«Не видеть риски — это детский сад»: Алексей Нечаев о политических амбициях, отношении к Навальному и благотворительности

Это интервью было впервые опубликовано в феврале 2021 года. 

На счету Алексея Нечаева, сооснователя парфюмерно-косметической компании Faberlic, чья выручка по итогам 2020 года составила порядка 25 млрд рублей, несколько успешных проектов разного масштаба. Среди них благотворительный фонд «Капитаны» и образовательный факультет «Капитаны России» на базе Института управления и социально-экономического планирования РЭУ им. Г. В. Плеханова. Свои детища предприниматель называет бирюзовыми, то есть живыми организациями, где отсутствует контроль со стороны руководства и реализуется принцип самоуправления. Бирюзовой он считает и созданную в сотрудничестве с давним партнером Александром Даванковым партию «Новые люди». В ходе муниципальных выборов 2020 года «Новые люди» смогли пройти в четыре региональных заксобрания. В сентябре  «Новые люди» сумели пройти в Госдуму — впервые за 17 лет в нижней палате появится новая партия. 

Как желание заниматься политикой сказывается на бизнесе Нечаева, он рассказал в интервью редакционному директору Forbes Russia Николаю Ускову.

С чего начинался Faberlic

«Я всю жизнь строил социальные сети. Что в 19 лет (Нечаев организовал студенческое движение «Рассвет». — Forbes), что в 28, когда мы (с партнером Александром Даванковым. — Forbes) стали строить Faberlic. <...> Первое, к чему мы присматривались, была бытовая химия. Потому что мы выясняли, кто в мире был самый крутой в то время. Это был Amway (американская компания, специализирующаяся на производстве и продаже средств личной гигиены, бытовой химии, косметических средств, БАДов и предметов быта. — Forbes). У них ядро было — бытовая химия. И мы подумали: «Давайте тоже начнем с бытовой химии». Но интересную бытовую химию у нас тогда сделать не получилось. А вот сделать косметику интересную благодаря очень мощным разработкам (еще советским), которые мы выкупили, у нас получилось».

От косметики к производству одежды

«Мы, когда на себя начали смотреть как на косметическую компанию, поняли, что это узкий взгляд. <...> И мы пошли в бытовую химию, которую назвали «косметика для дома», чтобы нам было привычнее. Мы пошли в БАДы, в wellness, распробовали это и увидели, как не происходит каннибализация (негативное влияние, которое оказывает продажа одного товара на показатели продаж другого, но в том же сегменте. — Forbes). <...> Мы увидели, что людям очень удобно все покупать в одном месте, если это хорошая продукция, во-первых. Второе, что мы уже немного позже поняли… Знаете, супермаркеты выпускают собственные торговые марки (СТМ) — вот это не наш путь. Нам не нужно просто хорошее задешево. Нам нужно что-то, что имеет уникальность. <...> Мы стали делать одежду и увидели, что это имеет огромный отзыв у людей».

О приходе в политику и возможных рисках

«Когда-то мы взялись за одежду, потому что не видели кого-то, кто старается для людей. Сейчас уже появились игроки, которых мы считаем интересными. Сейчас мы пошли в политику, потому что тоже не видим никого, за кого можно голосовать.

Как человек взрослый и здравый, конечно, я понимаю, что риски есть. <...> Люди с инженерным подходом или даже с финансовым, они все риски стараются избегать. <...> Есть тип людей, которые риски видят, но готовы брать, принимать. Предприниматели относятся к такому типу. В этом смысле не видеть риски — это детство, детский сад. Но не принимать риски — это тоже уклоняться от жизни, от возможностей».

Про бирюзовые организации

«Есть бирюзовые организации, к которым и Faberlic относится, и мы партию строим как бирюзовую организацию. <...> Есть понятие «организмичность». Есть то, что стремится быть как организм, — это и есть бирюзовое. А есть что-то, что выстроено по логике механистичной: функциональной ли, линейной ли, или даже, может быть, следующий уровень матричный — это все механика. Бирюзовое — это живое, неугомонное. И машина победы политическая у нас такая же — бирюзовая».

Об успехах на областных выборах

«Нас допустили к участию в четырех заксобраниях, нам удалось победить во всех четырех (Новосибирской, Калужской, Рязанской и Костромской областях. — Forbes), и мы набрали 15% в городскую Думу Томска. Когда шли, у всех наших кандидатов тогда еще были более превосходные представления о том, как что устроено. Но вот уже четыре месяца люди работают, и потихонечку [нам] начинает удаваться что-то сделать. Например, в Томске был бюджет 17 млн рублей на то, чтобы освещать деятельность городской Думы. Наш депутат говорит: «А давайте эти деньги направим на какие-то более полезные дела». В итоге 9 млн отправили в школу на ремонт, остальные деньги — на социальные расходы городские. Такая инициатива, пока наши люди ее не предложили, никому даже в голову не приходила. <...> Когда мы шли в политику, я сказал: «Коллеги, в России что-то можно сделать только за большое время, поэтому в России надо жить долго». И второе. Это очень немногое, что можно сделать для людей, для страны, [но] даже это немногое стоит того, чтобы за это биться».

Чего хотят «Новые люди»

«Мы хотим, чтобы Россия была современной страной. Второе — чтобы Россия была страной, интегрированной в мир. Люди хотят жить в большом мире, [использовать] разные платформы, которые сейчас есть. Люди хотят покупать какие-нибудь биодобавки или другие вещи на iHerb (американский интернет-магазин витаминов, добавок и натуральных товаров для здоровья. — Forbes). Не надо его запрещать. Люди хотят смотреть Netflix, а не только прекрасный ivi. Давайте дадим эти доступы. <...> Сегодня жить в России, как в Хацапетовке, невозможно, потому что из любой деревни ты можешь быть глобальным».

Про Алексея Навального и смену власти в России

«У нас есть развилка: либо мы идем к обновлению через те инструменты, которые нам доступны, в частности через выборы, стараемся, чтобы нас зарегистрировали на выборах и побеждаем на этих выборах, либо — через радикализацию, слом системы. На мой взгляд, через слом системы в России ничего не добиться. Добьешься обратных результатов. Я предлагаю не становиться жертвами. Да, Навальный готов жертвовать собой, но он готов жертвовать и другими людьми. Мне кажется, Россия свой потенциал революционности и жертвенности исчерпала. Десятки миллионов людей хотят жить в России, хотят не свергнуть власть, а обновить ее постепенно. Поэтому наше предложение аудитории — более медленное обновление. Но лучше медленнее и бескровно, без люстрации… Этой революции ждут уже с 2011 года, а кто-то ждет ее с 2003. Ну, где она? Ее нет и не будет».

Что ждет мир дальше?

«Я считаю, что кризис проходят те, кто элегантно усложняет управленческие системы, системы взаимоотношений. Конечно, проще, когда все сидят в офисе, но выясняется, что можно все это делать из разных мест, что можно что-то децентрализовать, можно переходить на партнерские истории, где раньше было прямое подчинение. И вот такие организмичные структуры, в смысле бирюзовые, они выигрывают. И на мой взгляд, мир после 2020 года — это мир, где часть [организаций] будет пытаться упроститься, часть будет становиться организмичными и [будет пытаться] усложняться. В коротком периоде времени будет непонятно, что лучше, но в 10-летнем горизонте, 20-летнем — конечно, бирюзовые структуры переварят красные или белые (простые). Потому что нет ничего хуже, чем принять простое и не дай бог популярное решение. Надо принимать сложное, но элегантное».