«Демократизация — самый безболезненный выход»: интервью политолога Григория Голосова

Григорий Голосов — политолог, декан факультета политических наук Европейского университета в Санкт-Петербурге. Защитил докторскую диссертацию на тему «Становление и развитие российской партийной системы: сравнительный анализ». Работал в Оксфордском университете, Калифорнийском университете в Беркли, Институте международных исследований им. Хелен Келлогг, Нидерландском институте перспективных исследований по гуманитарным и социальным наукам и других. Автор статей в ведущих политологических научных изданиях, книга Голосова «Political Parties in the Regions of Russia: Democracy Unclaimed» была отмечена как «Outstanding Academic Title» Американской ассоциацией университетских библиотек. 

«Он мог принять любое решение»

«Значительным стимулом к тому, что Владимир Путин сделал в феврале прошлого года, было то, что он хотел отсрочить сценарий, в котором он лишится власти и на смену ему придет какой-то другой политический режим, необязательно демократический. Я полагаю, однако, что эффект этот [отсроченного сценария] будет временным, более того, что эти действия возможно уже в среднесрочной перспективе не только не будут соответствовать этой стратегии Путина по выживанию у власти, но и, скорее, сократят сроки его возможного выживания у власти, поскольку глубины кризиса и глубины проблем, с которыми столкнется Россия в обозримом будущем, мы не знаем, но мы можем предполагать, что эта глубина будет достаточной, для того чтобы вызвать проблемы у российских властей. Тогда, я полагаю, перед Россией развернется целая серий опций по дальнейшему политическому движению.

Если судить по объективным показателям — как по показателям массовой поддержки, так и по результатам выборов, например, региональных, у Путина начали нарастать проблемы, «крымский эффект» ушел, а на фоне возможного исчерпания его президентских сроков в стране начался постепенный отход от того уровня поддержки, а точнее сказать, осознание отсутствия альтернативы Путину, которое мы наблюдали сразу после крымской операции. И на это Путин ответил двумя шагами, первый — продление его президентских полномочий в 2020 году, второй — «спецоперация»* на Украине. 

Эволюция персоналистской автократии в России началась с того, что это был уже хотя и не демократический, примерно с 2004 года, но все-таки электоральный режим, а под электоральным я понимаю режим, обставленный институтами выборов. С течением времени выборы постепенно теряли свое значение, истощались, так сказать вводились все новые и новые ограничения в избирательную систему. И самое главное, что электоральное поле было освобождено от всех людей, которые могли бы составить какую бы то ни было серьезную альтернативу действующим властям. Таким образом, эта электоральная составляющая постепенно сходила на нет. 

Параллельно с этим нарастала персоналистская составляющая режима, то есть способность Владимира Путина принимать любые решения, не будучи ограниченным как институционально, так и политически, потому что политических акторов, способных поставить перед ним преграды какого бы то ни было рода, становилось все меньше и меньше. С течением времени сложилась ситуация, когда он мог принять практически любое решение, даже такое решение, которое для большинства людей как внутри, так и вне правящего круга России могло показаться катастрофическим. Он его и принял».

Демократизация или тоталитаризм?

«Демократизация — это, на мой взгляд, вероятный и с очевидностью наиболее безболезненный путь выхода из текущей ситуации. Однако он не является наиболее вероятным. И чем дальше из российского режима выветриваются его электоральные компоненты, чем больше этот режим утверждается в плане персоналистской диктатуры, тем более вероятными становятся другие варианты. 

Перспективы установления тоталитарного режима — а тоталитарный режим по определению всегда партийный — я в России рассматриваю как ничтожные, потому что персоналистская диктатура в процессе своего развития уничтожает все организационные структуры, которые могли бы претендовать на роль правящей партии. Персоналистская диктатура, вообще говоря, идеологически насаждает цинизм и безыдейность, это очень плохая предпосылка для того, чтобы создать новый партийный режим. 

И новая персоналистская диктатура прямо на смену путинской просто невозможна, потому что ресурсы такого рода для персональной власти нарабатываются годами. Сейчас все знают, кто такой Путин, но в начале пути спрашивали: «Кто такой мистер Путин?», и никто не мог ответить. У него тогда были минимальные персональные ресурсы, они очень долго им наращивались. И начать точно такой же режим с нуля с новым человеком невозможно».

Может ли Россия оставаться крупной региональной державой

«Она ей и была. В 1990-х годах именно в этом направлении все и шло. В этом качестве Россия была признана международным сообществом. Когда началось вмешательство России в ситуацию в Сирии в 2015 году, Обама, который тогда был президентом США, сказал, что Россия — это региональная держава, с тем намеком, что делать в Сирии ей в общем нечего. И это в российских правящих кругах было расценено как жестокое оскорбление. В действительности, однако, этот тезис Обамы оскорбительным не был даже потенциально, он просто фиксировал ту роль, которую Россия действительно занимала тогда и могла бы занимать в будущем. 

Владимир Путин любит рассуждать о многополярном мире. Я, по правде сказать, к этой идее многополярного мира отношусь с некоторым скепсисом, поскольку первые две мировые войны произошли как раз в условиях многополярных миров разной конфигурации. Но если попытаться как-то рационализировать то, как мог бы выглядеть многополярный мир, то это был бы именно мир, состоящий из региональных держав, каждая из которых имела бы преимущественное слово в пределах своего региона, но в других частях мира действовала бы по согласованию с другими региональными державами. Это идеальный мир, который международное сообщество могло предложить Путину, и оно в действительности ему этот идеальный мир предлагало, но мечты о мировой роли России заслонили эту вполне ясную, вполне реальную перспективу и привели Россию туда, где она сейчас находится».

Можно ли доверять результатам соцопросов в России

«На эти опросы можно смотреть и так, что они отражают меру воспринимаемой людьми безальтернативности действующих властей. С этой точки зрения им, в общем, можно доверять. Если бы люди осознавали наличие какой-то серьезной политической альтернативы Путину, то они могли бы конструировать свое видение политического мира не в негативных, а в позитивных терминах. Однако этого нет. Даже люди, которые сейчас готовы были бы ответить, что они не поддерживают Путина или не доверяют ему, не могут сформулировать для себя позитивную альтернативу. Они не могут ответить на вопрос: «Хорошо, Путина ты не поддерживаешь и ты ему не доверяешь. А кого ты поддерживаешь, кому ты доверяешь?» И это создает особый фон для восприятия опросов общественного мнения.

Практически во всех авторитарных режимах этот фон существует, и многократно отмечалось, что цифры поддержки для диктаторов оставались чрезвычайно высокими до того самого момента, как эти диктаторы начинали сталкиваться с серьезным политическим вызовом, когда люди начинали видеть, что альтернатива в действительности существует. Мы знаем, например, что незадолго до «арабской весны» в Египте и в Тунисе прошли парламентские выборы, на которых партии, которые поддерживали действовавших тогда президентов, получили колоссальное большинство голосов. Это все исчезло, и сами эти партии исчезли, после того как прошла «арабская весна».

«Поляризация — это не патология, это норма»

«Мой совет [приверженцам либеральных взглядов в России] состоял бы в том, чтобы просто-напросто держаться собственных убеждений и не выстраивать прямую связь между тем, каковы твои убеждения и тем, в каком социальном контексте ты должен существовать. Все твои соседи, как это пишут в соцсетях, топят за [«спецоперацию» — испр. Forbes], но тебе необязательно драться с ними из-за этого. Тебе может быть неприятно, что они придерживаются таких взглядов, но если ты действительно ценишь взгляды собственные, тебе это не доставит большого дискомфорта. 

Российское общество сильно поляризовано, но это естественно в условиях, когда общество сталкивается с острой проблемой, которая требует индивидуальной оценки. А с другой стороны это распространено. Многие общества поляризованы даже и без таких проблем. Если посмотреть на консерваторов и левых или республиканцев в Испании, то там же очень глубокие расхождения, и люди, которые принадлежат к этим слоям, а это, можно сказать, уже даже культурные слои, а не какие-то политические, не находят общего языка между собой и еще долго не найдут. В США отдельные когорты республиканцев и демократов настолько далеки друг от друга, что кажется, что они живут на разных планетах, и эта поляризация нарастает. 

Электоральный авторитаризм учит людей тому, что общество должно быть единым. Это настолько въедается нам в мозги, что поляризацию мы воспринимаем как нечто ненормальное. Но поляризация свойственна демократии как крайняя форма просто-напросто обычных расхождений в общественном мнении, а для демократии расхождения в общественном мнении естественны. Они не всегда приходят к поляризации, но иногда приходят, и это нормально. Электоральный тоталитаризм нас приучает к тому, чтобы мы это воспринимали как какую-то патологию, но это не патология, это норма». 

Также в интервью Григория Голосова: об упущенных возможностях в отношениях с Западом, о меняющихся целях «спецоперации» и о том, почему идея войн за территории устарела. Полную версию смотрите на канале Forbes в YouTube. 

* Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 57 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.