ, о котором я сказал два слова. Это информировать избирателей. Еще один пример. В 1980-е годы Миттеран и Ле Пен вышли во второй тур президентских выборов во Франции. Явка там была порядка 42%. Для французов это был колокол, который показал, что Ле Пен может стать президентом Франции. На второй тур пришло 88% избирателей. Это ситуация «Отечество в опасности». Все собрались, проголосовали, и Миттеран стал президентом. Такого рода идеи реально работают.
Вопрос: Я извиняюсь за несколько юмористическую форму вопроса, но хотелось бы вернуться к нашей реальности. У нас как бы двухпартийная система: «партия холодильника» и «партия телевизора». Существуют модели для этой ситуации?
Фуад Алескеров: Такого рода модели, конечно же, есть. Там не надо даже особо моделей строить. Вы можете нарисовать такого рода графики и примерно прикинуть, как у нас в обществе распределены взгляды. Я делал такой анализ, делал при разных сценариях развития экономической ситуации в стране, в зависимости от того, куда она качнется. Там, конечно, разные результаты могут получиться. Это все можно считать.
Продолжение вопроса: А как это коррелируется с экономической ситуацией? Насколько она должна измениться, чтобы «партия телевизора» потеряла влияние?
Фуад Алескеров: Я бы не стал так ставить вопрос. Ситуация не одномерна. Не напрасно все время звучит одна эта фраза – «лишь бы не было войны». Телевизор – это одно, холодильник – другое, а третье – это некоторая неприятная ситуация, которая может привести к конфликтам. Это от многих причин зависит. Я сейчас не готов это обсуждать, но мы этот анализ делали, довольно обширный и подробный.
Вопрос: Спасибо за лекцию. Если позволите, в дополнение к предыдущему вопросу. Каким образом вы бы оценили влияние политтехнологий на эти модели? Какие доли они могут забирать и сдвигать? Я имею в виду политические технологии в негативном смысле этого слова.
Фуад Алескеров: Еще очень давно меня пригласили выступить на собрании региональных представителей «Единой России». И я там как раз говорил, что избирателя очень трудно обманывать несколько раз. Если он чувствует обман, то во второй раз может быть очень плохо. Я предупредил их об этом. Я помню, что на выборах, кажется, 2004 или 2007 года эти грязные технологии не использовались. Но использовались они в больших количествах на локальных выборах. Например, на каких-то выборах в Подмосковье, где одним из кандидатов был главврач местной больницы – это было давно, но меня тогда это абсолютно шокировало – самолеты разбросали листовки, в которых было написано, что в этой больнице людей на органы разбирают. Но поразительно другое. Подмосковье, самолет разбрасывает листовки, – и не нашли, что за самолет. Вы можете представить ситуацию, что самолет взлетает, и не нашли концов? И листовки где-то печатались, а где – не нашли. Эти грязные технологии, конечно, могут подействовать один-два раза. А постоянно – нет. Народ все-таки не ведется на такие вещи.
Вопрос: Спасибо большое за лекцию. Я химик по образованию. Сначала маленькое замечание: Ле Пен и Ширак – это было, по-моему, в 2002 году. Ле Пен вышел во второй тур, и тогда 80% проголосовали за Ширака, все объединились. У меня вопрос связан как раз с распределением этого профиля [когда партиям выгодно сдвигаться к центру] и с двумя проблемами, которые я вижу в европейской политике и в, скажем так, турецко-российской. Это, соответственно, появление партии-гегемона в России и в Турции, – как она связана с этим профилем? Есть ли выход из сложившейся политической стагнации, которая появляется после того, как к власти приходит гегемон? А европейская проблема связана, как кажется, с этим профилем, когда большое количество околоцентристских партий – право- и левоцентристских – получают достаточно усредненный, 15-20%-ный порог и не могут в течение чуть ли не года сформировать правительство. Так происходит в Бельгии – партий много, и они не могут договориться. По-моему, это очевидные недостатки современных парламентаристских форм. Какие есть пути выхода из этого?
Фуад Алескеров: Спасибо. В Турции я работал в американском университете и сам наблюдал то, что там происходило. Там были две центристские партии, существовавшие долгие годы до этого, которые никак не могли между собой договориться и создать коалиционное правительство. Это продолжалось несколько лет. После чего первый сигнал был дан избирателями: некоторое количество голосов получили исламистская партия (не нынешняя) и националистическая партия. Они сформировали правительство, продержавшееся примерно полгода. Потом (это могут быть мои домыслы) там все-таки был какой-то внешний нажим. Был вынесен вотум недоверия. И пришли опять эти две партии, которые просуществовали в коалиции ровно 6 месяцев, после чего переругались. Вот только после этого уже на новых выборов пришел Эрдоган, который выстроил, конечно же, очень разумную, грамотную политику. Она сейчас сильно поддерживается населением.
Теперь по поводу европейских партий. Да, к сожалению – мы видим то, мы видим. Но есть и другое. Сегодня все европейские партии вынуждены лихорадочно искать какие-то новые точки в своих платформах. Потому что миграционный кризис и неспособность этих правительств (или их малая способность) принимать решения привела к росту правых партий. Я не хочу быть Кассандрой, но сложившаяся ситуация мне ужасно не нравится. Я переживаю за нее. Здесь на чаше весов либо сильные изменения Европы и всех ценностей, либо движение маятника в сторону, о которой и думать не хочется. Что будет дальше, я не знаю. Я не хочу никаких прогнозов строить, хотя размышлял на эту тему. Да, это проблема демократии.
Теперь по поводу больших партий. Когда мы говорим «большие партии», я хочу обратить ваше внимание на разницу между КПСС и «Единой Россией». Все-таки это разные партии. «Единая Россия» неоднородна. КПСС тоже была неоднородна, но она цементировалась внешними правилами игры («условиями игры» это трудно назвать). Рядовые члены партии не могли позволить себе роскошь отклоняться от генеральной линии. Они колебались вместе с линией партии. А «Единая Россия» существенно неоднородна. И, поверьте мне, если сегодня экономическая ситуация начнет меняться, то мы из «Единой России» услышим много голосов, которые будут оппонировать своим коллегам по разным поводам. И это будет связано именно с тем, что ситуация сильно изменилась.
Вопрос: Добрый вечер, хочу поблагодарить вас за очень интересную версию. Ваш пример по Франции натолкнул меня на мысль о суровых российских реалиях. Ведь ни для кого не секрет, что процент явки на выборах в России очень низкий. И думаю, вряд ли кто поспорит с тем фактом, что много проблем, – во всяком случае, политического характера, – в России связаны именно с этим фактором. В связи с чем вопрос. Я бы хотел поделить его на две части. Первый – открытый: что, по вашему мнению, нужно сделать, чтобы повысить процент явки на выборах? И второй вопрос, более математический: с точки зрения теории вероятностей, какова вероятность воплощения такого события в жизнь?
Фуад Алескеров: Вы знаете, я, когда готовился к лекции, я хотел эту тему осветить. О ней рассказывается и в книге, о которой я говорил («Выборы. Голосование. Партии»). В ней прямо в самом начале расписана явка на выборы: почему люди ходят на выборы, почему не ходят, и вероятности этого посчитаны. Эта книга рассчитана на массового читателя, и там на всю книгу одна формула. Но вывести эту вероятность – ничего не стоит, это мгновенно делается.
Если у нас на участке 30 000 человек, то в какой ситуации голос одного человека может оказаться решающим? Когда у нас уже [поровну] разложились голоса. Вероятность эта очень низка. Поэтому очень многие люди не ходят на выборы, и это рациональное поведение. Чем идти и тратить время на выборах, лучше остаться дома или пойти с ребенком прогуляться. Поэтому я всегда вспоминаю рассказ Азимова про суперкомпьютер, который в далеком будущем выбирает президента США. Анализируя всех жителей США, он останавливается на одном человеке, и он будет выборщиком президента. К этому человеку приезжают, его и семью изолируют от окружающего внимания. Подводят к компьютеру. Компьютер задает ему ничего не значащие вопросы, например, – как вы относитесь к росту цен на картошку в Айдахо. Он отвечает, а потом компьютер объявляет, что президентом избран такой-то. Все.
Это к вопросу о том, как повысить ответственность людей: программы партий просто должны привлекать людей. Если сегодняшняя оппозиция не находит убедительных доводов привлечь людей, люди и не идут
Вопрос: Скажите, пожалуйста, а вот ваше мнение про отличие КПСС от «Единой России» – это отличие обусловлено наличием собственности у «Единой России» и отсутствием ее у членов коммунистической партии? Или есть более принципиальная причина [наличия разных позиций в «Единой России»], чем собственность?
Фуад Алескеров: В КПСС тоже состояли разные люди. Там были иерархи и были рядовые члены партии. Но, понимаете, там дисциплина была – не сопоставить с тем, что мы видим сегодня в «Единой России». И эта жесткая дисциплина препятствовала тому, чтобы рядовые члены партии высказывали мнения, оппозиционные руководству партии. Сегодня далеко до такого единства.
Когда я говорю, что нет единства внутри «Единой России», это не значит, что там каждый говорит все что попало. Но мы можем услышать от разных членов «Единой России» разные мнения по разным поводам. И в зависимости от того, как будет меняться экономическая ситуация, разность этих мнений может усилиться. Такого жесткого цементирования мнений сверху, как в КПСС, сейчас, конечно, нет.