Когнитивный диссонанс Кремля: чем хабаровский протест опасен для власти

Хотя Кремль надеется, что ситуация в Хабаровске постепенно успокоится, протесты продолжаются уже почти 20 дней. Самые массовые акции прошли 11 июля, почти сразу после ареста губернатора Сергея Фургала, и 25 июля — после назначения нового главы региона Михаила Дегтярева. С тех пор они стали более антипутинскими, превратились из региональной проблемы в федеральную, причем гораздо более заметную для населения, чем даже прошлогодние летние акции в Москве.

Тем временем власть начинает тестировать возможности использовать силовой ресурс: начались первые точечные аресты, нельзя исключать и участия Росгвардии. Путинская Россия уже видела несколько мощных всплесков недовольства, но хабаровский кейс кажется уникальным опытом, который не только вскрывает прежде не столь очевидные тенденции, но и сам по себе становится фактором влияния и на власть, и на общество.

Незнакомый противник

Первым признаком того, что с хабаровским протестом что-то не так, стал тот факт, что федеральная власть предпочла не подавлять его, по сути, не вмешиваться и выбрала тактику замалчивания и игнорирования, рассчитывая, что постепенно все само рассосется. Почему Кремль жестко подавил прошлогодние московские протесты, но оказался и словом и делом совершенно пассивен в отношении хабаровских событий? Кто-то скажет, что дело в столице — недопустимо бунтовать под кремлевскими стенами. Безусловно, это сильный аргумент. Однако представляется, что есть и другое объяснение.

Оно связано с тем, как Кремль понимает вопрос «кто здесь враг». В московских протестах, да и в ряде других протестных акциях последних лет, фактическим оппонентом власти, вдохновителем и организатором акций была внесистемная оппозиция, которая воспринимается федеральным центром как главный потенциальный дестабилизатор системы, идеологический союзник Запада, марионетка внешних врагов. На то она и «внесистемная» — Кремль вывел ее за пределы легитимного поля, а все попытки «выйти на свет» получают жесткую и бескомпромиссную реакцию.

Уникальность хабаровского кейса в том, что в этих протестах Кремль не видит противника. Внесистемная оппозиция, хотя и пытается пристроиться, солидаризироваться с протестом, но в действительности играет второстепенные роли. Главным зачинщиком Москва называла бывшую команду Фургала, администрацию Хабаровского края, но и она в действительности играла неоднозначную роль — далеко не все в окружении арестованного губернатора были согласны с разумностью попыток провоцировать и стимулировать акции, учитывая, что это станет скорее фактором риска для дальнейшего развития уголовного дела уже бывшего губернатора. Юрий Трутнев, прибывший в город 13 июля, якобы предупредил: будете и дальше защищать губернатора — получите войну. Он потребовал прекратить организацию митингов, и на этом по логике власти все должно было успокоиться.

Но с приездом Дегтярева никакой организационной роли администрация края уже играть не могла, однако митинги продолжаются. Кто теперь кремлевский противник? Можно, конечно, ссылаться на стандартные заявления Пескова/Дегтярева/Трутнева про приезжих и квазиоппозицию, но, кажется, и они понимают, насколько несерьезно это выглядит.

Протест нового типа

На самом деле хабаровский кейс рождает у кремлевских администраторов мощнейший когнитивный диссонанс. Проблема в том, что понимание ситуации строится на «презумпции непротестности» путинской политики. Как в старом анекдоте про семейный устав (только маму заменяем на президента): пункт 1 — Путин всегда прав; пункт 2 — если Путин не прав, смотри пункт первый.

Этот когнитивный диссонанс основан на том, что, с одной стороны, протестов не должно быть, потому что Путин освободил край от убийцы. С другой стороны, если протесты есть, значит, за ними должен стоять враг. И так как врага не видно, это создает острый психологический дискомфорт. Согласно психологии, индивид будет либо всеми силами стремиться снизить степень несоответствия между двумя своими установками, либо попытается обходить стороной ситуации, в которых возникший дискомфорт может усилиться.

Из этого можно сделать вывод, что либо Кремль все-таки придумает «провокаторов» и начнет давить протесты, либо продолжит их банально не замечать. Однако важно понимать, что Хабаровск стал первым тестом. Он показал, что в случае возникновения в России массовых спонтанных акций протеста против Путина и без лидерской роли внесистемной оппозиции, Кремль не будет знать, что с этим делать, исходя именно из «презумпции непротестности» путинской политики.

Тут важно сделать отступление и объяснить, почему хабаровский кейс уникален с точки зрения типологии протестов. В современной России можно выделить несколько типов протестов. Первый — это социальный протест (монетизация льгот или пенсионная реформа). Такие протесты пока не становились политическими и не оборачивались антипутинскими акциями. Другой, типичный для путинского режима протест — либеральный. Он в разных формах и с разными участниками существовал с самого начала функционирования режима и принимал разные формы. Но начиная с 2012 года в глазах власти превратился во внесистемный и антисистемный. Даже если он имеет солидную социальную базу в крупных городах, то все равно видится Кремлю неприемлемым просто в силу того, что идеологически близок Западу.

В последние годы также наблюдаются локальные всплески недовольства против местных, часто экологических, но не только, проблем («мусорные протесты»). Они слишком местечковые для того, чтобы превращаться во всероссийские и слишком «узкие» (содержательно), чтобы политизироваться. Есть и особая категория «корпоративных протестов», где в акции вовлекаются по профессиональному признаку, будь то врачи или дальнобойщики. Наконец, нельзя не назвать и ситуативные, рефлекторные протесты, связанные с единичными событиями, как, например, акции в защиту Ивана Голунова. В таких ситуациях, как мы видели, власти способны идти на уступки, видя тут исключительно недоразумение, а не политическую проблему.

Так вот, Хабаровский протест совершенно не вписывается в эту классификацию. Он политический и антипутинский, но при этом совершенно не либеральный. Даже пенсионная реформа не смогла породить ничего подобного. И чтобы справится с ним, Кремлю придется либо переступить через себя и найти возможность выстроить диалог с регионом, либо взять на себя серьезные риски, прибегнув к силовому ресурсу.

Возможно, конечно, что протест сам собой затухнет. Однако не стоит обманываться: раздражение уже никуда не денется. Чувствительность к действиям и нового губернатора, и федерального центра будет крайне высокой, с полной готовностью общества «восстать» при любом провокационном решении. Социальная база партии власти будет и дальше сокращаться. При этом противоречивое отношение к ЛДПР (учитывая, что теперь появились и лозунги против Владимира Жириновского, который заключил «сделку с дьяволом» — сдал своего губернатора в обмен на регион) совершенно не означает более широкое поле возможностей для «Единой России».

Сегодня Кремлю в определенной степени «везет» только в одном (хотя понятно, что это не везение, а результат многолетней политики): протесту просто некуда выходить с учетом морального износа системной оппозиции и внесистемности антипутинской оппозиции. Но именно это и формирует эффект котла, который власть, вместо того чтобы выпустить пар, продолжает старательно закупоривать, медленно прибавляя огонь.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции