«Мой акционер — это Путин»: Венедиктов и другие журналисты о кризисе российских медиа

Гости нового выпуска — бывшие или действующие руководители ключевых российских СМИ: главный редактор, совладелец и ведущий радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов, бывший заместитель главного редактора «Ведомостей» Александр Губский, соучредитель радиостанции «Серебряный дождь» Дмитрий Савицкий и бывший заместитель главного редактора газеты «Коммерсантъ» Глеб Черкасов.

Алексей Венедиктов: Если говорить по бизнесу — у нас минус 37% рекламы в мае. Мы сократили на 90% зарплаты для менеджмента — получаем 10% в течение трех месяцев на добровольной основе. Мы пока не тронули ни копейки зарплаты журналистов, но, боюсь, придется тронуть. Мы отказались от административных площадей — у нас вся администрация сидит по домам, работает на удаленке. Пока мы не валимся, но это ж только начало. Поэтому мое дело — это сохранение зарплат.

Все онлайн-форматы и соцсети возникли у нас до кризиса. Мы успели понять не все, отстали с YouTube — моя личная промашка. Мы успели оседлать волну и Twitter, и Facebook, и теперь YouTube, и Telegram, и «Одноклассников». Мы просто понимаем, что это не конкуренция внутри компании, а добавление. Есть люди, которым удобен YouTube, которые хотят смотреть (видео), есть люди, которые хотят читать только Twitter, есть люди, которые хотят писать отзывы на Facebook. Мы создаем (своего рода) универсам — разные продукты, но основанные на одной базе. Это как универсам: ты входишь, слева продаются ножи, справа — капуста, а впереди — билеты в театр. В этом, мне кажется, правильное развитие медиа вне зависимости от кризиса. Кризис ускорил все эти истории, все эти онлайн-конференции. Стало понятно, что почти вся редакция нашего интернет-портала может сидеть дома.

О важности финансовой независимости

Алексей Венедиктов: Трудно говорить про «Серебряный дождь». Рекламный рынок — общий. А что такое рекламный рынок? Это градусник экономики. Это не мы, это они и, видимо, рекламодатели «Серебряного дождя» резко сократили (расходы на рекламу). Я могу сказать, что несколько крупных корпораций вообще ушли в ноль, отказались от контрактов, но мы договорились, что когда они смогут (заплатить), мы зачтем. То есть мы не выдвигаем никаких претензий. Слушаемость не упала. Я тебе должен сказать, что у нас в Москве — ну вот то, что меряет «Медиалогия», — как была ежедневная аудитория 950 000 человек, так и осталась. Рекламодатели ушли, они не тратят деньги на рекламные проекты. Включая таких крупных (рекламодателей), как «Аэрофлот», например, — он совсем ушел, ноль. И надо ждать, пока у них не начнет подниматься бизнес, они же не летают. Ну что делать? Мы пока не обсуждали, (стоит ли нам) прибегнуть к сбору средств, как «Серебряный дождь», но мы пока решили ни журналистов, ни слушателей не трогать.

Конечно, финансовая независимость в том или ином виде позволяет редакции быть независимой. Могу сказать, что слухи о том, будто нас содержит «Газпром», это неправда. Мы действительно два года были дефицитными, но мы брали кредиты в «Газпромбанке». И мы стали их возвращать в прошлом году и собирались в этом году рассчитаться. Там большие были деньги — по 40 миллионов. И в прошлом году мы заработали, и даже остались (средства) после возврата кредитов. А в этом году непонятно, как будет.

Меня меньше волнует, честно говоря, объем денег — не умрем. Сохранение независимости редакционной политики важно, и сохранение, скажем, политики независимости от рекламодателя тоже важно, и это тоже проблема. Если у тебя появляется один большой рекламодатель, который закрывает дефицит, ты становишься его должником — даже морально. И мои опасения заключаются в том, что администрация найдет нам одного или двух рекламодателей — крупную корпорацию, государственную структуру — а потом будет говорить мне: «Эй, послушай, парень, ну они же нас спасли во время кризиса, а ты их информационно не подсвечиваешь». Я это держу в голове у себя всегда. Поэтому, в общем, яйца в разных корзинках должны быть.

О счастливом спасении «Серебряного дождя»

В июне Дмитрий Савицкий объявил в эфире, что у радиостанции «Серебряный дождь» закончились деньги и она, возможно, будет закрыта. На фоне пандемии рекламные доходы «Серебряного дождя» сократились на 99% — в мае медиа заработало только 600 000 рублей при совокупных месячных расходах в 15 млн рублей. После этой передачи слушатели сделали около 12 000 переводов редакции на общую сумму свыше 14 млн рублей. В результате 3 июля радиостанция заявила о продолжении работы.

Дмитрий Савицкий: Мы приободрились — стали «бодры» говорить бодрее, а «веселы» — веселее, и, в общем-то, со сдержанным оптимизмом смотрим в будущее. Это сильно лучше, чем то депрессивное состояние, которое у нас было сразу после окончания совершенно чудовищного мая. Нас очень поддерживают слушатели. Тут вопрос даже не столько в деньгах — хотя, безусловно, и это тоже — сколько в моральной поддержке,

Мы сейчас сократили расходы, хотя и до этого, в общем-то, мы не то чтобы как-то жировали. Мы сократили (расходы) практически в два раза и дошли до порога 8,5 млн рублей в месяц.  Это ценник, который нужно платить для того, чтобы радиостанция функционировала.

Мы не уволили (людей), мы вообще избегаем такой формулировки, потому что она немножко формальная. На самом деле, мы разослали письмо сотрудникам, в которым мы написали: «Ребята, смотрите, к сожалению, так сложилась жизнь, что с некоторыми из вас мы не можем сейчас продолжать сотрудничество. Но мы просим расценивать это как некий академотпуск до осени. Мы рассчитываем, что осенью дела наладятся, и мы вас тогда вернем». Поэтому де-юре мы (их) уволили, а де-факто все могут…Мы им прямо написали: наш офис — это ваш дом, вы можете приходить сюда работать на себя за компьютерами, что-то делать.

О том, как выжить радиостанциям

Дмитрий Савицкий: Если сравнивать с периодом с 2000-го по 2008 годы, когда брали лыжную палку, втыкали ее в асфальт, и на следующий день из нее лезли бананы — этих времен нет и, видимо, их больше никогда не будет. Конечно, наша отрасль, радио, подвергается очень сильной конкуренции со стороны прогресса, потому что если взять те времена, то, в общем-то, было радио — и все, с точки зрения способа получения музыки. Ну еще у тебя был плеер. А сейчас — пожалуйста: «Яндекс.Музыка», потоки, какие-то подкасты, шмодкасты — все, что угодно. Это довольно сильно ударяет по радио как по отрасли.

Но я считаю, что мы, если брать «Серебряный дождь», находимся еще в более-менее благополучной ситуации, потому что одно дело, когда у тебя музыкальная радиостанция, музыкальная шкатулка, которая 24 часа в сутки фигачит музыку — в принципе, ты можешь эту музыку послушать на «Яндекс.Музыке», тебе все подберут, сделают, и все будет прекрасно. Но у нас (есть) программы, и на «Яндекс.Музыке» вы не найдете программы того же Сванидзе, Миши Лабковского или Вити Набутова. Это только в нашем эфире. И в подкастах вы не найдете интерактив, когда можно позвонить, прислать сообщение, и его прочитают Петя Левинский, Мари Армас — все наши звезды…

Наши конкуренты — это холдинги. Соответственно, (происходит) ценовая война, потому что когда приходит гигантский холдинг, в который входят девять радиостанций, и говорит: «Купите на одной радиостанции рекламу со скидкой 50%, и вы получите (время) еще на девяти радиостанциях бесплатно», то умные клиенты и агентства пересчитывают стоимость одного ролика и выясняют, что она составляет десять рублей за ролик. И очень сложно в этот момент, когда приходит «Серебряный дождь» и говорит: «Ребята, может быть, мы тоже как бы…». Это наша главная проблема. Мы как маленький семейный ресторанчик в Париже, окруженный «макдональдсами». Но просто во Франции это сдерживается довольно эффективно, чтобы не было такой ситуации, что глобализация полностью выдавливает идентичность страны, чтобы все не превратилось в Дубай. Они за этим следят.

О конфликте в газете «Ведомости»

Весной бизнесмен Демьян Кудрявцев и другие акционеры попытались продать газету «Ведомости» одному из руководителей издательского дома «Наша версия» Константину Зятькову и управляющему директору инвесткомпании Arbat Capital Алексею Голубовичу. Еще до завершения сделки исполняющим обязанности главного редактора стал Андрей Шмаров. Редакция вступила с ним в конфликт, так как Шмаров поменял заголовок в тексте про «Роснефть» на противоположный по смыслу и отметился снятием авторских колонок. В мае журналисты «Ведомостей», Forbes, The Bell и «Медузы» выпустили совместное расследование, из которого следовало, что крупнейшим кредитором владельца «Ведомостей» является «Роснефть». Из-за скандала вокруг издания Зятьков и Голубович решили выйти из сделки, и собственником газеты в итоге стал основатель «ФедералПресс» Иван Еремин. Новый владелец отказался увольнять Шмарова, несмотря на конфликт в редакции. А в середине июня обновленный совет директоров газеты назначил Андрея Шмарова главным редактором. После этого пятеро заместителей главного редактора газеты «Ведомости» объявили об увольнении в знак протеста. Вслед за ними газету покинул ее издатель, генеральный директор компании «Бизнес ньюс медиа» Глеб Прозоров. 

Алексей Венедиктов: Это моя печаль, потому что я чтец газеты «Ведомости», читатель и подписчик бумажной версии. Легко говорить задним числом и сидя на своем месте, но еще несколько лет назад можно было так поправить устав… Понимаешь, в чем дело, главный редактор, человек, который определяет редакционную политику — это опять-таки должен быть некий негласный договор с журналистами. Они должны понимать, что я делаю — необязательно (со мной) соглашаться. Я должен понимать, с чем они не согласны, и в профессиональной жизни находить консенсус. Поэтому, безусловно, главный редактор — это есть и произведение журналистов тоже, не только акционеров.

Я абсолютно не согласен с Алексеем Волиным (Forbes. — замглавы Минкомсвязи), что (прав) тот, кого назначают акционеры, либо посредством генерального директора или совета директоров, а остальные уходите вон — это неправильно. Это не делает успешным медиа, на мой взгляд. Успешное медиа, это когда главный редактор — произведение журналистов и акционеров, когда он примиряет их интересы. И вот журналисты «Ведомостей», когда у них была возможность, на мой взгляд, исправить устав и сделать его, как у нас… А у нас это довольно тупо было сделано в 1994 году, когда акционером пришел Владимир Гусинский. Мы тогда придумали вот эту историю о том, что главный редактор избирается журналистами, а назначается акционерами. То есть акционеры не имеют право назначить главного редактора. Не имеют, и все. Снять имеют (право), а назначить — нет.

Вот так я и живу. Собрание журналистов избирает, совет директоров либо утверждает, либо не утверждает — тогда первый зам становится исполняющим обязанности, проходят новые выборы и так далее. Это еще договор между акционерами, к которым мы относимся с уважением —  «Газпром» в данном случае, и, соответственно, журналистами. Все. Эта защита — конечно, против лома нет приема — пока работает. У «Ведомостей» был шанс внести это в устав. Сейчас — я смотрел внимательно —  акционеры юридически правы. То есть они законно меняют газету. И я думаю, мы просто будем иметь другие «Ведомости». Пришел другой главный редактор с другой редакцией, который хочет другую редакционную политику. Очевидно, что если я уйду, и сюда придет другой главный редактор, будет другая редакционная политика. Главный редактор в нашей системе СМИ —  человек определяющий, отвечающий за редакционную политику. Сейчас ничего сделать, по-моему, нельзя. То, что они сопротивляются, я понимаю, но я не вижу юридических оснований, чтобы они смогли противостоять (Шмарову).

Я на их стороне, как ни странно, хотя я должен быть на стороне главного редактора. У меня классовое чутье хорошо развито, но я всегда внутри пытаюсь договориться, всегда осознаю, что я, может быть, не прав как главный редактор. Но в любом случае это консенсус, я сторонник консенсуса внутри редакции. «Ведомости» пошли по другому пути — пути противостояния. Это сделал сначала акционер, потом —  главный редактор, затем — журналист. Я считаю, что неправильно увольняться  до тех пор, пока тебе не выкрутили руки. Я против того, что сделали коллеги из Lenta.ru (вместе) с Галей Тимченко. Вы бросаете не инвестора, вы бросаете не главного редактора — вы бросаете своих подписчиков. Вот пока ваши заметки не снимают, пока вашу информацию не блокируют, надо сидеть и писать. Вы пишите не для главного редактора, вы выступаете не для главного редактора — вы выступаете для своих читателей.

Александр Губский: Судя по тому, как мы поступили, мы все свои аргументы исчерпали. Потом мы все-таки столько лет писали про бизнес. Мы декларировали, что слово хозяина — это закон. Дальше нужно и можно разбираться, кто действительно хозяин («Ведомостей») и что за всем этим стоит. Но вы же тоже знаете нашу историю. Изданию более 20 лет, и за эти 20 лет в нем никогда не было скандала. Всегда был очень понятный и прозрачный механизм принятия этих решений.

Со времен Дерка Сауэра, который делал Independent Media и «Ведомости», у всех начальников всегда были открыты двери. Любой подчиненный мог зайти к ним в кабинет в любое время без всякой записи и задать какие-то вопросы, обсудить нужные, интересующие его вещи. Если закрыто, то там идут переговоры. И статьи не публиковались только по причине того, что они плохие. Если (журналисты) не могли что-то доказать — мы ее (статью) не публиковали. Или мы доделывали ее и тогда публиковали. Вы тоже редактор — вы понимаете, вы точно так же работаете.

Поэтому было очень легко общаться с журналистами, так как если мы говорили: «Вот здесь бы надо еще проверить, сюда бы надо позвонить, здесь бы надо еще покопать», даже если журналист отвечал: «Нет, уже все отлично», когда он шел и делал — он удивлялся сам. Действительно, открылось дело с другой стороны, появились какие-то (новые) факты и так далее. В конечном счете и читатели знают больше, и мы не подставились, потому что мы хорошо сделали свою работу. Соответственно, не было никогда никаких конфликтов. Понятно, что когда ты начальник — ты не можешь быть хорошим начальником для всех. Так или иначе, есть какие-то обиженные люди, кого-то не повысил — разные бывают вещи. Кто-то достиг своего уровня компетенции и так далее. Но при этом вы же видите: никаких скандалов, никаких массовых исходов. Практически во всех крупных изданиях по тем или иным причинам это было.

Мы никогда не говорили, что мы уникальный журналистский коллектив. Нет. Мы просто делали свою работу. И все 20 лет я нормально делал свою работу, потому что существовали правила игры, и они работали. Вот и все. А когда приходит человек (Андрей Шмаров) и говорит: я догму (редакционную политику) не читал… Опять же, это не фетиш. Мы не говорим про догму как Библию, мы не молились на нее.

Я просто про догму говорю, как про некий атрибут. Тем не менее это свод правил, по которым мы работали, и это все работало. Поэтому нас воспринимали серьезно. А когда говорят, что теперь есть двойные сплошные, теперь мы про это не пишем, ты же просто не можешь управлять людьми. Почему не было скандалов, почему не было массовых увольнений? Потому что журналист всегда понимал, какие к нему претензии: почему статья выходит, почему не выходит и как это все работает. А когда вдруг выясняется, что заголовок переписывается на 180 градусов и (приобретает) другой смысл… Может, так бывает, но это уже не журналистика.

Но мы же это проходили все. Была Lenta.ru — она и сейчас существует, у нее даже больше кликов. «Известия» вспомните — что с ними происходило, во что они превращались. Бренд сильный, бренд останется. Вопрос — какое будет наполнение…

Об отношениях с Путиным

Алексей Венедиктов: Формально [пытались уволить] три раза. А не формально — мама родная! Я всегда их посылаю в первую приемную к Владимиру Владимировичу. <...> Потому что я считаю, и я знаю, что на самом деле мой акционер — это Путин Владимир Владимирович, администрация президента. <...> Тут очень важно не превратиться в партийную радиостанцию, в партийное медиа. Когда ты кого-то критикуешь, критикуемый должен немедленно получать право на ответ. Была история с Навальным и Шуваловым. Навальный критиковал меня, за то, что я дал слово Шувалову объясниться по поводу его самолета. Секундочку, ты обвинил первого вице-премьера в чем-то. Как это не дать ему слова? И это на моем сайте! И это в моем эфире! Как не дать слово? У нас с «Газпромом» была договоренность, что, естественно, никакого запрета на критику быть не может. Но мы сразу предоставляем право на ответ. И то же самое с Путиным. В далеком 2000 году я с ним объяснялся, что вот так должно работать медиа, если оно хочет быть успешным. А мы хотим быть успешными. Я так понимаю медиа. Кто-нибудь другой понимает его иначе — ну, назначьте другого. Он сказал: «Иди, работай». И вот я 20 лет теперь на галерах.

О том, может ли в России появиться новое качественное бизнес-издание

Александр Губский: Вопрос, сколько это проживает по политическим причинам. Но вообще, понятно, что любой кризис — это лучшее время для начала нового проекта в любой сфере, в том числе и в медиа. И «Ведомости» в 1999 году это доказали. Нам же тоже говорили, что «Ведомости» — это крайняя степень идиотизма, что у нас нет никаких шансов, что газета проживет всего год, что в стране нет бизнеса и про это нечего писать. Мол, будете релизы писать или какую-то заказуху. Мы говорили, что если не справимся, то его нет, а если справимся — значит, есть. Но здесь проблема в том, что сейчас у нас на экономический кризис накладывается тяжелый политический кризис. Мы видим, что происходит. Даже если допустить, что Россия — слишком большая страна, чтобы скоординировать все эти обыски у разных людей и аресты, то картина, конечно, создается более чем тягостная. И заставляет очень нервничать.

О деле Светланы Прокопьевой

В июле 2-й Западный окружной военный суд признал журналистку из Пскова Светлану Прокопьеву виновной по уголовному делу о публичном оправдании или пропаганде терроризма. Суд назначил журналистке штраф в 500 000 рублей, тогда как прокурор требовал приговорить Прокопьеву к шести годам колонии и запретить ей заниматься журналистикой на четыре года. Дело было возбуждено в феврале 2019 года. Причиной стал эфир радиостанции «Эхо Москвы в Пскове» об анархисте Михаиле Жлобицком, который в 2018 году подорвал себя на входе в здание регионального управления ФСБ в Архангельске. Прокопьева связала теракт с «репрессивным» поведением государства по отношению к жителям страны, сфабрикованными уголовными делами и отсутствием возможности законно отстоять свои права. В связи с делом Прокопьевой в Пскове и Москве проходили акции протеста.

Алексей Венедиктов: Это было то же самое, что и с Иваном Голуновым. Это был сначала мелкий чин где-то в Архангельске, Пскове, который решил ее наказать за то, что она написала. Сначала это было абсолютно местной историей, но взяли слишком крупную статью: там (в случае с Голуновым) было по наркотикам, а здесь — по терроризму. Это, конечно, тут же вышло на федеральный уровень. Но дело в том, что этот мелкий чин чует, откуда ветер дует.

Приписать к оправданию терроризма можно любое исследование — так же, как оправдание Холокоста. И этот мелкий чин начал дело — пришел, я не знаю, майор к прокурору в бане: вот, посмотри, оправдание. И понеслась. А дальше — крокодилы не умеют пятиться назад, если у них в зубах жертва. Зажали и не разжимают. Дальше уже честь мундира, дальше уже «а если другие начнут взрывать». Дальше уже докладные в Москву, дальше уже это передается из-под ведомства ФСБ в ведомство Следственного комитета. Ну и дальше вот эта машина, этот крокодил, держит (жертву) зубами.

Судил военный трибунал. Я совершенно случайно поизучал биографию этих судей. Как выяснилось, эти военные судьи — люди приличные. И было понятно, что дело шито белыми нитками. Реально, почему я сравниваю его с Голуновым — дела нет, оно полностью пустое. Но при этом военный суд вертикален. Военные судьи, конечно, понимали, чего от них ждут — обвинения. И они вынесли такой приговор, который уйдет сейчас, наверное, в военную коллегию Верховного суда. Но здесь-то судьи еще раз посмотрят — там тоже приличные люди сидят.

Ты остаешься в списке экстремистов и террористов, у тебя продолжают быть заблокированы счета Росфинмониторингом, ты продолжаешь находиться под наблюдением определенных структур Федеральной службы безопасности, у тебя ограничения по гражданской жизни. То есть это обвинительный приговор. Его безусловно надо оспаривать, кассировать, отменять и так далее. Абсолютно очевидно.

Об аресте Ивана Сафронова

Бывший журналист «Коммерсанта» и «Ведомостей», советник главы «Роскосмоса» Иван Сафронов был арестован 7 июля до 6 сентября. Ему предъявлено обвинение по статье 275 Уголовного кодекса («Государственная измена»), которая предполагает лишение свободы на срок до 20 лет. ФСБ заявила, что Сафронов выполнял задания спецслужбы одной из стран НАТО и передал ее представителю сведения о военно-техническом сотрудничестве, обороне и безопасности России, составляющие гостайну. Другие детали дела следствие не раскрывало, а суд по мере пресечения в отношении Сафронова по требованию ФСБ проходил в закрытом режиме. Позднее адвокат журналиста Иван Павлов рассказал, что следствие считает, что Сафронова еще в 2012 году завербовали чешские спецслужбы.

Глеб Черкасов: Это один из самых талантливых и профессиональных журналистов, которых я видел за всю свою достаточно долгую карьеру. Он очень быстро рос. Он очень быстро впитывал какие-то новые знания, новые опции, новые умения. Такое ощущение, что он не умел надолго останавливаться. Бывает так, что журналист начинает быстро карьеру, а потом едет как бы по накатанной. Вот у Ивана этого не было. Ему все время хотелось узнать и сделать больше. Его потенциал был очень значителен. Я думаю, что если бы не то, что происходит с российскими СМИ последние 3 — 4 года, — он бы, конечно, никуда из медиа не ушел. Он никуда бы из журналистики не ушел. Он бы достиг в ней очень больших высот.

Об увольнении Сафронова из «Коммерсанта»

В мае 2019 года Иван Сафронов и его коллега Максим Иванов уволились из издательского дома «Коммерсант», объяснив это давлением со стороны акционера из-за статьи о возможной отставке сенатора Валентины Матвиенко. Вслед за ними «Коммерсант» покинули еще 11 журналистов, в том числе отдел политики в полном составе.

Глеб Черкасов: Я считал, что Иван Сафронов, Максим Иванов и их соавторы написали довольно традиционной предположительный текст о том, что может быть. Там речь шла не об увольнении Валентины Матвиенко. Там речь шла о переходе Валентины Матвиенко на другую работу. И о том, что на ее место придет Сергей Нарышкин. Там была описана некая интрига. Возможно, если это все не подтвердилось, то к этому тексту и можно иметь какие-то вопросы, хотя вряд ли такого стратегического характера. Я считаю, что давление на авторов было совершенно неправомерным. Их уход, которого явно потребовали (со стороны), был вынужденным. В этих условиях я считал невозможным для себя продолжать работать. Тем более что я вел этот номер, я подписывал эти полосы. Как бы я потом посмотрел в глаза сам себе и моим коллегам? Все люди, которые работали с ребятами, с Иваном и Максимом, в отделе политики, сказали, что они так работать не готовы и уволились вместе с ними. Вот и все. Это довольно простая история.

Об обвинении в госизмене

Глеб Черкасов: Я считаю, что это следствие его профессиональной деятельности. Я думаю, до сих пор многих людей интересуют источники Ивана Сафронова. Он был, по моей оценке, один из самых информированных журналистов, которые работали последние 10 — 15 лет. До этого была другая ситуация. Всех интересовало, откуда что берется. Плюс, конечно, своими текстами он доставил немало хлопот всяким ответственным лицам, потому что многое узнавал, многое писал. Почему я не верю в версию следствия — это был очень осторожный человек. При всей своей внешней лихости и таком бесстрашии, он очень хорошо понимал, что безрассудная смелость никакие города не берет, а, наоборот, помогает около этих городов оставаться. Он был довольно осторожный человек. Он понимал, когда надо информацию проработать, когда нужно получить лишнее подтверждение. Я думаю, всех страшно интересует его настоящая записная книжка.

Иван был, по большому счету, абсолютно эксклюзивным человеком. Поэтому, кстати, когда мы работали в «Коммерсанте», его все время пытались сманить. Если пара недель проходила без того, чтобы он не приходил и не рассказывал об очередном предложении, то это было странно. Это первый момент. Второй момент — чтобы заниматься этой темой, нужна определенная инфраструктура. Этим сложно заниматься на свой страх и риск, будучи фрилансером или блогером. С тобой просто не будут разговаривать. Это надо долго строить отношения. Есть какое-то количество оружейных выставок, на которые все военные люди, занимающиеся этим, ездят как на работу. Это и есть работа. Вот надо съездить выставок на пять и просто там пообщаться, чтобы тебя начали воспринимать своим. Может это делать какой-нибудь вольный стрелок? Мне кажется, нет.

Если, допустим, представить, что есть издательский дом, и у него есть вопрос: «Вроде есть толковый человек, который может пойти заниматься ВТС. Вот есть такие угрозы. А мы сможем его защитить? Мы сможем гарантировать, что завтра ему не припишут что-нибудь еще?». Поэтому арест Ивана — это тяжелейший удар по этой отрасли.

Нужно требовать того, чтобы процесс по максимуму открыли. Потому что закрытый процесс — это такая игра с односторонним движением. Это один из участников мероприятия выходит на ринг со связанными за спиной руками. Потому что, как мы видим, утечки с другой стороны происходят постоянно. Например, сегодня ночью было сообщение на ленте одного из информационных агентств о том, что у семьи арестовали все счета — у сестры, у мужа сестры, у матери. В общем, там семья бедствует. Откуда могла прийти эта утечка? Потом выясняется, что все не так. Эти утечки идут постоянно. То есть он (процесс) закрытый, получается, только для общества. Для тех, кто ведет следствие, он совершенно не закрытый. Они пользуются информационным преимуществом. Поэтому я считаю, что надо добиваться того, чтобы этот процесс был открытым. Чтобы можно было слышать, о чем идет речь. Это очень серьезное обвинение. Весь ход следствия должен быть услышан.

О перспективе дела Сафронова

Глеб Черкасов: По степени условности предъявленного — да, похоже (на дело Голунова). Дальше — нет. Дальше в случае с Иваном Сафроновым все довольно печально, потому что это другое силовое ведомство. Нет очевидных ляпов с самого начала — вроде поддельный нарколаборатории. И, к сожалению, это такая статья, которая очень многих пугает. Когда люди слышат про «измену Родине», у многих, конечно, возникает ступор. То же самое было в случае с Иваном Голуновым, потому что наркотики — это неприятная статья. Ее все не любят. Обычно люди пугаются этого. Это, наверное, нормально. Там как-то очень быстро выяснилось, что это не то. Тут, конечно, все будет сложнее, кампания будет долгой. Боюсь, нам надо настраиваться на очень продолжительную работу по вызволению Ивана Сафронова из тюрьмы и по его оправданию, по его реабилитации.