Новая реальность: почему арест Навального создает опасный прецедент
Контроль за условно осужденным
Арест вернувшегося в Россию Алексея Навального на 30 суток за вмененное ему нарушение режима условного осуждения является очередной опасной реперной точкой отечественного правоприменения. Правила избрания условного осуждения и контроля за его соблюдением установлены частью 5 статьи 73 УК РФ и нормами Уголовно-исполнительного кодекса. Для предупреждения рецидивов преступлений со стороны условно осужденного закон возлагает на него ряд обязанностей. К ним относится, например, обязательная явка в уголовно-исполнительную инспекцию (УИИ). Суд может возложить обязанность не посещать определенные места, пройти курс лечения от алкоголизма, наркомании или венерического заболевания, трудоустроиться либо пройти (продолжить) обучение и «исполнение других обязанностей, способствующих исправлению» гражданина.
Таким образом, регулярная явка для отметок в уголовно-исполнительную инспекцию (а именно в нарушении этого требования обвиняют Навального) не является ни самостоятельным наказанием, ни отдельной целью уголовно-исполнительной системы. Речь лишь идет о заложенном в закон стремлении государства не допустить возвращения условно осужденного к асоциальному поведению.
По сложившейся практике российские суды нередко отказывают УИИ и прокуратуре в требованиях о замене наказания. При этом и сама уголовно-исполнительная система вполне лояльна к порой весьма специфическому подопечному контингенту. Уголовно-исполнительный кодекс (в статье 188) в качестве крайней меры воздействия на условно осужденного, который уклоняется от явки в УИИ без уважительных причин, предполагает привод. А после начала пандемии работа системы контроля за исполнением условных наказаний была скорректирована. В августе 2020 года представители ФСИН рассказывали, что из-за введения ограничений «уголовно-исполнительные инспекции работали с осужденными в основном в дистанционном режиме. Осужденных контролировали преимущественно с использованием средств связи... В Москве, в филиалах УИИ, были установлены видеотерминалы, позволяющие осуществлять дистанционный прием осужденных». Таким образом, государство допустило возможность контроля за условно осужденными без необходимости их личной явки в инспекции.
Победа «томского пациента»: как Навальный изменил политический ландшафт на последних выборах
Задержание и допуск защитника
В соответствии с частью 2 статьи 48 Конституции каждый задержанный, заключенный под стражу и обвиняемый в совершении преступления, имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения. Споры о времени допуска защитника к подзащитному необоснованны, поскольку еще в 2000 году Конституционный суд постановлением № 11-П разъяснил, что защитник должен допускаться к задержанному с момента ограничения его «конституционных прав, и прежде всего — права на свободу и личную неприкосновенность», то есть с момента фактического задержания. У этой дискуссии есть крепкие исторические корни: в недалеком прошлом защитник имел право вступать в дело только со стадии производства в суде, а досудебная стадия уголовного судопроизводства вполне обходилась без адвоката. Впоследствии законодательство в этой части радикально изменилось в сторону защиты прав человека. Однако законы оказалось изменить проще, чем общественное сознание, и единства во мнениях по этому вопросу до сих пор нет даже среди профессиональных защитников.
Споры о праве на защиту в известной степени объясняют нашу терпимость к прочим нарушениям личных прав. Многочасовые недопуски адвокатов к подзащитным прочно вошли в нашу действительность. Они возмущают, но не удивляют. Однако за задержанием, как правило, следует суд. И здесь оказалось, что отечественное правосудие еще способно удивлять. Новая реальность — судебное заседание в отделении полиции.
Суд
Выездные судебные заседания достаточно редки, но время от времени случаются. Обычно они касаются рассмотрения вопросов об условно-досрочном освобождении лиц, содержащихся в местах лишения свободы, или, например, судебных допросов лиц, находящихся в медицинских учреждениях. Нынешнее место судебного заседания (отдел полиции в Химках) очевидно создает прецедент, по крайней мере — в сфере уголовного производства. И поскольку речь идет о перенесении заседания по ходатайству о заключении человека под стражу из здания суда на режимный объект МВД, прецедент опасный для прав граждан. Основание такого переноса в виде отсутствия у задержанного актуальных тестов на коронавирусную инфекцию — отдельный повод для беспокойства. Хорошо это или плохо, но сейчас от посетителей судов никто не требует данных о сдаче теста на COVID-19. Но уж если он потребовался от конкретного задержанного, то 48-часовой срок, установленный законом для задержания без суда, вполне достаточен для проведения такого исследования. Это, разумеется, только в том случае, если мы считаем, что «признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства», как говорится в статье 2 Конституции.
Конституционные принципы открытости и гласности судопроизводства являются не только грамматическими, но и смысловыми антонимами закрытого процесса. Как бы высокопарно это ни звучало, но прозрачностью судебного производства, его доступностью для возможно более широкого круга лиц достигается в итоге его справедливость. Именно поэтому, а вовсе не для «скандализации» принцип гласности и открытости при отправлении правосудия закреплен в статье 123 Конституции. И только при его соблюдении суд может быть не только скорым, но и правым.
В современном мире наиболее чувствительными к давлению оказываются личные права — презумпция невиновности, право на жизнь, право на свободу и личную неприкосновенность. Российское общество традиционно резистентно к проблеме прав человека. При этом мы категоричны в своих симпатиях и антипатиях. В ситуации «свой-чужой» критерием формирования отношения к событию или к человеку становится не равенство прав, не справедливость и беспристрастность суда, а избирательная целесообразность его применения. Избирательность — родовая черта нашего правосудия. Казалось, она достигла точки своего наивысшего развития в советский период, однако сейчас, похоже, уходит в отрыв. Но, как известно, если справедливость и беспристрастность суда отменяются в одном конкретном деле — значит, под угрозу ставится вся система судопроизводства. Если презумпции невиновности нет для одного, ее нет для всех. В этом смысле мы существуем в прецедентном праве, и все процессуальные чудеса, которые не рефлексируются как ошибка, укореняются в нашей судебной практике как правило и рано или поздно рискуют обернуться тройками, двойками, особыми совещаниями и письмами в духе: «Товарищ Сталин, случилась чудовищная несправедливость...»
Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции