Политическая облава: как власть пытается покончить с внесистемной оппозицией
Прорыв из резервации
Понятие внесистемной оппозиции стало активно использоваться со второй половины 2000-х, когда появились заметные антипутинские движения, причем не всегда либерального толка, такие как «Другая Россия», Объединенный гражданский фронт и «Солидарность». Чтобы попасть в категорию внесистемной оппозиции, нужно было соответствовать как минимум двум условиям: иметь политические амбиции и выступать резко против Владимира Путина.
На протяжении многих лет Кремль вполне устраивала ситуация, при которой противники действующего президента были банально выведены за пределы легитимного политического поля и прочно изолированы в резервации — они не могли участвовать в выборах государственного уровня, рассчитывать на регистрацию своей политической партии Минюстом, а также на справедливый правоприменительный процесс в вопросах политического значения. Были серьезно ограничены их возможности организовывать акции протеста.
Ситуация начала меняться с 2017 года, когда стало очевидно разрушение крымского консенсуса и власть столкнулась с первой после 2014 года серьезной вспышкой политического протеста. Последовавшая за этим пенсионная реформа вызвала заметное снижение рейтингов всех институтов власти. В это время начинают происходить фундаментальные перемены, во многом повлиявшие на общий вектор развития страны.
Одна из таких значимых перемен — своего рода легитимация внесистемной оппозиции, причем принудительная по отношению к власти. Во-первых, прошли первые действительно громкие и болезненные для режима медийные кампании Алексея Навального — выход фильма «Он вам не Димон» спровоцировал акции протеста и оказал серьезное влияние на политическую повестку. Во-вторых, многие представители внесистемной оппозиции победили на муниципальных выборах, особенно в Москве и Санкт-Петербурге.
Скорее всего, это был системный недосмотр: Кремль не занимается муниципальным уровнем (слишком мелко), а региональные власти настолько преуспели в нейтрализации местного самоуправления, что особого смысла воевать за местные советы не было. Так появились оппозиционные мундепы — практически антипутинская оппозиция, но внутри системы. Наконец, в 2018 году появляется стратегия «умного голосования» — использование системной оппозиции как троянского коня против режима. В том же году Кремль проигрывает сразу четыре кампании по выборам губернаторов.
Возможно, в 2017-2018 годах в руководстве страны стало созревать понимание, что внесистемный статус оппозиции больше не означает изоляции, и прежние методы сдерживания через блокирование участия в выборах оказываются неэффективными и недостаточными. Появился спрос на более жесткие, надежные механизмы купирования политических рисков. За 2020 год режим радикально преобразился — конституционная реформа сделала его гораздо более репрессивным, консервативным и нетерпимым. Отравление Навального в этом контексте уже не казалось чем-то абсолютно невероятным. А после его возвращения в Россию сосуществование власти и внесистемной оппозиции окончательно стало невозможно, началась война на уничтожение.
Логика войны: почему приговор Навальному станет долгосрочным фактором нестабильности
Курс на разгром
В этом контексте прошедший в Москве форум муниципальных депутатов России с точки зрения власти ничем не отличается от несанкционированной акции протеста, организованной Навальным. Показательная жесткость действий полиции указывает на то, что внесистемная оппозиция теперь рассматривается в категории угроз национальной безопасности. И дело не только и не столько в предстоящих выборах в Госдуму. Кремль взял курс на полный разгром антипутинского, в его понимании, компрадорского движения, за которым (опять же, как ему кажется) нет ни социальной базы, ни общественности.
Это не про выборы, это про право на существование всего, что воспринимается как антирежимное: оппозиционные дискуссии, встречи, акции, комментарии, посты, исследования, не говоря уже про акции протестов — любая деятельность и любой ее участник, обсуждающий условную «прекрасную Россию будущего» (понятно, без Путина), автоматически подпадает под категорию «угроза безопасности». Криминализация же возникает там, где эта деятельность сопряжена с проектами или движениями таких фигур, как Михаил Ходорковский или Алексей Навальный.
Стать объектом преследования или политического давления потенциально могут все, кто имеет отношение или просто соприкасался с активностью внесистемной оппозиции, вне зависимости от статуса: можно быть журналистом, депутатом, представителем системной оппозиции, экспертом, ученым — власть начинает бороться с антирежимной деятельностью (понимаемой в самом широком смысле) как явлением. И такая борьба становится все менее и менее персонифицированной — в России мы привыкли, что то или иное политическое решение обычно ассоциируется с конкретным чиновником.
В нынешней ситуации имеет место не только размывание политической ответственности за принимаемые решения, но сама по себе реакция власти становится все более обезличенной и запрограммированной. Это, конечно, ни в коем случае не оправдывает тех, кто вовлечен в принятие решений и их исполнение, но делает ситуацию еще страшнее — это своего рода политический оползень, и его лавинообразный характер означает, что противостояние тут губительно не только для тех, кто снаружи, но и для тех, кто внутри. Путин в такой ситуации сам оказывается уже не столько демиургом, сколько условным «почетным президентом» системы, зажившей своей собственной жизнью и обретающей свои собственные планы.
Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции